Имя Георгия Николаевича Сивриди хорошо известно в каждой дагестанской школе. Сотни педагогов называют его своим учителем. Конспекты его лекций по методике преподавания русского языка в школе пользуются огромной популярностью не только у студентов Дагестанского госуниверситета, но и у выпускников, решивших работать по специальности. Накануне I Всероссийского форума учителей русского языка и литературы, который открывается завтра в Махачкале, мы поговорили с Георгием Сивриди о том, какие проблемы волнуют современных педагогов, как чувствует себя русский язык в национальной республике и, наконец, «катимся» ли мы куда-то, как утверждают некоторые.
— Катимся. Еще как. Я не скажу, что к обрыву, но под уклон. И не только в Дагестане. Тут еще слава богу… У нас в школах обучают русскому книжному, литературному языку, между ним и просторечием большая разница. И я пришел к выводу, что русскоязычные дагестанцы говорят лучше, чем русские в других регионах: на севере, в Сибири, на Дальнем Востоке. Лингвисты, литераторы уже много лет бьют тревогу по поводу того, что с языком творится что-то неладное. Нарушаются многие речевые нормы, это очень заметно, когда смотришь телевизор. Если раньше мы советовали школьникам, студентам прислушиваться к речи дикторов телевидения и радио, теперь этого не делаем, потому что в их речи, особенно местных дикторов, и в речи тех, кого они показывают на экране, столько ошибок!
Все началось после развала Советского Союза. Когда транслировали по телевидению заседания Государственной думы — уши вяли от того, что звучало в выступлениях депутатов. Появились и такие слова, как «беспредел». В языке вот этот «беспредел» до сих пор продолжается.
Некоторые считают, что вульгаризмы тоже достояние русского народа, составная часть общенародного русского языка. Да, безусловно, но эта часть стоит за пределами литературного языка, на котором должны общаться все культурные люди. Слово «бардак», например, для меня всегда было ругательным. Но сейчас оно употребляется как синоним слова «беспорядок». Притчей во языцех стало «мочить в сортире».
— Это не естественное развитие языка?
— Нет. Академик, известный филолог и литературовед Дмитрий Сергеевич Лихачев сказал: «Не надо мусорить окурками или руганью…». Хороший лингвист, занимающийся проблемами культуры речи, языковыми нормами, Лев Иванович Скворцов в одной книге подчеркнул, что если раньше говорили только об экологии в природе, сейчас говорят и об экологии души, и об экологии языка.
Есть лингвисты, которые спокойно относятся к подобным изменениям: язык, мол, все выдерживал и это переживет. Известный детский писатель и литературовед, некрасовед Корней Иванович Чуковский посвятил этим проблемам книгу «Живой, как жизнь». Он там говорил и о засилье канцеляризмов в речи некоторых общественных и политических деятелей, и о злоупотреблении жаргонизмами, но при этом успокаивал: это как детская болезнь, как корь, — ею надо переболеть. Но вы знаете, с чем я сталкиваюсь? Уже не только молодые люди, мягко скажу — пожилые — не пренебрегают жаргонизмами. Можно много примеров привести: «лажа», «облажаться…»
Я иногда смотрю телешоу, в частности «Давай поженимся», и размышляю: вот ведущая, Лариса Гузеева… Она может позволить себе сказать «клёво» или еще что-то в подобном духе. Она же актриса, снимается в фильмах, играет в спектаклях. Я думаю: а как она вообще в этом культурном обществе говорит? Или она осознанно нарушает языковые нормы, чтобы опуститься до уровня участников шоу?
Хотелось бы надеяться, что язык рано или поздно очистится от этого, я бы сказал, мусора.
— Много говорят о государственной поддержке русского языка. Как органы власти могут его «поддержать» и должны ли?
— Не поддержать, а сохранить, сберечь все лучшее в языке. Что я считаю положительным: во всех вузах в последние годы ввели дисциплину «русский язык и культура речи». Включили в учебный план, спасибо, казалось бы, все хорошо. Только как стали сокращаться часы! Сначала было чуть ли не 72 часа, потом 64, а потом 32. В Дагестанском госуниверситете есть факультеты, где на русский язык и культуру речи отвели 14 часов. Это курам на смех. Чему можно научить за 14 часов? Культуре устной речи? Или, может, грамотности?
У нас в стране, в республике, много говорят о внимании к русскому языку, улучшении качества преподавания, а фактически не делается даже элементарного. До недавнего времени большие классы делились на группы, сейчас такого деления нет даже в сельских школах. Потом, наполняемость классов. Предлагалось, чтобы в классе было не более 25 человек, максимум 30. Приходим на практику со студентами, смотрим: до 40 человек. Ну и зарплаты учителей. Чему я удивляюсь? Вроде принимаются хорошие, важные решения, а в результате все делается не так, если не сказать: с точностью до наоборот. Чтобы привлечь в школы, особенно в сельские, молодых специалистов, им повысили заработную плату в первые три года работы. В прошлом году одна наша выпускница имела ставку 18 часов и получала 18 тысяч. Но во втором полугодии зарплату снизили, в некоторых школах вообще не давали подъемные, стимулирующие, премиальные. Чтобы учителю, особенно русского языка, получать в школе приличную зарплату, ему надо работать на полторы-две ставки.
