— Я никогда не испытывал грусти и не впадал в депрессию из-за своей слепоты. Растить в душе уныние — это преступление против самого себя, — говорит Абуезит Туганов. Он потерял зрение в 13 лет, но тем не менее сумел окончить вуз, стать учителем в обычной сельской школе в Ачхой-Мартане, создать семью, научиться играть на гармони и гитаре, читать Коран и совершить хадж.
— Еще в раннем детстве у меня обнаружилась глаукома. Она была врожденной и прогрессирующей, вызывала постоянный дискомфорт, высокое глазное давление, боязнь света, головные боли. К 13 годам я полностью ослеп, потеряв даже светоощущение. В то время медицина была бессильна перед таким диагнозом.
Понятно, что я не мог учиться в общеобразовательной школе в Ачхой-Мартане, где мы жили. Родители очень за меня переживали — я был младшим из пяти детей в семье. Особенно беспокоилась мама. Однажды она просто отправилась в Грозный искать специализированную школу. Ей посоветовали обратиться в интернат для слепых и слабовидящих детей.
Мать была малограмотной, но очень дальновидной. Понимала, что мне необходимо получить образование. Родственники были против, говорили, что она «потеряет сына», но она все же определила меня в эту школу, где я отучился 9 классов.
Наш интернат считался многопрофильным. Помимо общего образования нас учили играть на музыкальных инструментах, в шахматы, шашки, обучали машинописи и навыкам социальной реабилитации, чтобы человек сам мог себя обслуживать. Там был сильный интернациональный преподавательский состав: русские, украинцы, чеченцы, ингуши, армяне. Люди, настолько преданные своему делу, что мы считали их едва ли не святыми — они целиком посвящали себя ученикам, воспитывали нас, без всякого пафоса, душой и сердцем. Буквально портили себе зрение, проверяя наши записи шрифтом Брайля. Это же очень сложно: чтение точек на белой бумаге сильно напрягает глаза. Но они жертвовали своим здоровьем, чтобы мы могли потом жить полноценной жизнью.
Позже сбылась моя мечта — я уехал в Москву в специализированный интернат. Высшее образование для незрячих тогда считалось почти недоступным, но в нашем интернате все же были незрячие учителя: историки, математики, географы, музыканты. Они стали для меня примером, я твердо решил, что получу высшее образование.
— Окончив интернат, я поступил на подготовительные курсы исторического факультета МГУ. Я очень старательно готовился и не сомневался, что сдам вступительные экзамены. Но как учиться дальше? Как передвигаться? Университет огромный, общежитие далеко. И я пришел к выводу, что самостоятельно я не справлюсь, поэтому в МГУ не пошел. В это время мой племянник поступал в пединститут подмосковной Коломны, и я решил присоединиться к нему — он мог сопровождать меня на занятия в институт, в общежитие. Многие абитуриенты поддержали меня, горячо и искренне предлагая свою помощь.
Но столкнулся с другой проблемой: декан филфака сказал, что это вуз для зрячих и ему непонятно, зачем я вообще подал документы. Я попросил только допустить меня к вступительным экзаменам, а как учиться дальше — это уже моя проблема. И в деканате дали шанс.
Но приемная комиссия устроила мне настоящее испытание, задавая вопросы по разным дисциплинам. Отвечаю и чувствую, как вокруг собираются люди. Стал уже волноваться: в чем дело?
Оказывается, по деканату пошел слух, что вместе с обычными абитуриентами сдает экзамены незрячий. Наверное, пришли из чистого любопытства, а потом многие включились в общую беседу. В конце председатель комиссии пожал мне руку и поблагодарил за удовольствие, которое я доставил своими ответами.
— Учиться в те времена было непросто: никаких технических средств, телефонов, диктофонов. Мне приходилось делать краткие заметки шрифтом Брайля, а большие произведения слушать в записи на бобинах. Например, запомнил, что «Война и мир» Толстого без перерыва длится 72 часа на магнитной ленте.
