В этом году в Ингушетии проводится сразу несколько археологических экспедиций. Ученые исследуют и описывают жилые, боевые, культовые постройки позднего средневековья в Сунженском и Джейрахском районах. На осень-весну намечены раскопки христианского храма
— Первым делом объясните, что скрывается за интригующим названием «циклопическая стена»?
— Циклопические постройки — это сооружения из огромных, во многих случаях нетёсанных каменных глыб, безрастворной кладки и горизонтальной планировки. Древние греки приписывали подобные сооружения циклопам, отсюда и название. На территории горной Ингушетии такие постройки, напоминающие дома-крепости, выявлены в начале ХХ века в Ассинской котловине около селений Карт и Дошхакле. Их изучали такие крупные ученые, как Леонид Семенов, Евгений Крупнов и другие. Однако датировки этих строений неоднозначны. Некоторые исследователи считают их средневековыми. Но есть и другой нюанс. Дело в том, что рядом с этими мегалитическими сооружениями во время раскопок были найдены фрагменты керамики, возраст которых археолог Владимир Марковин определил эпохой средней бронзы — II тысячелетием до нашей эры. В целом я согласен с этой оценкой, так как в той же Ассинской котловине, совсем недалеко от мест указанных раскопок, на южной окраине Эгикал, археологами были открыты склепы того же времени. Они были возведены из обработанного камня и перекрыты крупными мегалитами. Общеизвестно, что если существуют погребальные памятники, то в этой же зоне должны находиться и поселения того же периода. И они обнаружены.
Кстати, на архаичную датировку циклопических построек косвенно указывают и ингушские предания, согласно которым эти сооружения возведены вампалами-великанами, их в народе называли «дэвы». Возможно, легенды о великанах зародились у ингушей из-за крупных размеров камней, из которых сложены эти объекты.
— Но для чего возводились эти сооружения?
— Вопросы войны и мира были актуальны во все времена, а камень был лучшей защитой. Размеры и формы каменных сооружений могли зависеть от мифологической составляющей, культовой, религиозной, возведение их требовало коллективных усилий. Здесь возможно все. Но однозначный ответ я дать не могу — они мало изучены. Нет массового материала по этим объектам, хотя профессор Макшарип Мужухоев работал несколько сезонов на объектах подобного типа, правда, без каких-либо серьезных археологических находок. Конечно, эти сооружения интересны для науки. Наш центр уже несколько лет планирует их изучение, но пока нет финансирования. Думаю, их масштабные исследования позволят не только датировать эти памятники, но и проследить уровень материальной культуры местного населения в далеком прошлом, понять эволюцию каменного строительства в регионе в целом.
— А вы, как археолог, допускаете существование в прошлом людей-великанов?
— Я не возьму на себя смелость рассуждать о великанах в том виде, в каком мы их себе представляем по сказкам, вряд ли они могли быть в жизни. Но есть очень интересный научный факт о «больших людях». Недавно мы совместно с коллегами из Института антропологии и этнологии им. Миклухо-Маклая проводили антропологические исследования могильников горной Ингушетии. В склепах эпохи бронзы около села Эгикал, о которых говорилось выше, мы выявили погребения людей, оказавшихся значительно выше ростом, чем погребенные в средневековых наземных склепах этой же зоны. Если рост людей в средневековых склепах в среднем составил 160−170 см, то у людей эпохи средней бронзы — 180−190 см. Конечно, это была ограниченная выборка, но, тем не менее, антропологи, да и мы были крайне удивлены. Кстати, я знаю еще один пример из материалов археологии Северного Кавказа, когда в кургане периода бронзы нашли скелет мужчины ростом 220 см. Это впечатляет, но все же это частности. На этом основании нельзя делать далеко идущих выводов.
— На Кавказе находятся одни из самых древних в России храмов. Но вопросы датировки часто рождают ожесточенные споры.
— Принято считать, что самым ранним на Северном Кавказе является храм Тхаба-Ерды. Но споры о его возрасте не утихают. Выдвигались версии, что храм 830 года, второй половины Х века, первой половины ХI века, XII века… Но на мой взгляд, наиболее аргументирована версия крупнейшего исследователя христианского зодчества Кавказа Георгия Чубинашвили. Он пришел к выводу, что Тхаба-Ерды был построен в VIII-IХ веках, а в последующем несколько раз перестраивался. Эта датировка вошла в официальную учетную документацию памятника.