— Почему «особенно русского языка»?
— Да потому что преподавание предмета связано с проверкой тетрадей, письменных работ. За это дополнительно платят какие-то копейки, поэтому каждый учитель готов другому заплатить, только чтобы самому не проверять: работа очень трудоемкая. Одно дело диктанты, а другое — сочинение. А сейчас оно требуется и при сдаче ОГЭ в 9-х классах, и при сдаче ЕГЭ, и теперь в декабре одиннадцатиклассники будут писать сочинение по литературе, которое станет допуском к ЕГЭ.
— В селах есть нехватка учителей-словесников?
— Да. Даже в Махачкале есть. Каждый месяц, а то и чаще мне звонят из школ и управления образования Махачкалы, чтобы я кого-то порекомендовал: «У вас нет таких знакомых?». Всех своих знакомых я уже трудоустроил (смеется). Вот сейчас в седьмой гимназии нужен филолог: 6−7 классы, 25 часов. Я направил выпускницу 2007 года, но она не позвонила, не знаю: испугалась или что?
— Раньше у нас очень уважали профессию учителя…
— Будучи завучем и учителем, я себя в селе чувствовал, знаете, как говорят дагестанцы, хакимом — начальником. Проходишь мимо годекана — все старики встают, пожимают тебе руки. Кто-то едет на коне — остановится, сойдет с коня, пожмет руку, спросит, как семья. В магазинах тогда ничего не было: сахар и макароны. Но я подходил к очереди, люди говорили: «УчитИль, учитИль!» — и пропускали. Сейчас многие учителя жалуются: и руководство, и общество унизили учителя до положения плинтуса. А это началось тогда, когда сами учителя перестали себя уважать. Когда стали проводить так называемые дополнительные уроки, заниматься репетиторством, заниматься вымогательством. Все те же 90-е годы, постсоветский период.
— Какой сейчас конкурс на филфак?
— Сейчас у нас нет конкурса, и даже недобор. В этом году при плане 50 человек мы приняли на русское отделение 46 студентов, причем к нам переводят с отделения журналистики, с русско-дагестанского отделения. На четвертом курсе учится девочка, ее отец — известный журналист и издатель, она сама пишет прозу. Родители ее отговаривали: что тебе дадут русский язык и литература и профессия учительницы?
Я вам скажу, кто сюда поступает в своем большинстве: кто не проходит на юрфак, на социальный, на психологический, на факультет иностранных языков. Тех, кто идет по призванию и своему желанию, очень мало. Я боюсь ошибиться, но думаю, что их процентов 25. Раньше на филфак шли в основном из любви к литературе, чтению. И мы создали при факультете Школу юного лингвиста, чтобы вызвать у детей интерес именно к языку. Но слушатели просили сделать и занятия по литературе, и мы переименовали ее в Школу юного филолога. Последние 25−30 лет я был руководителем этой школы на общественных началах. Случалось, что мы не могли найти на факультете аудиторию, где бы поместились все желающие. Но тех, кто хотел и дальше заниматься филологией, поступать на филфак, было очень мало, в какие-то годы — никого. Поэтому в деканате даже хотели закрыть школу. Я говорю: оставьте, это какая-то подготовка, пусть не к нам, на другие факультеты университета.
— Получается, есть интерес к языку, к литературе, но учителем быть не хотят?
— Не хотят. Это, наверное, с моей стороны будет громко сказано, но я 60 лет в университете: душа болит. Я прихожу в магазин парфюмерии, там продавец — наша выпускница. Прихожу в торговый центр «Арбат» — ну хорошо, в книжном отделе, это я еще могу понять, — встречаю нашу выпускницу. Иду в обувной магазин — за кассовым аппаратом моя бывшая студентка. Иду на Восточный рынок — бывшие студенты. Кого мы готовим?
Отпугивает, прежде всего, конечно, низкая зарплата. Потом — трудности. Что сейчас валят на плечи учителей, классных руководителей, какие бумаги их заставляют писать, рабочие программы, поурочные планы! При всей любви к языку и учительской профессии — я оставил бы эту работу. Я на старости лет зарегистрировался в «Одноклассниках». Одна учительница пишет: надо составить рабочую программу, надо оформить стенд, сделать это, второе, третье, ну и между этим пойду проведу урок. «Между этим»!