В институте я учился как все. Меня воспринимали как здорового человека, просто на занятиях я отвечал устно, а не в письменном виде. Кто-то из студентов считал, что меня жалеют и делают поблажки, но это не так. Я готов был не есть, не спать во время сессий, лишь бы учиться.
Друзья помогали мне с первых дней. Приходили ко мне в комнату и читали вслух. И иногда даже благодарили за такую возможность: без меня готовиться им было бы скучно, а так чувствовали ответственность. Я тоже помогал некоторым однокурсникам, объяснял, подсказывал. Словом, мы поддерживали друг друга, вместе сдавали сессии. Со многими до сих пор общаемся по телефону. Благодаря им я смог окончить вуз и получить диплом филолога.
Даже если бы я потом не работал ни одного дня, я все равно хотел бы получить высшее образование. Потому что для незрячего — это как второе зрение. Через образование мы познаем мир, и это для нас самое важное.
Не раз бывало, что ко мне обращались за советом родители слепых детей. Они видели, что я веду активный образ жизни, и спрашивали, что им сделать для своих детей, чтобы они не чувствовали себя ущемленными. Я всегда говорил: лучшее, что вы можете им дать, — это образование.
— После института я вернулся в родной Ачхой-Мартан. Родители были уже в возрасте. Я хотел быть для них полезным, устроиться на работу. Но это тоже оказалось испытанием. В селе нет специализированных учреждений, а ездить каждый день в город проблематично.
Тогда я обратился в районную администрацию с просьбой устроить меня в местную школу. Они недоумевали: как я себе это представляю? Тогда я рассказал, как в нашем интернате незрячие учителя работали с ассистентами, которые помогали заполнять журнал и выполнять другую работу. Было много вопросов и сомнений. Но в итоге заведующий районо написал письмо в Министерство просвещения СССР, чтобы мне разрешили выйти на работу с помощником. В 1981 году я приступил к трудовой деятельности в Ахчой-Мартановской средней школе № 4.
В том же году я создал семью. Мы с Мархой познакомились во время подготовки одного мероприятия в школе в селе Зебир-Юрт, где она работала. Я ставил музыкальные номера по просьбе друга, помогал с музыкальным сопровождением ее ученикам, и она зацепила меня голосом, речью, добрым отношением. Мархе едва исполнилось 20, а мне было 27, мы стали общаться и, недолго думая, решили пожениться. Она переехала в Ачхой-Мартан и стала учителем начальных классов, а также моим первым ассистентом — заполняла журнал, демонстрировала наглядные пособия, проверяла вместе со мной контрольные и письменные работы. Районо выделяет полставки для ассистента, и ему необязательно даже иметь соответствующее образование — лишь бы человек был грамотным и надежным. Так как Марха преподавала еще и в начальной школе, наши уроки распределили по разным сменам. Мы до сих пор работаем в одной школе, чаще всего вместе ездим на работу. У нас есть дочь и внук, ему четыре года.
— Благодаря курсам в МГУ я мог вести историю, затем — литературу, а последние годы преподавал социально-экономическую географию. Я пользовался только политической картой на уроках, и если что-то надо показать, то ассистент помогал. Сам я знаю карты наизусть: каким цветом отмечены страны, какого они размера, где находятся.
Но с нового 2020 учебного года преподаю только вокал, потому что дистанционное обучение, которое началось из-за пандемии, мне было недоступно. Слишком много технических средств — компьютер, онлайн-конференции, интерактивная доска. Отправлять и принимать задания в электронном виде — все сложно.
За 40 лет трудовой деятельности я привык быть среди людей и не хочу бросать школу. Музыка занимает особенное место в моей жизни. Всегда участвовал в художественной самодеятельности, был членом хорового общества РФ, выступал в Доме культуры в Ачхой-Мартане, по молодости пел и играл на свадьбах.