Однако в различных частях Кавказа археологи находят основания стен культовых памятников, которые могут быть древнее, чем те, что сохранились сегодня. К примеру, основание христианского храма на верхнем Чир-Юртовском городище в Дагестане датируется в пределах
Но это еще не все. Появляются все новые публикации ученых, где обосновываются инновационные положения и взгляды на проблему датировок древнейших храмов нашей страны. Так, в 2011 году вышла монография московских исследователей Дениса Белецкого и Андрея Виноградова, посвященная христианским храмам Карачаево-Черкесии. Авторы считают, что древнейшими сохранившимися храмами в нашей стране следует считать Среднезеленчукский и Сентинский храмы. Датируются эти памятники X веком.
— Разве не существует способов установить точный возраст памятника?
— Их несколько. В прошлом году в одной из западных лабораторий был проведен радиоуглеродый анализ фрагмента раствора Тхаба-Ерды. Согласно его результатам храм датируется IХ−ХII веками. Период довольно обширный, но он дает нам хотя бы точку отсчета, рамки, в пределах которых мы можем что-то говорить о времени постройки. Но эта методика еще до конца не разработана, пока идет тестовая работа.
Существует другой очень интересный способ датировки — дендрохронологический. Берется проба из деревянного фрагмента изучаемой постройки, поперечный срез, на котором мы видим годичные кольца, по которым можно сосчитать, сколько дереву лет. Размеры, цвет, плотность колец зависят от климатических условий. Если найти в этой же местности очень старое дерево, сделать поперечный спил (для этого не обязательно рубить дерево, достаточно проделать в нем отверстие специальным прибором), то можно создать так называемую дендрохронологическую шкалу. И сравнивая ее «узор» с исследуемым деревянным фрагментом, определить время, когда рос этот «стройматериал».
Мы предпринимали попытки воспользоваться этим методом, например, соотнести деревянные дверные перемычки, сохранившиеся в храме Алби-Ерды, с сосной 1453 года, которая растет в Цейском ущелье Осетии. Но сосна нам не подошла: все-таки условия в каждом ущелье свои, и они формируют разный «узор». А в Джейрахском районе таких старых деревьев мы не нашли.
— А лингвистический анализ используете?
— Вам, наверное, известно о сравнительно недавней находке в Таргимском храме. На штукатурке южной стены были обнаружены надписи на древнегрузинском языке. Впоследствии мы сняли с них копии и отправили для идентификации своим грузинским коллегам — двум независимым специалистам-палеографам. Они определили, что обнаруженные надписи относятся к ХI веку. Таким образом, мы смогли передатировать храм более ранним периодом на основании метода палеографии.
— Мы довольно часто слышим об археологических экспедициях и находках на Северном Кавказе, но ученые не любят слово «сенсация» и не торопятся оценивать значимость открытий. Расскажите, что же самое важное было найдено в Ингушетии за последние полвека?
— Было много интересных открытий, но для меня наиболее значимыми остались те самые склепы эпохи средней бронзы в селе Эгикал. Они были открыты в 1960-е годы, это была бомба и, между прочим, продолжает ею оставаться. Почему? Потому что этот памятник позволяет нам утверждать, что культура строительства на территории Ингушетии насчитывает как минимум 4000 лет. А обнаружен он был совершенно случайно. Археологи шли по дну ручья Ахк-хий, осматривая берега, и нашли фрагменты бронзовых предметов. Обнаружив склепы, они сначала подумали, что это склепы средневековья, и лишь потом выяснилось, что они датируются вторым тысячелетием до н.э. Эти памятники и сегодня вызывают значительный интерес у археологов, кавказоведов. Они уникальны для всего Северо-Восточного Кавказа. К сожалению, они разрушаются, оползень на берегу этой речушки уничтожает их.
Очень значим погребальный памятник в селе Мужичи, так называемый Луговой могильник, открытый в 50-х годах. Его исследовал Крупнов, но большинство археологических работ проделано его учеником Рауфом Мунчаевым. 166 погребений, из которых подавляющая часть связана с позднекобанским периодом — это VI−V века до н.э. Насколько я знаю, это крупнейший в горной зоне Северного Кавказа могильник позднекобанского периода, изученный полностью. Сегодня он один из опорных памятников для изучения кобанской археологической культуры.
