Шамиль Таташев начинал разнорабочим на стройке, работал маляром и сварщиком, а теперь создает ножи и абстрактные картины в духе Ганса Гигера. Он никогда не работает на заказ — делает только то, что нравится ему самому, но коллекционеры разбирают его клинки едва ли не в день создания. Расспросили мастера о творчестве, честности, комплексах и о том, как не завысить свою самооценку.
— Многие удивляются, когда я говорю это, но я не люблю ножи. Я даже дома ножи не затачивал. Но однажды во мне проснулся творческий интерес к ним. Под айвой во дворе у меня стоял железный столик, на котором я всегда что-то мастерил. И если мне нужен был нож, я брал его с кухни. Мама пожаловалась: его потом не отмоешь от масел, клея, испортить можно. И я решил сделать нож для себя.
Это был 2012 год, и я тогда впервые зашел на YouTube (я даже не знал, что это такое), чтобы посмотреть, как его сделать. Результат мне не особо понравился, зато процесс очень увлек. Первый нож я подарил, а со вторым ножом решил попробовать серьезнее — у меня почти сразу купили его за 2500 рублей. Это был хороший результат.
Всевышний в Коране говорит, что он научил человека тому, что он не знал. У меня мурашки бегут по телу от понимания, что это не я сам пришел к знанию. Аллах облегчил мне дорогу и направляет.
Построил себе мастерскую из самых примитивных деревяшек, чтобы не работать на улице. Купил болгарку, затем — сварочный аппарат. Стал делать один-два ножа в месяц. Они у меня не залеживались: их покупали почти сразу.
Иногда делаю очень простые ножи — бюджетный вариант. Они мне не нравятся, но выручают. Особенно если приходит какой-нибудь счет, который нужно оплатить. Предлагаешь любителям такой нож по выгодной цене — сразу забирают. Качеством они, конечно, не уступают остальным. Один из таких клиент купил на Курбан-Байрам и рассказывал, что этим ножом разделал 300 килограммов мяса. Это хороший результат.
— Думал, что с ковкой подружусь, буду воротами и заборами заниматься. Но там приходится много с людьми общаться — это не мое.
Я не слушаю запросы покупателей. Привилегия выразить свои пожелания или просьбы есть всего у пары близких людей. Потому что я знаю: они адекватно примут отказ или замечание, не делая дурных выводов и не принижая мои умения и способности.
Чтобы понимать, как создаются ножи, надо знать физику, химию, геометрию. Надо понимать, какие процессы протекают в металле. Техника безопасности тоже наука. Я не беру заказы, потому что люди не разбираются в этом. Чтобы обратиться ко мне с такой просьбой, они должны по крайней мере знать, что я за человек, — «пройтись в моих мокасинах».
Чтобы не завышать свою самооценку, я правда хотел быть ближе к людям, рассматривать их запросы и пожелания. Но когда человек требует реализовать свои мысли через твои руки и при этом остается не совсем довольным результатом… Я решил отказаться. Я делаю то, что мне нравится. Хочешь — бери, нет — иди в магазин и покупай.
По природе я справедливый, но говорят, что острый на язык. Я всегда говорю то, что думаю. Если не сказать прямо, тебя могут не понять. Надо говорить правду, какой бы она ни была. Пусть человек обидится, зато не будет думать, что ты подлый. И это заставляет уважать.
— Все в этой мастерской — творчество. Здесь нет абсолютно ничего фальшивого или искусственного. Все создается с нуля. Я беру плоские заготовки, а не круглые, потому что не хочу работать во вред своему здоровью, берегу суставы, чтобы в старости не было болей. Главное — правильная термообработка и удар. Помещаю их в печь, нагреваю, кую, делаю рукоять, ставлю клеймо автора, вычищаю клинок, выравниваю, придаю форму, делаю осечки. Мне кажется, более творческой работы нет. Ведь творчество — это делать что-то свое руками и головой. Физический и духовный процесс. В принципе, ты можешь сделать быстро и продать, а можешь чуть потрудиться и создать красоту — это тоже творчество, и я выбираю его.
Плюс у меня есть свои заморочки. Например, я ставлю на клинке латунную точку для красоты. Это моя фишка, никто так больше не делает. Деревянные ножны, как я, тоже редко делают. Один из тысячи, наверное.