В студенческие годы мне даже предлагали петь вечерами в ресторане за очень приличные деньги, но я отказался. Теперь жалею, что относился к музыке не очень серьезно, что не стал строить музыкальную карьеру.
Незрячим доступны немногие профессии — обычно они работают музыкантами или массажистами. Я был первым из нашего грозненского интерната, кто стал преподавать. Потом еще два выпускника пошли по моим стопам, стали учителями истории, но во время войны мы потеряли связь.
Раньше в Грозном было много предприятий, где слепые могли работать: шили авоськи, сетки, что-то еще производили и неплохо зарабатывали, но сейчас таких мест в республике почти нет.
— Меня всегда окружали добрые люди — в школе, институте, на работе. Всегда находился кто-то, кто подхватит за руку и проводит. Я ведь никогда не пользовался тростью. В ней просто не было необходимости.
Дети всегда относились ко мне с уважением, подбегали у входа в школу и провожали до класса. В первое время даже удивлялись, как мне удается так доходчиво рассказывать им материал, доступно объяснять, но с годами ко мне все привыкли.
Иногда меня спрашивают, что бы я предпочел: не видеть с рождения или все-таки иметь представление о цветах, красках. Я, конечно, выбрал бы второе. Потому что у меня сохранилась картинка мира, я знаю, как выглядит небо, звезды, солнце, трава, радуга — и это великий дар.
Считается, что при потере одного из органов чувств обостряются другие — у меня это слух и осязание. По «лежачим полицейским» я определяю дорогу домой, по ручкам дверей — модель машины, а у себя во дворе вообще знаю каждый сантиметр. В школе тоже неплохо ориентируюсь, но меня всегда кто-нибудь сопровождает.
Однажды после дождя моя ассистентка вошла в кабинет, а я сразу останавливаю ее, прошу вернуться и почистить обувь. Она послушалась, а затем удивленно спрашивает, как я понял, что она запачкала туфли. Объяснил, что когда каблуки чистые, они стучат громко и звонко, а грязные — глухо и тихо. И таких случаев в жизни было очень много.
Слух будто стал совершенным. Я даже игре на баяне и гитаре обучился самостоятельно, интуитивно подбирая ноты на инструменте. А когда приступил к изучению Корана, люди удивлялись, как можно иметь такое хорошее произношение, не зная арабского языка.
— Началось же с того, что в 2010 году по новостям я услышал, что в республику привезли священную книгу, написанную шрифтом Брайля. И среди духовенства нашелся энтузиаст — Рамзан Мустаев, который изучил эту систему, подготовил тетради и начал искать желающих записаться на его курсы. Конечно же, я подал заявку и в течение двух лет ездил по воскресеньям в маленькую мечеть в Грозном, где такие же, как я, учились читать священную книгу. Позже Мустаев привез для нас из Турции 100 экземпляров Корана, написанных шрифтом Брайля.
У этого метода есть свои сложности: в арабском языке очень много знаков и огласовок. Нужно нащупать начало второго слова, и только когда понимаешь, какое слово чем заканчивается, можно произнести фразу целиком.
В 2012 году я принял участие в конкурсе чтецов Корана среди незрячих, на который приехали участники со всей России. Занял третье место и оказался в числе тех, кого поощрили поездкой в Кувейт.
Позже удалось совершить хадж. Меня сопровождал племянник и благодаря ему я смог исполнить все необходимые обряды, которые непросты даже для зрячего. Но мне удалось испытать это счастье и выполнить свой долг мусульманина.
При сильном желании нет ничего невозможного. Несмотря на свой недуг, я никогда не сталкивался с ущемлением или с неуважением, неудачными шутками или издевательствами. Я всегда был оптимистом и равнялся на людей, которые в чем-то преуспели. Жизнь состоит из черных и белых полос, и надо помнить, что после заката обязательно наступает рассвет. Никогда нельзя опускать руки.