Второй рынок — если не сердце, то уж точно желудок Махачкалы. Глаза разбегаются — можно забыть, зачем пришел, купить всего и много и счастливым вернуться домой.
Идет сезон перца. Рано утром его продают оптом, подешевле. Если планы не столь грандиозные, можно не торопиться и выспаться — перец дождется. В овощном отделе мы встречаем подходящие плоды.
— Из Тарков?
— Нет. Из поселка Шамхал, мы его сами выращиваем. У нас его многие сажают, и в других поселках Махачкалы тоже. Бывает, что с Юждага привозят.
— Вы случайно корнями не таркинка?
— Нет, я русская, Таня меня зовут, — смеется женщина за прилавком. — Я знаю, что не похожа.
В Дагестане верят, что на склонах горы Тарки-тау зреет перец сорта «таркинский». В переводе с кумыкского Тарки-тау означает «узкая гора». Что не удивительно: она словно вытянулась вдоль Махачкалы параллельно морю. Здесь расположены три кумыкских села — Тарки, Кяхулай и Альбурикент.
Поселок Тарки, один из древнейших населенных пунктов Дагестана, живет обособленной жизнью, несмотря на соседство оживленного города. Сегодня на некогда таркинских полях и огородах выросли дома и целые микрорайоны. Махачкала вплотную подбирается к древнему аулу.
В 90-е здесь еще возделывали поля и собирали урожай. В то время таркинки и начали солить на продажу перец. Он сразу стал популярным, и выражение «таркинский перец» превратилось в бренд. На рынках, если рецепт пикулей включает таркинский перец, их гордо именуют «по-дагестански».
Но никакого особенного сорта перца в Дагестане нет. Особенность «таркинского» не в сорте, а в рецепте консервирования. Подойдет любой короткоплодный сорт острого перца, в итоге все они практически одинаковы на вкус. Такой перец для засолки собирают еще зеленым.
Рецепт перца давно ушел за пределы села — и всего Дагестана. Вернее рецепты: их так много, что даже в Тарках почти все женщины готовят перец по-разному. Только теперь чаще для себя, а не на продажу.
В старину Тарки делился на аулы-кварталы. В каждом из них был глава княжеского рода, который управлял и смотрел за порядком на своей территории. Село несколько раз разрушали царские войска, а в 1822 году генерал Ермолов основал здесь крепость «Бурная», руины которой можно увидеть и сейчас.
Сегодня в Тарки живет около 16 тысяч человек. Дорога до поселка на такси от Махачкалы займет не больше 15 минут, но кривые улочки и тупики запутают любой навигатор. Говорят, в прежние времена сюда вела крутая дорога, такая, что две арбы не могли разъехаться без крика и ссоры хозяев. Планировка бессистемна. Главная улица «уллу орам» или «уллу эльчи» идет в гору, и все время норовит свернуть куда-то. От нее во все стороны расходятся переулки. В центре села — джума-мечеть с возвышающимися минаретами, родник, небольшая площадь, прежде служивая годеканом. На улочках играют дети, машины сбавляют ход, дети расступаются, прижимаются к стенам каменных домов с глухими коваными воротами.
За одними из таких ворот — внутренний дворик, он разом и навес, и летняя кухня. Две снохи дома Альчиевых — Кистаман и Умгабибат — взялись научить нас солить «таркинский перец» по-таркински.
На столе во дворе — темно-изумрудная горка перца. Перчики мелкие, правильной формы, другие немного скрючены. Чеснок, приправы, зелень. На плите закипает вода в кастрюле. Женщины тут же промывают перец.
— Вода в доме уже лет десять, а прежде да, ходили на родник, набирали ведрами. Кувшинов при мне уже не было, — говорит старшая невестка Кистаман. Они с Умой вооружились ножницами, отстригают плодоножки, но не полностью.
— Чтобы есть удобней было?
— Не только, есть один секрет, я вам потом покажу.
Таркинский перец часто путают с татским «фюль-фюль», но он получается менее острый, да и перчики пожестче. «Фюль-фюль» делают из длинноплодных и более острых сортов — просто потому, что на юге Дагестана, где живут таты, они раньше созревают. В Тарках к сезону заготовки перец не успевал созреть, набрать остроту и портился от дождей и вредителей. Поэтому его собирали и засаливали пораньше. До революции в Тарках жило немало еврейских и татских семей, есть версия, что они и научили других мариновать перец.
Кистаман и Ума надрезают кончики перцев вдоль на три-четыре сантиметра и перекладывают плоды в большой таз. Перчики настолько крепкие, что, как только их повреждают, слышен глухой хлопок.
— Прежде перец мы протыкали ножом или вилкой, но, разрезая, легче заметить, червивый ли он, и легче проварить, — объясняет Кистаман.
Взрослым помогает дочь Умы Нуржан. Старательно повторяет за старшими, не торопится.
— Мы специально девочек не учили, они видят, помогают мамам, так и перенимают. Хотя я сама готовлю так, как готовила свекровь, этот рецепт от нее. Нуржан — имя нашей свекрови.
Кистаман рассказывает, что хорошо училась в школе, участвовала в самодеятельности и была далека от домашнего хозяйства.
— Не то чтобы совсем готовить не умела — готовила, вот только хлеб не пекла. Свекровь спокойно к этому отнеслась, всему, чему не умела, научила, — говорит она. — Нас у мамы было восемь детей, у нее времени не было нас чему-то учить. Чтобы нас прокормить, они с отцом все время работали. Уйдут вместе рано утром на работу, а потом — на «шабашку» и вернутся затемно.
