Услышав слово «дауншифтинг», Надежда смеется и пожимает плечами. Да, денег меньше. Да, коневодство в России не приносит прибыли. Наоборот, требует денежных вливаний. «Просто на Кавказе я нашла свой дом и свою семью», — говорит девушка.
Надя забирает нас в Пятигорске и везет в своем внедорожнике на конную базу «Сивер» в поселке Новотерском за Минводами. В машине слушаем БГ «Пришел пить воду». Из динамиков доносится: «Закрой за мной, едва ли я вернусь. Будешь в Москве — остерегайся говорить о святом…» Надежда улыбается: «Сейчас у меня период Гребенщикова».
Конюшня базируется в помещении, которое когда-то принадлежало знаменитому Терскому конному заводу. Именно здесь содержался жеребец Асуан, подаренный Никите Хрущеву в знак благодарности за участие СССР в строительстве Асуанской плотины в Египте.
У Нади и ее друзей-конников есть команда — Family Horse. Это несколько конноспортивных баз, расположенных в Москве, Кабардино-Балкарии и в Новотерском, где сейчас содержатся около 50 лошадей.
Руководитель команды Дмитрий Сибгатулин и Надежда Егорова — близкие друзья. Познакомились в Карачаево-Черкесии: Надя проводила там конные туры, а Дмитрий приехал туристом. Потом девушка научила его ездить верхом.
В Новотерском, куда мы прибыли, друзья тренируют коней арабской породы бегать длинные марафоны — до 160 километров по пересеченной местности. Здесь же содержатся кони, которые участвуют в скачках, и шоу-лошади, выращенные для конных «конкурсов красоты».
— На Кавказ я переехала четыре года назад. Сперва к другу — Ахмеду Махову — в маленькое село Шордаково в Кабардино-Балкарии. Ахмед — конезаводчик и, на мой взгляд, лучший всадник в России по дистанционным конным пробегам. Мы работали вместе: кормили, чистили и тренировали лошадей. В Шордаково я прожила почти два года. Да и сейчас я возвращаюсь туда с любовью в сердце. Помню, в Москве я устала от людей — хотелось тишины. Местные жители говорили на кабардинском, и я ничего не понимала (смеется). Представь, едешь в маршрутке, подвозишь кого-нибудь на машине или оказываешься в обществе конников-кабардинцев (100% мужское общество) — а вокруг голоса на незнакомом языке. Никакого смысла не улавливаешь. Это воспринимается просто как звук. Отключаешься и уходишь в медитацию. Примерно через год я начала немного понимать язык, больше интуитивно.
Потом переехала в Пятигорск. У меня уже были лошади. Сейчас пять, тогда меньше, но смысл в том, что я искала конюшню. Я перевезла коней на Терский завод. Там мы простояли полтора года. Заразили Терский пробегами, стали устраивать соревнования на базе завода, провели первые в истории завода международные соревнования по дистанционным конным пробегам. Параллельно я нашла свою лошадь — Перуджу, на которую сейчас возлагаю большие надежды.
И с Ахмедом мы продолжаем работать. Он полноправный всадник Family Horse.
Потом я познакомилась с Сергеем Ермоловым — ветеринаром, конником и заводчиком арабских лошадей. Его конюшня через дорогу от Терского. Это бывшая племенная конюшня графа Строганова. Ей 120 лет. Теперь это практически мой дом. Здесь мы готовим еду, принимаем гостей, здесь отмечали мой день рожденья. Столько связано с этим местом!
— Как ты решилась на переезд? Лошади — основная причина?
— У меня был долгий путь на Кавказ. Кстати, не только из-за конного спорта. Хотя это одна из главных причин. Здесь идеальные условия для тренировки лошадей.
— Лошадьми я «заболела» еще в детстве. В школе копила деньги и ходила на конный прокат, чтобы проехать на лошади пару кругов.
