Георгий Прокофьевич Кочетков — ветеран Великой Отечественной войны, был на передовой с 1942 по 1944 год. Он прошел с боями от Воронежа до Кировограда и участвовал в одном из ключевых сражений ВОВ — Курской битве.
Сейчас ветерану и полковнику ВДВ в отставке 95 лет. Он отлично помнит имена всех своих командиров и даты сражений и точно знает, что сильнее — любовь к жене или к малой родине.
— В тяжелых ситуациях всегда про мать вспоминал, — говорит ветеран после затяжного молчания. — И в окопе сидишь, а мать вспоминаешь. Как она в бане работала, а мы с младшим братом Евгением помогали ей дрова пилить.
Мы встречаемся с Георгием Прокофьевичем у него дома — в селе Кочубеевском Ставропольского края. Рядом с домом разбит небольшой огород. Еще несколько лет назад Георгий Прокофьевич хозяйничал на нем сам. Теперь передал дела дочке Наталье, которая живет вместе с ним.
Ветеран до сих пор помнит, как по радио объявили о начале войны. 17-летний Георгий жил тогда в родном селе Дунаево Читинской области, работал на производстве речных судов и сухогрузов. Говорит, что жизнь с началом войны изменилась не сразу: завод работал, как и прежде, а новенькие кораблики спокойно плыли по рекам Шилке и Амуру прямо на Восток.
Впрочем, все селяне, в том числе и семья Кочетковых, помогали фронту. Семьи заворачивали в узлы подушки, простыни, одеяла, матрасы. Все это свозилось в областной госпиталь для тяжелораненых. Георгий Прокофьевич вспоминает, что такая «акция безвозмездной материальной помощи» стартовала, как только появились первые нетранспортабельные раненые. И быстро охватила всю страну.
— Народ русский — молодцы, ничего не жалко, кусок хлеба последний отдавали.
Повестка пришла в августе 1942 года, Георгия Прокофьевича отправили в военное училище Сретенска в Читинской области. А оттуда и в Воронежскую область, на фронт.
— У нас проблема только одна была: вот нам дают команду «в атаку вперед», отбили немца — «вперед», но вперед-то вперед, а куда именно — не знаем, — сбивчиво рассказывает Георгий Прокофьевич. — И вот только благодаря командирам разбирались, они направляли нас.
На войне нужно было привыкать к новому укладу жизни. Каждому солдату-пехотинцу в день давали один небольшой сухарь. Но даже и его нельзя было грызть без разрешения командира.
— Сухари составляли резерв — их на черный день откладывали, — говорит ветеран. — А еще рано утром часа в три и поздно вечером привозили нам горячую пищу. Котелок поставишь, повар тебе плеснет немножко, и вся еда. Ну, война есть война, там не ресторан.
Георгий Прокофьевич участвовал в боях под Полтавой, в знаменитой Курской битве (в январе 1943 года их армия под командованием И.Д. Черняховского очистила правобережную часть Воронежа и с ожесточенными боями вступила на территорию Курской области), а также в форсировании Днепра, освобождении Кировограда.
— Черняховский для меня легенда, — говорит ветеран. — Мы его так и называли: «Наш Черняховский». Это действительно был талант.
За годы на фронте случалось разное. Но некоторые эпизоды Кочетков помнит особенно четко. Например, как, сидя в засаде «уничтожил фрица», который прятался в разрушенной церквушке.
— Я говорю товарищу, который сидел и курил внизу: «Сашка, что-то там блестит в церкви», — рассказывает он. — Он перископ поднял, вгляделся, там, говорит, наблюдатель сидит. Говорю: ну ты в перископ наблюдай, а я попробую, может быть, убью его. В прицел посмотрел: выстрел — и фриц полетел из окна.
Еще Григорий Прокофьевич помнит, как ходил в разведку с товарищами. Тогда небольшая группа солдат отправилась брать языка в немецком полевом пункте.
— Ползли, ползли через колючую проволоку, заграбастали одного из денщиков и притащили домой, — вспоминает ветеран. — Нам тогда жареной картошки большую сковородку сестры дали, по полстакана водки за эту работу. А что дальше было с фрицем и что он рассказал — мы уже не знаем.
При этом, говорит Кочетков, на фронте была самая настоящая дружба: «один другого прикрывал, один за другого отвечал, была только близость и выручка». А когда обстановка позволяла, солдаты, сидя в траншеях, вспоминали мирную жизнь. Георгий Прокофьевич рассказывал товарищам про Забайкалье с тайгой, горами и рекой, в которой он когда-то ловил щуку и сома. Товарищи по-доброму завидовали.
На вопрос о самом страшном дне ветеран начинает вспоминать бои на Курской дуге. Тогда, во время отступления, Кочетков был серьезно ранен в ногу.
— Мы отходили, прикрывали наши войска, и мне в колено осколок, — показывает ветеран пальцем на ногу. — Старичок санитар затащил меня не то в окоп, не то в какую-то выемку, ногу вот здесь перевязал мне туго-натуго. «Не беспокойся, сынок, сейчас пойдем». И мы по-пластунски убегать — а немец лупит нас из пулемета. Так мы в овражек спустились, а там наш приемный пункт, санитары винтовку забрали, в красноармейской книжке написали «оружие сдано». Нас на лошадей и в тыл на лечение.
