Аварское селение Гоцатль стоит чуть в стороне от трассы, ведущей в районный центр Хунзах. Далеко впереди - гора Гуниб, место пленения Шамиля. Далеко внизу - огромное поле камней, где, по слухам, находили и клады, и древние скелеты. С одного края - обрыв, заросший дикой коноплей, известной как «гоцатлинка». С другого края – дорога, перекрытая шлагбаумом. Год назад пришлые люди убили молодого гоцатлинца, после чего сельский сход постановил закрыться от окружающего мира. Теперь по ночам чужаков пускают в селение только с провожатым, а днем все перемещения по Гоцатлю фиксируют камеры наблюдения. Это не отпугивает многочисленных торговцев с юга России, которые приезжают в аул за работами местных мастеров: браслетами, оружием и канцами – рогами для вина.

Сельчане любят рассказывать красивую легенду о происхождении гоцатлинского ремесла. Во время набега аварцы захватили группу людей, среди которых был искусный чеканщик. Вот только кто он, было неизвестно, а сам он себя никак не выдавал. Тогда хитроумные воины провели пленных по тропе, предварительно разбросав на ней куски угля и меди. Они знали, что мастер никогда не наступит на уголь и не пройдет равнодушно мимо хорошего слитка. Так он себя и разоблачил, а впоследствии стал основателем целой творческой династии.

Как бы то ни было, в XVII–XVIII веках за медными котлами и кувшинами в Гоцатль ехали покупатели со всего Аварского ханства. В XIX веке не меньшей популярностью стали пользоваться серебряные украшения. Ювелирному делу аварцы учились у соседей – казикумухских лакцев и даргинцев из знаменитого аула Кубачи, но в работе придерживались собственного узнаваемого стиля.

Во время Кавказской войны гоцатлинские месторождения серы и селитры пригодились для производства пороха, которым гоцатлинцы снабжали всю округу. Где порох, там и оружие. Мастера научились делать кремнёвые ружья, а заодно кинжалы и шашки. Оружие в Гоцатле украшали серебряными накладками с лаконичным узором.

В начале XX века многие дагестанские ремесла пришли в упадок, Гоцатль не стал исключением. Только в 1958 году мастер Магомед Джамалутдинов при содействии грузинских лакцев и кубачинцев обучил аварскую молодежь полузабытому ремеслу и основал артель «Народное искусство», вскоре ставшую Гоцатлинским художественным комбинатом. В 1970-80 годы на комбинате работали более 200 мастеров, выпускавших ювелирные украшения, канцы и даже ковры. О былом великолепии до сих пор напоминают могучие своды здания, облицованные речным камнем, и пара кованых узорчатых ворот, расписанных по эскизу прежнего директора комбината, именитого художника Базаргана Гимбатова, автора непревзойденного «орнамента Базаргана». 

— Здесь в советские времена средняя зарплата была 400 рублей. Бешеные деньги! – вспоминает Гимбат Гимбатов, сын Базаргана и нынешний директор комбината. У Гимбата высокий выпуклый лоб, щеточка седых усов и властный, с хитринкой, взгляд знатока женщин. – Один мастер до тысячи зарабатывал. Такую сумму на себя и потратить невозможно! Он для друзей пиво бочками покупал…

Теперь в Гоцатле такие пиршества не устраивают даже богачи. Всемогущий сельский сход запретил продажу спиртного, на очереди – сигареты. Сообща решаются почти все важные для Гоцатля вопросы – от межевания полей до разводов. Обычно в дебатах участвуют главы семей, но никто не прогонит ни безусого юнца, ни женщину. Главное, чтобы жена не перечила родному мужу. Такой общинный уклад, основанный на древних обычаях и шариате, резко отличает Гоцатль от селений, где большинство вопросов решает глава сельсовета.

— Гоцатль – пуп мира, – гордо заявляет мастер Гимбат. – Особое село. Мы – исторически вольное общество. Все решаем сами, ханам кланяться привычки нет.

Даже дома для новых семей здесь строят сообща. Родители молодоженов оплачивают только стройматериалы и нестандартную работу, остальное делают местные жители. Вот и получается, что остаться в родном селении намного дешевле, чем переехать в город. Поэтому население Гоцатля, наперекор общим тенденциям, стабильно растет. Даже тот, кто работает в Москве или Махачкале, считает важным иметь дом на родине и приезжать туда в отпуск. При этом чужак не сможет купить здесь землю или недвижимость – не продадут. Лучшее, на что могут рассчитывать приезжие и их дети, – долгосрочная аренда за символическую плату. Статус местных получит лишь третье поколение пришлого семейства. Даже жена гоцатлинца, взятая со стороны, считается «своей» только через три года. А сторонних мужей гоцатлинок, ставших полноправными сельчанами, и вовсе можно по пальцам пересчитать: претендентов на руку и сердце любимой дочери отцы ищут среди своих. Если девушка отказала трем женихам, родители имеют право выдать ее замуж насильно. Теоретически, она может сбежать, но таких случаев здесь не припомнят. 