Когда мне было 13 лет, мы с родителями жили в Подмосковье. У соседа была небольшая конюшня, и я приходила, помогала в хозяйстве — мыла, чистила лошадей, отбивала денники. Первые три месяца даже и не пыталась сесть в седло — была счастлива просто находиться рядом с животными. Потом стала учиться ездить. Вообще, я самоучка. Конечно, у меня были наставники, без этого никуда, но по факту я училась «в полях». Падала, рвала амуницию… Иногда возвращалась на конюшню пешком, упустив коня. Потом ездила на разные конные заводы в Москве и окрестностях. Закончила школу, нужно было выбирать дело жизни. Пойти учиться на ветеринара у меня не хватило смелости, и никто меня не подтолкнул. В итоге поступила в московский Институт бизнеса в строительстве и управления проектом. Престижное образование. Два года работала в строительной фирме. С московской «офисной» иглы удалось спрыгнуть из-за серьезной автомобильной аварии. Это был такой переломный момент, когда я подумала: «На что я трачу свою жизнь? Я этого хочу? Нет».
Я уволилась. Какое-то время «висела в воздухе». Постепенно вернулась к лошадям и занялась организацией конных туров. Возила туристов на Кавказ, в Южную Африку, в Киргизию. У меня были необычные туры. Не просто конные прогулки. Я учила людей любить лошадей. Учила чистить, седлать, кормить. Мои туристы делали все, что делают обычные работники на конюшне. После таких выездов некоторые участники приходили в конный спорт.
Вообще, с Кавказом давно все удачно складывалось. Впервые я приехала на Эльбрус кататься на сноуборде. Потом у меня здесь появились друзья. Опять же — конные туры в республики. Спорт подарил мне много друзей в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Северной Осетии. Каждый раз возвращаясь на Кавказ, понимала, что я дома.
— Что такого ты находишь в лошадях?
— Лошади гармоничны. В них есть все! И они умеют передавать эту гармонию. Не зря существует иппотерапия: детей с нарушениями развития привозят на ипподром и катают на лошадях.
Они честные. Они чистые. Они знают свою природу. У лошадей, как, впрочем, у всех животных и детей, можно многому научиться — слушать себя, верить себе и знать, что тебе нужно, а что чуждо.
— А как твой московский дом? Что родители сказали по поводу твоего переезда?
— Я навещаю родителей. И они приезжают ко мне в Пятигорск. Я «мягко» уехала. Честно говоря, я знала, что еду на ПМЖ, но постаралась не шокировать семью. Сказала, что поживу на Кавказе месяц. Потом позвонила маме и говорю: «Останусь на лето. Здесь отличная погода. Кто же уезжает с Кавказа летом?» Прошло лето, я сказала, что и осень здесь прекрасна (улыбается).
Родители постепенно отправляли мне теплые вещи. После Нового года все поняли, что я не вернусь.
Конечно, у людей много стереотипов о Северном Кавказе. Что здесь страшно, опасно. Когда в новостях рассказывают, что на Кавказе произошло наводнение, землетрясение, ищут боевиков, то родители звонят мне в панике, им кажется: я в гуще событий! Правда, сейчас такой тревоги стало меньше. Они перешагнули через эту родительскую любовь. Поняли, что для меня невозможна другая жизнь — я здесь счастлива.
В каком-то смысле я — пиарщик Северного Кавказа (смеется). Я всем знакомым объясняю: Кавказ не страшный. Я многих затащила на эту землю, и никто не уехал равнодушным.
— В чем разница между жизнью в Москве и на Кавказе?
— В Москве я была в постоянном и тревожном поиске. Я чувствовала: «что-то не то». Не могла понять, что именно. Я колесила по разным городам и странам, искала свой дом. А здесь мне спокойно. К тому же в Москве я почти каждый день наматывала 200 километров между домом, конюшней и танцами. Я еще занимаюсь танцами, джаз-модерном. Тут другие расстояния, я живу размеренно и никуда не спешу.
— Люди сильно отличаются? Не скучаешь по московской культуре?
— Отличаются. Мне очень нравятся люди на Кавказе. Хотя и в Москве у меня много хороших друзей. Но здесь люди более естественные, открытые, настоящие.