Женщины рассказывают, что прежде вели общее хозяйство. Главой в доме был свекор. Сыновья не покидали родителей даже после женитьбы — так было принято.
— Вот у моей аварской родни строили отдельный дом, а после женили парня, — говорит Кистаман. — А здесь, если при живых родителях сын отделялся или уходил из дома с семьей, позор.
— Сейчас уже по-разному бывает, кто-то отделяется, другие так и живут, — поддерживает Ума.
Дом поделили на два хозяйства, когда не стало старших. Лет десять, как поставили стену.
— Ровно пополам, так как было два сына. Было бы четыре, поделили бы на четверых. Поэтому все дома тут как будто друг на друге, — смеется Кистаман.
— Я в этом году не солила, у меня прошлогодний перец еще остался, — признается старшая невестка. — Да и на работе все время.
Местные уже не сажают перец, если только для себя. Женщины учатся, одни работают по профессии, другие уходят в бизнес.
— Все стали городскими. Теперь таркинский перец сажают уже другие, — говорит Кистаман. — И полей у нас больше нет, если честно.
Ума окончила педагогический, но вышла на работу в магазин возле дома: пока дети маленькие, так удобнее. Кистаман уже 36 лет заведует домом культуры в поселке.
— Когда я туда устраивалась, мне было 20 лет. Там собиралась молодежь, в основном ребята. Естественно, папе говорили, как это можно отправить дочку, чтобы среди ребят одна была? Он говорил, если девушка сама не захочет, ни один человек с ней ничего не сделает.
Говорит, что поддержка отца для нее много значила и когда поступала в культпросветучилище на режиссера. Муж тоже никогда не запрещал работать и не ревновал.
— Вот я ревнивая была. На полчаса опоздает с работы, все, скандал, давай вещи собирать. Сколько раз приходила соседка, вещи по местам расставляла. Сейчас уже все, прошло.
Познакомились они с Али тоже в доме культуры.
— Отец знал их семью и сказал: «Это халяль-семья». После того, как замуж вышла, детей родила, дальше стала учиться. Что только я не окончила, — смеется Кистаман. — Училась на юриста, педагога, даже курсы кулинарии прошла. Муж никогда не стеснялся помогать мне с детьми. Я то на работе, то на учебе. Свекровь и золовка очень помогали.
Ума тем временем готовится бланшировать перец, добавляет соль в кипяток. Соль хранится в деревянной емкости хума — такие встречаются у многих народностей Дагестана.
Перец опускают в кипящую воду частями. Ума время от времени с помощью шумовки погружает его в воду. Дворик наполняется терпким запахом.
— Я обещала рассказать, для чего оставляем плодоножку, — напоминает Кистаман. — Так мы по ней определяем, готов перец или нет. Придавил, если кожица легко сходит, значит, пора вынимать. Вот смотрите, остается на пальцах.
Женщины вытаскивают перец на поднос и отправляют в воду новую партию.
— Теперь его нужно остудить хорошенько. Раньше, чтобы вытекла вода из перца, его клали под гнет. Сейчас так уже не делают, — говорит Кистаман.
— Если перец не остынет полностью, то протухнет, — добавляет Ума. — Бывает, если пару штук не остыли, то после в банке появляется муть, тягучая такая, с неприятным запахом. Как такое есть? Только выбросить.
Ума то и дело дает дочке Нуржан поручения на кумыкском. Девочка в ответ улыбается или отвечает на русском.
— Вот я нервничаю: сейчас дети не говорят на своем — и наши, и чужие. Хорошо еще понимают свой язык, — замечает Кистаман.
— Мы дома только на родном говорим, и в школах дети кумыкский проходят, но все равно, — подтверждает Ума. — Младшая даже в садик не ходит, но говорит на русском. От телевизора, от мультиков в телефоне научилась.
Имя Кистаман с родного переводится как «хватит девочек».
— Я шестой ребенок, шестая девочка в семье. Мне дали имя Кистаман, и после меня родился мой брат. Не знаю, как отец с матерью познакомились. Они не родственники, мама вообще аварка. У них родились дети, один или двое, а в 1944 году всех депортировали в Чечню (на место выселенных советской властью в Среднюю Азию чеченцев. — Ред.), но статуса депортированных им не дали. Когда вернулись чеченцы, родители оставили их дом. Сначала попали в Хасавюрт, а потом вернулись обратно в Тарки. Люди возвращались к себе домой, мои тоже, скорее всего. Хотя нет, отец ведь показывал дом, в котором они прежде жили… А почему тогда мы все жили в доме на Восьмой таркинской? Не знаю, мы на эту тему не разговаривали. Папа не рассказывал, не любил об этом.
Женщины кладут в банку слоями зонтики сушеного укропа, сельдерей, чеснок, морковь, капусту и остывший перец. Выходит несколько слоев каждого из ингредиентов. Банки ставят вверх дном. Вода собирается у основания, наклонил банку вбок — и она вытекает.
— Разбавляем в воде соль и уксус и заливаем банки до краев, ставим в темное место. Воду мы не кипятим, не фильтруем, она у нас прямиком из родника, — объяснят Ума.
Рассол лучше оставить в запас. Перец начнет бродить, жидкость — выливаться, и ее нужно будет доливать. Дней десять постоит — и перец готов.