Традиционный уклад жизни, как и любой другой, имеет плюсы и минусы. Хочешь в любой момент рассчитывать на поддержку своего клана – изволь соблюдать его правила. Даже если они приводят порой к настоящим шекспировским трагедиям.

— В начале XX века здесь кровная вражда была, – рассказывает Гимбат с таким волнением, словно речь идет о событиях недельной давности. – Два рода схлестнулись. И двое приятелей не разлей вода, восемнадцатилетних ребят из враждующих тухумов, погибли в один день. Тогда старейшины села сказали главам родов: «Смотрите, ваша ненависть погубила лучших друзей. С обеих сторон убито поровну, пора примириться». И они поклялись больше не воевать. А юношей похоронили рядом. Мой прадед, прекрасный ювелир, вырезал для них из камня очень красивые надгробия. Это случилось в 1908 году, а краска и по сей день выглядит как свежая. С тех пор в Гоцатле друг друга не убивали, но холодок между представителями этих родов чувствуется до сих пор.

К счастью, с конкурентами по ремеслу отношения у гоцатлинцев были куда более мирными. Хотя и тут не обошлось без проблем. Когда в СССР создавали республиканские бренды, аул ювелиров мог быть только один. Им стали Кубачи – вплоть до того, что незнающие люди принимали за «кубачи» даже продукцию Гоцатля. О своих друзьях-соперниках Гимбат говорит с огромным уважением:

— Я преклоняюсь перед кубачинцами, их кропотливой работой над мелкими деталями. Они и блоху могут расписать. Мы же делаем упор на практичность. Оружие должно быть прежде всего оружием. Серьга – держаться в ухе. А кубачинскими кинжалами даже пользоваться не хочется, чтобы не испортить красоту. У них в горах все, до последнего камушка и деревяшки, пропитано древним искусством. Что ни житель, то мастер. Когда спрос растет, все селение расцветает, когда снижается – приходит в упадок. В Гоцатле несколько родов занимаются декоративными ремеслами, остальные – земледелием, садоводством, строительством... Так надежнее. Если у меня нет денег, двоюродный брат или сосед всегда помогут. Я даже просить не буду, сами дадут. Скажут: «Будут деньги – вернешь. Не будут – забудь». Так положено у нас по исламу и по традиции. Выручишь человека – когда-нибудь у него тоже грузовик с пряниками на улице перевернется, и он с тобой поделится.

Поддержка соседей особенно пригодилась гоцатлинским мастерам десять лет назад. В 2005 году комбинат остановился, со зданий даже сняли крыши. Но мастера знаменитых династий – Гаджиевы, Гимбатовы, Магомедалиевы, Абдулхалимовы – продолжили работать на дому, оборудовав рабочие места по собственному разумению. Некоторые до сих пор демонстративно не запирают дорогостоящие станки, чтобы ими могли пользоваться молодые ювелиры. Но не всеми инструментами можно поделиться с соседом. Каждый штихель делается индивидуально, под руку определенного мастера. Иначе он будет не продолжением ладони, а вечно натирающим неудобным протезом. Это недопустимо: ведь стоит инструменту один раз соскочить – и почти законченная работа превращается в брак. Даже если замаскировать царапину, немного изменив узор, понимающий человек сразу прочтет, что случилось, словно по открытой книге.

На просторном рабочем столе мастера, сделанном по его собственному проекту, – кажущийся беспорядок. Однако любой инструмент Гимбат может найти с закрытыми глазами. Каждый выступ продуман до мелочей, приспособлен к делу. Даже стружка бережно собирается в специальном выдвижном ящике.

— Я начал гравировать потому, что влюбился в звук ломающейся стружки, – немного смущенно рассказывает Гимбат. – Когда надо закончить штрих, мастер делает легкое движение штихелем, и стружка с треньканьем отлетает. Это целая мелодия. Человека, который гравирует лучше, чем мой покойный отец, я еще не встречал. Я слушал песню его стружки и мечтал этому научиться. Как пошел в четвертый класс, сам начал гравировать. Отец никогда меня не принуждал осваивать ремесло. Просто царапал иглой рисунок на заготовке и оставлял. Я со школы возвращаюсь – а в мастерской такая красивая вещь! Брал его инструмент и давай шлепать – или пока палец штихелем не проколю, или пока рисунок не испорчу. Вечером отец без единого слова исправлял мои ошибки, и все повторялось сначала. Только в девятом классе он дал мне пустую заготовку и сказал: «Что хочешь с нею делай, а мои браслеты больше не трожь. Ты уже научился». 