Очень давно я высказал такую мысль: на педагогические специальности необходимо принимать как на творческие, как на факультете культуры на актерское мастерство, потому что для профессии учителя нужно призвание. А сейчас не до жиру! Сейчас мы уговариваем, агитируем, чтобы к нам поступали.
— Уровень преподавания в школах действительно падает, как принято считать?
— Мне трудно судить. Раньше я должен был как заведующий кафедрой методики преподавания русского языка делать так называемые контрольные посещения, а сейчас сложно сказать, кто как преподает. Но педагогов замечательных много, я бываю в школах. Несколько наших выпускников названы учителями года в республике, это большое дело и говорит об уровне подготовки. Радует и то, что во многих школах уже есть оборудованные кабинеты, интерактивные доски, медиапроекторы, и некоторые учителя их активно используют.
Но вот в этом году у нас первый выпуск бакалавров — они не специалисты, как они будут преподавать, я не представляю.
Школам навязывают учебники, которые еще себя не оправдали, не заслуживают того, чтобы на них переходить. Нет, заставляют. И вот мы с учителями, директорами и завучами пишем обоснование: почему надо сохранить стабильный учебник Баранова, Ладыженской и Шанского, получивший государственную премию. Не слушают. Тут уже смешались политика и коммерция. Знаете, как у Александра Твардовского в поэме «Василий Теркин»: «Я не то еще сказал бы — про себя поберегу».
— В Дагестане завтра начнется I Всероссийский форум учителей русского языка и литературы. Вы чего-то ждете от него?
— Нам очень важен опыт наших коллег — преподавателей из других регионов. И у нас в республике очень много хороших учителей русского языка и литературы. Некоторые из них, в том числе наши выпускники, будут проводить уроки, мастер-классы. Конечно, интересно познакомиться с тем, как сейчас используются современные информационно-компьютерные технологии. Радует, что правительство пытается что-то делать. Недавно прошел Год русского языка, сейчас проводится Год литературы. Но вот результат…
— В одном из интервью вы говорили, что литература должна воспитывать. Это привычная, расхожая фраза. Для вас что за ней стоит?
— Это еще, по-моему, Чернышевский сказал, что книга — учебник жизни. Но сейчас-то не читают книги. Я знаю одну журналистку, она школу, кстати, закончила с золотой медалью, но ни «Войны и мира», ни «Тихого Дона» не читала. Сегодня это вообще вопрос очень острый, сложный, я бы сказал, щепетильный. В каких-то школах уроки литературы в 10−11 классах заменяют натаскиванием к ЕГЭ.
Если раньше учителя во всех школах перед летними каникулами давали школьникам список книг, которые за лето надо прочитать, сейчас таких списков не дают, а если и дают, дети не читают. В Школу юного филолога приходили ученики из 15−20 школ. Начинаю спрашивать: имя Валентина Распутина вам знакомо? Нет. Имя Юрия Бондарева знакомо? Нет. Читали «Живи и помни», читали «Горячий снег», видели фильмы по этим книгам? В лучшем случае ограничиваются кратким изложением произведений школьной программы.
— А стоит ли вообще заставлять читать, разве от этого может появиться любовь к литературе?
— А как к ней привить любовь иначе? Только через чтение, но это надо делать в семье. Читать с раннего возраста, сейчас много хорошо оформленных детских книг. Знаете, теперь к нам мало поступает абитуриентов, которые любят литературу, любят читать. Это не будет преувеличением, если я скажу: на 10 человек один, ну два или три. Есть, конечно, и те, кто не только любит читать, но и сам пишет. Я стараюсь таких студентов выявлять. Их стихи публикуются в журналах, а поэтический перевод с аварского нашей выпускницы Лены Бакидовой получил хорошую оценку экспертов.
Раньше мы ночь проводили в очередях, чтобы подписаться на собрания сочинений классиков, зарубежных авторов. Сегодня книга перестала быть ценностью из-за интернета. Многие читают в электронном варианте, но это не то. Может, я уже слишком стар, но… Я раздаю, раздариваю свои книги, учебные пособия, но есть книги, которые я не решаюсь никому подарить, даже близким друзьям, это все равно что оторвать что-то от сердца.
— Вы в этом году перестали преподавать студентам.
— Мне деканат оставил кабинет, я занимаюсь со школьниками, встречаюсь со студентами, с выпускниками, работающими в школах. Не бывает недели, чтобы кто-то не приехал, иногда специально приезжают из районов, чтобы проконсультироваться. Сейчас мы общаемся и в «Одноклассниках». В университете есть смена: кандидаты наук, которые защитились по моей специальности, методике преподавания: Лариса Березина, Ольга Кубаева.
— Ваши студенты очень вас любят. Как вы думаете, почему?
— Потому что я их люблю. А мне просто отвечают взаимностью.
Фото: Евгений Костин