Для древней культуры Кавказа характерны как каменноящечные захоронения, так и захоронения в ямах и склепах. Большинство ученых сходятся во мнении, что на этой территории в глубокой древности существовала единая культура, погребальные обряды и язык. Лишь со временем стали появляться субъэтнические объединения, формировались локальные культурные образования.
— Что планируете исследовать в ближайшее время?
— Осенью будем работать на разрушающемся памятнике раннеаланского периода в Экажево. Раскопки экажевского могильника станут продолжением экспедиции 2016 года, когда мы изучали курган № 6. Очень важна работа на участках реконструкции трассы «Кавказ», которая затронет Гамурзиевское поселение эпохи бронзы, Насыр-Кортские и Карабулакские курганы. Мы очень надеемся, что все эти объекты будут тщательно изучены прежде, чем начнется реконструкция трассы, как того требует законодательство в области охраны культурного наследия.
— Вы эксперт Министерства культуры России по археологии и сотрудник археологической службы Ингушетии. С какими проблемами приходится сталкиваться?
— Самая существенная проблема — землеотвод. Очень часто памятники археологии оказываются в черте частных землевладений. Главы администраций не считают нужным обращаться в Археологический центр за информацией о наличии или отсутствии важных исторических памятников на земельном участке и кроят его между двумя собственниками, к примеру, по вершине кургана. Главы муниципалитетов иногда просто не знают о законах в сфере археологии, к тому же они часто меняются, и информация, которую мы смогли донести до их предшественников, для новых руководителей уже не актуальна. Бывает, чиновники просто игнорируют наши обращения. В результате земли раздаются вместе с курганами, городищами, могильниками под строительство или хозяйственную деятельность, и эти памятники разрушаются. В Магасе таким образом, несмотря на наши протесты, было разрушено целое древнее поселение.
Только один раз нам удалось привлечь к ответственности строителей, которые прокладывали высоковольтные линии, размещая столбы на городищах в окрестностях Али-Юрт и Сурхахи. Городища ведь находятся на возвышенностях. Наши предупреждения они проигнорировали. Потом суд оштрафовал их на 500 тысяч рублей, но столбы так и остались стоять. Хотя я уже и не знаю, плохо это или хорошо: возможно, они сохранили тем самым эту землю для науки в будущем.
— А с местными жителями есть взаимопонимание?
— Не всегда. Бывает, мы не можем попасть на археологические памятники после самозахвата территории. Иногда даже угрожают физической расправой, кто-то начинает откровенно провоцировать, а кто-то лгать, заявляя, что этот участок принадлежит их семье несколько сотен лет. В селе Яндаре один утверждал, что его предок поселился на городище 800 лет назад. Мы пытаемся с этим бороться, объяснять, просвещать.
— У вас были случаи, когда важный памятник, раскопки и изучение которого вы откладывали из-за отсутствия финансирования, подвергался грабежу?
— Неоднократно. Недавно в Магасе разграбили два кургана. Мы обращались в правоохранительные органы, помогали следствию, передавали фотоматериалы с места грабежа. Однажды мы сами сняли следы от шин техники, которая там орудовала. Но, к сожалению, дальше дело не шло.
Был даже случай, в 2005 году, когда мы уже заложили разведывательный раскоп, а ночью его разграбили, полностью разрушив памятник. Но клада они, конечно, там не нашли. Это был обычный бытовой памятник.
— У молодежи есть интерес к археологии?
— К сожалению, молодые люди не хотят идти в археологию. Что мы им только не предлагаем: аспирантуру, участие в экспедициях, раскопках, льготы всевозможные — не хотят! Если и приходят к нам устраиваться на работу, то, как правило, рассчитывают сразу на большие зарплаты, которых, конечно, у нас нет. Пытались взращивать специалистов на базе археологического центра, но безуспешно. Правда, есть много патриотов из числа молодых людей, которые помогают нам финансами, ресурсами, физически помогают делать раскопы, хотя и не хотят заниматься этим профессионально. Ко мне обращалось много молодых успешных бизнесменов, просят открыть фонд в помощь нашему центру. Но мы пока не решаемся на этот шаг, надеемся на государственное финансирование. Недавно один молодой человек из Москвы прислал нам в подарок дрон. Это что касается законной археологии. А что касается незаконной, то сегодня повсюду, не только на Кавказе, очень распространены нелегальные раскопки и черные рынки. К сожалению, борьба с ними идет очень вяло.