Однако у сына были другие планы. Гимбат с детства мечтал стать биологом и в старших классах школы стабильно занимал первые места на республиканских биологических олимпиадах.

— Под конец учебы отец меня подозвал. Без экзаменов, говорит, на Худграф поступишь, у меня там друзья. Я в ответ: «Ни за что, биологом буду!». Он удивился: «Зачем тебе это? За жучками с сачком бегать?». Но я все равно поступил на биологический факультет. «Что ж, поздравляю, – сказал отец и улыбнулся своей едва заметной улыбкой. Он никогда не смеялся. – Но запомни: рано или поздно кровь позовет тебя обратно».

Базарган Гимбатов знал, о чем говорил, – сам он в молодости успел побывать и бондарем, и столяром, и даже профессиональным танцором, одним из лучших в Дагестане. Но все же вернулся к ремеслу предков, исправно кормящему даже временных «отступников».

— Будучи студентом, я зарабатывал ювелиркой больше, чем профессор, – продолжает рассказ Гимбат. – Кольца однокурсницам делал. Хоть и недешевые, но если женщина чего-то по-настоящему захочет, для нее нет преград. В 25 лет я стал директором самой крупной школы Хунзахского района. Работал там для души, зарабатывая за день в мастерской столько же, сколько за месяц в кабинете директора. А потом снова уехал в Махачкалу – писать диссертацию об особенностях питания тушканчиков в экосистемах Северного Дагестана. По рекомендациям нашей группы извели полчища грызунов! Попутно я открыл в городе ювелирный цех. Только через двенадцать лет после пророческих слов отца я все же вернулся к исходной точке и окончательно стал ювелиром.

Гимбат Гимбатов возглавил Гоцатлинский комбинат в трудные времена. Несмотря на все усилия, большинство помещений до сих пор пустует. В экспериментальном цеху филиграни выбиты окна, со стен свешиваются лохмотья старых обоев. Но, как и прежде, аулы мастеров поддерживают друг друга. Лезвия сувенирных кинжалов гоцатлинцы делают сами, а боевые – многослойные, выходящие по другую сторону рукояти – закупают на Кизлярском заводе. Деревянные ножны порой специально вытесывают толстыми – для особой насечки, которую делают только в селении Унцукуль.

Новые времена требуют новых товаров. Медная чеканка и сосуды для воды – это прошлое. Сейчас огромным спросом пользуются канцы, рога для вина. Канц из рога тура, в который помещается несколько литров вина, поражает воображение. На отделку такого гиганта уходит полкило серебра. До сих пор популярность мастера легко определить по количеству заготовок для ободков на рога. Если много – значит, мастер очень востребован.

Рисунок на большом дорогом ободке мастер делает около трех недель. Сначала вырезает штихелем орнамент под чернь. Потом на изделие наносится черная оксидная пленка. В этот момент заготовка похожа на негатив – места, которые должны стать светлыми, потемнели, зато ярко проявляются углубления нарезки. Так в них удобнее вплавлять измельченную в пыль смесь серебра, меди и свинца, обожженную в сере. После шлифовки чернота остается лишь в углублениях и узор, наконец, проявляется во всей красе. Затем мастер гравирует следующую часть рисунка, и все действия повторяются. По сравнению с кубачинскими, гоцатлинские орнаменты крупные, расстояния между элементами тоже соразмерно больше, а гравировка гораздо глубже.

— В селении есть узкие специалисты по рогам, - объясняет Гимбат без тени улыбки. – Есть спецы только по кинжалам и кремневым ружьям. Есть такие, кто строго на женских капризах зарабатывает, на кольцах да серьгах. Это самый надежный заработок. Но, чем бы ты ни занимался, ювелирное дело – это пение души. Если у меня сумятица в голове – я буду мельчить, а если нахально ставлю большие элементы – всем понятно: работал счастливчик, уверенный в себе человек. Моему внуку года нет, а он уже молотком и напильником играется. У меня инструмент вытаскивает. Настоящий мастер растет. Я за него спокоен – что бы ни случилось, ювелиры будут востребованы всегда, пока с Земли не исчезнет последняя женщина.