На Кавказе, общаясь с самыми простыми людьми, которые работают руками, я увидела, как они свободны и счастливы в своем простом труде, чего не скажешь о многих состоятельных, внешне благополучных и успешных людях. Эти работяги, может быть, не самые модные, не самые культурные, не самые продвинутые, но мне среди них хорошо. Они настоящие.
В Москве надо «выглядеть». Там важно, что написано на твоей визитке. Здесь тоже есть «понты» — показать богатство, статус. Но все равно больше искренности.
Что касается культурной жизни — я не испытываю в ней недостатка. Я нашла прекрасного хореографа и занимаюсь классическим балетом. Если с гастролями приезжают интересные музыкальные исполнители или балетные труппы, бывает, хожу на их выступления.
Что меня на Кавказе шокировало — огромное количество моек для машин. Они фанаты чистых машин. Я вожу лошадей в прицепе. После пригоняю машину на мойку. Один раз автомойщик долго возмущался — был не в состоянии понять, как я могу так обращаться с автомобилем. Но ведь машина просто грязная, и, по сути, это просто вещь… Я пошутила в ответ: «Если бы вы беспокоились за свою жену, как за мою машину, она была бы самой счастливой женщиной на Кавказе».
— Занятие коневодством приносит деньги?
— Мы больше тратим, чем зарабатываем на коневодстве. Конный спорт — это образ жизни. Занятие для тех, кто не может жить без лошадей. Для фанатов. У третьего нашего друга — Димы, сооснователя Family Horse, — есть бизнес в медицинской сфере, он помогает деньгами. Часто конники — простые трудяги, которые работают на состоятельных владельцев лошадей. Мне повезло больше. Дима любит лошадей и вкладывает не только деньги, но и душу — участвует во всех делах общества.
Иногда конезаводчики выживают благодаря чистому энтузиазму. Порой удается найти спонсоров. Нюансов много. Обо всем не расскажешь. В некоторых регионах, например в Краснодарском крае, есть программы по поддержке коневодства. Минсельхоз выделяет субсидии, проводятся местные кубки. На Кавказе это не так развито. С другой стороны, здесь можно жить и заниматься любимым делом без денег, благодаря особенностям менталитета людей.
— Например?
— Например, ты решаешь какие-то вопросы по бартеру. Тебе интересна лошадь, но ты не можешь ее купить у владельца. Тогда есть вариант поменяться лошадьми. В Москве по-другому: все заточено на деньги. А здесь у нас был период, когда денег реально не было. Но на конюшне с голоду не умрешь. Кто-то принесет еды, кто-то — чай, кто-то — канистру с бензином.
— Надя, а почему вы занимаетесь именно арабской породой? Ведь на Кавказе самая популярная порода — кабардинская.
— Мне интересно тренировать лошадей для пробегов на длинные дистанции. Арабские лошади — самые выносливые. Кстати, на Северном Кавказе содержится больше 80% поголовья арабских коней. Я тренирую лошадей на марафоны 160 километров.
— У вас есть лошади, которые бегают 160 километров?
— Есть лошадь, которая пробежала 140 километров. Перуджа. Мы бежали с ней на чемпионате России в 2015 году, но я сама сняла ее с дистанции после 140 километров. 160 километров — очень сложная дистанция, не каждая лошадь способна ее преодолеть, и тем более с первого раза.
Пробег устроен так, что дистанция делится на отрезки. После каждого этапа животное проходит ветеринарный контроль, по его результату ветеринары допускают или не допускают лошадь к продолжению гонки. Перуджу осмотрели и допустили. На дистанции только я осталась. Остальных участников сняли. То есть я была в 20 километрах от статуса чемпиона России 2015. Увидела, что Перуджа устала, и поняла: если даже мы добежим, лошадь будет сломлена духом. Это нормальное решение. Если конник готов так поступить, его уважают. Но это было не важно. Мне хватило посмотреть ей в глаза, чтобы понять — этот чемпионский кубок пока еще не наш.
— Что сейчас с Перуджей?
— Все хорошо, я продолжаю ее тренировать. Мы еще вернемся в марафон. В конце 2016 года будет чемпионат мира в Дубае. Многие всадники стремятся туда попасть, но это не просто. Не хочу загадывать, но если все сложится, то я повезу туда Перуджу.