— В магазинах ножей — конвейерная работа. Как говорится, без души. Хотя я сам, честно говоря, тоже не вкладываю в это всю душу. Потому что это означает переживать, а у меня есть и какой-то финансовый интерес. Семья ведь не маленькая. Сейчас это больше работа, но когда-нибудь станет только призванием и делом для души. В будущем, когда достигну уровня, чтобы я сам был доволен, хочу делать ножи мира — кавказские, японские, непальские. Сейчас люблю совмещать разные стили.
Мои ножи покупают коллекционеры, что является хорошим показателем, оказывается. Также охотники, рыбаки. В основном покупатели из Москвы, меньше — из Питера.
Многие берут в подарок — эксклюзивная вещь ручной работы всегда ценнее «фабричного» подарка.
Редко, но бывает такое, что работу не доделываю после какой-то ошибки. Иногда это от спешки зависит, или от лени, или просто не с той ноги встал.
Самый дешевый мой нож стоит 9−10 тысяч, а самый дорогой продал за 32 тысячи рублей. Мог бы и дороже продавать, но мне это не интересно.
За ножом надо ухаживать. Не нужно удивляться, что нож тупится: вы не умеете им пользоваться. Любая сталь боится стекла, металла, алюминия. Например, многие любят резать еду прямо в стеклянной тарелке, а это нельзя делать. Это ужас для стали.
— Когда у меня спрашивают, как этому научиться, с чего начать, я отвечаю: если ты хочешь, ты сделаешь. Меня никто не учил и не заставлял. Я всю жизнь трудился, не брезговал никакой работой. Я ее не выбирал, а просто делал. Работал на каких-то стройках, уезжал в разные города — от Сочи до Владивостока. Был сварщиком, разнорабочим, маляром. Сам себе говорил: ну, не учился, теперь работай.
Мне не у кого было учиться. Я рос без отца, все приходилось узнавать самому. У мужчины должен быть характер, когда ты растешь без отца. Мама всегда это подчеркивала.
У меня есть некий комплекс от того, что толком не учился в школе. От этого стесняюсь — в голове у меня все правильно, машинально пишу, полагаясь на свой интеллект. Есть люди образованные, которых этому научили в школе, а природным умом им этого не дано. У меня же наоборот. Иметь талант природный или добыть его посредством обучения — это разные уровни и большая разница.
Но я очень много читал. В перерывах на работе, в метро, в поезде. Особенно когда жил в Питере пять лет. Там я был маляром, красил дорогую мебель. Хотя вообще-то я сварщик.
— Однажды я понял, что из меня вышел довольно успешный художник. Когда жил в Питере, посмотрел фильм про Джексона Поллака (один из основоположников абстрактного экспрессионизма. — Ред.). В каких-то моментах узнавал в нем себя. Я был очень вдохновлен. Вспомнил, что в мастерской у меня сотни банок с остатками красок — всех цветов и спектров. Я тут же встал, оделся и пошел купил холст. Прибежал домой, высверлил отверстия в банках и начал разливать все эти яркие краски на полотно. Получилась довольно интересная картина. С тех пор время от времени я рисовал. И все свои картины продал, только одну подарил.
Раньше я картины писал, теперь — создаю. Они выглядят как ковка, на самом деле это банальная жатая бумага, фольга и краски.
В моем понимании творчество должно затягивать, вызывать интерес, будить полет фантазии, заставлять анализировать. Мне нравится немного углубляться. Серию этих «кованых» картин я назвал «Заратустра», потому что на создание меня вдохновил роман Ницше «Так говорил Заратустра».
В нашем обществе свои взгляды. В каждом селе свои заморочки, проблемы, кружки. Тут нельзя стать известным, нельзя заявить, что ты художник. Сама тяга к популярности будет восприниматься как бунт: «Ничего себе, ты считаешь себя лучше меня, что ли?» Так что к известности я не стремлюсь, но мне приятно, что о моем селе знают и говорят в Москве.
Я не могу сидеть постоянно в мастерской, будто у меня нет других забот. Какое-то время я уделяю работе, какое-то — двору, какое-то — семье и, наконец, себе. Если этот баланс поменяется — у меня будет бардак.