Музыкант, мастер по изготовлению инструментов и преподаватель Зубер Еуаз давно знаком любителям национальной музыки, как, впрочем, и профессионалам в этой области. Для того чтобы научиться создавать музыкальные инструменты, он в течение 10 лет был подмастерьем у Владимира Ойбермана, воссоздававшего некогда шикапшину, адыгский струнный инструмент.
Интересно, что Зубер может и создать инструмент «из местных», и помочь соседям восстановить утраченное. Так несколько лет назад мастер взялся за работу над ингушским чондаргом. Работа велась совместно с ингушским историко-географическим обществом «Дзурдзуки» в рамках проекта при поддержке Фонда культурных инициатив. А совсем недавно поработал еще и над одним из осетинских струнных инструментов. Мастер рассказал нам об особенностях работы над восстановлением утерянного и экспериментах.
— Начиналось все с истории. В «Дзурдзуки» мне предоставили огромное количество архивных материалов. Нужно ведь восстановить не только внешний вид, но и функциональность, звучание. Последнее — самое сложное. Из-за депортации ингушского народа архивных записей крайне мало — во всяком случае, подписанных так, чтобы что-то можно было найти.
На момент воссоздания чондарга я работал в Институте гуманитарных исследований здесь, в Нальчике. Во время высылки ингушей наш научно-исследовательский институт собирал много материала на территории Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгеи, Краснодарского, Ставропольского краев. В Малой Кабарде одна пожилая женщина исполнила ингушскую мелодию. Мы ингушей называем «мэшкэш», а тогда упоминать это название было нельзя. Поэтому в архиве сохранили так, как говорила эта бабушка: «Машкашкафа». И вот я вспомнил, что есть этот материал, и достал его из архива. Чертежи создавались по разным изображениям: их, собранных по всей России, у «Дзурдзуки» было немало. В целом работа заняла два года.
Самым сложным было, конечно, разработать этот звук, найти необходимый тембр. Дело в том, что у каждого вида древесины есть свои тембральные особенности. Я остановился на груше. Корпус сделан из нее, верхняя дека, как обычно на всех инструментах, — резонаторная ель, а смычок — обычный скрипичный.
— Создание музыкальных инструментов — это не просто столярная работа. Здесь много тонкостей, связанных с материалами, звуком, линиями. Например, чондарг и шикапшина отличаются и тембрально, и по конструкции, и по принципу игры на них. Шикапшина гораздо уже, что дает определенную свободу для движений смычка. А чондарг круглый, и, если струн больше, чем три-четыре, играть очень сложно. Решение задачи, как сделать больше четырех струн, заняло у меня некоторое время. В итоге получился инструмент с пятью струнами и еще четырьмя резонаторными — всего девять струн.
Одним из этапов по гранту было обучение игре на этом инструменте молодежи и вообще всех желающих. У меня немало учеников, могу разучить с человеком мелодию за одно занятие, даже если он пришел с совсем нулевым уровнем. Это если речь о шикапшине. Игре на чондарге я в течение двух недель обучил около 10 ребят. И не просто обучил, а создал такой мини-коллектив, который в последующем давал концерты не только в Ингушетии, но и в Москве, и в Санкт-Петербурге.
Недавно я занимался восстановлением осетинского струнного инструмента, который тоже в силу каких-то исторических процессов был утрачен. Но распространяться об этом пока не буду, всему свое время.