— Каждую лошадь можно натренировать на 160-километровый марафон?
— Нет! Единицы лошадей могут бежать такие дистанции.
— А как определяются «марафонцы»?
— Интуиция. Есть общие правила, да. Но часто бывает, что лошадь идеально вписывается в параметры, а результата не дает. И наоборот. Знаешь, как с Перуджей получилось? Это лошадь не для пробегов. Это шоу-лошадь — для «конкурсов красоты». Она нежная, хрупкая. Я выбирала лошадь для тренировок на пробеги на Терском конном заводе, и от Перуджи меня многие отговаривали. А я ее «почувствовала» и поняла, что она сможет. Тренировать было сложно. Я иногда в слезах уходила с поля. Но все марафоны она бежала достойно.
— Это определяет талант конника?
— Не знаю, можно ли назвать это талантом. Это профессионализм. Даже так — профессиональная «чуйка».
— А есть у тебя еще будущие пробежники?
— Есть. Мой жеребец Бахор, которого мне подарил Дима. Кобылы Бегонь и Капитель. Скоро они будут подводиться к дистанции 120 километров. Изначально Бахора выводили под скачки, но я уверена: он сможет бежать длинные марафоны.
— Интересно, а как выглядит шоу-лошадь?
— Могу показать! На нашей конюшне живет Арни — самый красивый жеребец страны. Интернациональный чемпион первого в истории России международного турнира в классе «Шоу» среди двухлеток. Кстати, Арни — тоже моя гордость, я его выводила на ринг.
— Что нужно делать с лошадьми, чтобы они побеждали на «конкурсах красоты»?
— Лошадь должна родиться с определенными физиологическими данными. Проще говоря, быть красивой от природы. Конник только учит производить впечатление. Красиво пробежать, вытянуть шею. Такие лошади — как настоящие модели. Перед показом им бреют морду, мажут маслом. Покрывают копыта лаком.
— В чем разница между людьми, которые тренируют лошадей на скачки, пробеги или шоу-класс?
— Скачки — опасный и трудный вид испытаний. И для жокея, и для лошади. Жокеи в течение скакового сезона должны держать определенный вес. Не выше 60 кг вместе с амуницией (для взрослого мужчины!). Жокеи сидят на жестких диетах, есть специальный термин — «выдерживаются», но при этом испытывают колоссальные нагрузки.
У «пробежников» тоже есть весовое ограничение, но наоборот. Всадник с амуницией должен весить не менее 75 кг. Для меня это проблема — приходится использовать утяжелители. В пробегах нет возрастного ограничения, поэтому спорт доступен для широкого круга людей. Но конечно, проехать за день 160 км и тренировать каждый день по 30−50 км — под силу не каждому.
Шоу — тоже спорт. Выводчик (хэндлер) обязан не только правильно поставить лошадь и показать ее красоту, но и показать ее в движениях — это значит, он должен бегать наравне с лошадью и очень быстро!
— О чем ты мечтаешь сейчас?
— Все мои мечты уже сбылись. Даже больше. Я мечтала иметь лошадь, а у меня их теперь пять. Я даже не предполагала, что буду жить так близко к ним и сделаю это своей профессией.
Мне нравится помогать людям открываться с помощью лошадей. Бывает, приходит человек высокого чина и достатка. Внешне состоятельный и успешный. Внутри у таких людей мало свободы. И он весь зажатый — почти не дышит. На конюшню заходит, обнимет лошадь — и его «отпускает». Люблю наблюдать, как люди обретают эту гармонию, возвращаются к природе.
Сейчас стараюсь жить в реальности и не заводить мечты. В принципе, люди, находящиеся на конюшне, волей-неволей попадают в реальность. Лошади не живут иллюзиями и мечтами о будущем, лошади смакуют действительность. И здорово наблюдать, как человек, заряженный идеями, мыслями, иллюзиями и прочим ненужным грузом, заходит на конюшню. Всё это исчезает, когда лошадь берет у него сахар с ладони своими мягкими губами.
Фото: Антон Подгайко