— И тогда вы испытали отчаяние?
— Да, может быть, и тогда, — задумывается ветеран. — Я боялся, если немец перейдет в контратаку, то не убежать уже, а получилось удачно, наши придавили его, и мы успели уйти.
После этого ранения Георгий Прокофьевич лежал в военном госпитале, разбитом наспех на одном конезаводе. В правом крыле разместили красноармейцев, в левом — пленных немцев. Жили солдаты мирно.
— Разговаривали, общались, все нормально было. Немцы так и говорили: «Гитлер капут, Сталин гуд», — ветеран негромко смеется, и медали на нем мягко звенят. — Они у нас махорку просили, а мы у них — «ур», часы по-немецки. Часы, зажигалки, всякие безделушки у них приобретали. Словом, они у нас ничего не требовали, и мы их не обижали.
Как только Георгий Прокофьевич подлечился, отправился на фронт, уже с тростью. На передовой он пробыл до 1944 года. Последний раз участвовал в бою в январе — освобождали Кировоград (Кропивницкий). А уже в марте его сняли с фронта и направили на учебу в Ашхабад. О победе он узнал, будучи в песках пустыни Каракум.
Это был обычный учебный день. Одна группа солдат заняла оборону в пустыне, против нее выстроилась другая. Вдруг вдали показались две бредущие лошади с надувшимися бурдюками по бокам.
— Мы ждали, что водички привезут — наконец, напьемся досыта! А они подъехали и говорят: «Ребята, кончилась война!» — вспоминает ветеран. — Ура-а-а! У нас панамы были, мы панамы стали кидать кверху. Ура-а! Кончилась война! Столько радости было, и радость заключалась в том, что больше мы не будем людей терять. Слова «Победа» тогда не было. Война кончилась, люди живые — слава Богу.
Занятия тут же прекратились. В училище организовали роскошный по тем временам стол: суп-лапша, баранина и компот. Даже по полстаканчика красного вина налили. Правда, праздновали недолго. На следующий день учения в пустыне начались по расписанию.
В 46-м Георгий Прокофьевич окончил учебу в Ашхабаде. Оттуда попал в военно-парашютное училище в Киргизии, в городе Фрунзе (Бишкек). Там еще 10 месяцев учился на десантника.
— В Киргизии я познакомился с будущей моей судьбой — с Ниной Васильевной. Когда дело шло уже к выпуску, мы с ней ее матери предъявили, что решили пожениться. Говорит: «Воля ваша». Мы написали заявление в ЗАГС, зарегистрировались — и вот семья. Получил назначение в Белоруссию, собрали сумки, чемоданы, мешки и поехали. Там уже началась официальная моя служба в войсках. Там, конечно, кошмар был, ужаснейшие условия. Каждый четвертый житель погиб во время войны.
И все же к службе Кочетков привык быстро: был командиром взвода, потом командовал учебной ротой. В Белоруссии супруги прожили больше 10 лет. Там же с разницей в четыре года у них родились две дочки: Татьяна и Наталья. В 1956 году Кочеткова перевели в Кострому, а оттуда — в Узбекистан.
— Так я попал в Фергану. Вот эта Фергана красавица, ох, — произносит он, слегка покачивая головой. — Какой красивый город! Бывало, пойдем с женой в парк, в Карагачевую рощу, и я как мороженого накуплю, наедимся его до того, что дышать было нечем, вот вся наша радость была, вся прелесть — это есть по выходным мороженое в Карагачевой роще.
Возможно, супруги так и остались бы жить в Узбекистане, если бы не Ферганские погромы 1989 года. Обстановка накануне этих событий была напряженной. В одночасье гостеприимные узбеки перестали быть друзьями. В почтовом ящике появлялись записки с угрозами: «Если до Нового года не уедешь — будешь встречать его на чекшура (европейское кладбище, — Ред.)». Тогда-то пенсионеры переехали в Кочубеевку — к старшей дочке, Наташе. Купили домик и стали жить. В 2007 году не стало жены Георгия Прокофьевича.
— Если б не жена в свое время, я б уехал в Забайкалье, потому что для меня оно было жемчужиной жизни. Тем более что у меня и здоровье позволяло, и ружья для охоты были, а я это очень любил. Но жена говорит: «Езжай, а я здесь буду», — смеется он. — Вот так вот все и сложилось. Ничего.
— А вы помните, о чем мечтали до начала войны?
— Я мечтал быть машинистом, — на лице у Георгия Прокофьевича появляется умиление, глаза загораются. — Мой старший брат один, и старший брат второй были машинистами на железной дороге, и я мечтал быть машинистом, — смотрит перед собой в упоении, как будто несется на поезде. — Я часто с ними ездил на паровозе прямо до станции «Байкал». Ой, так хотелось! Как красиво на паровозе! Но судьба не сложилась.