Гран-при на Международной выставке ювелиров в Санкт-Петербурге, победа в номинации «Техническое совершенство» в Лондоне, премия «Лучший ювелир года», возможно, ничего не скажут стороннему человеку. Но у изделий с маркой «Кабирски» есть одна особенность: их невозможно забыть.
Да и перепутать с другими.
— Я родился в Дагестане в семье врачей. Оба моих брата закончили мединститут, но в моем случае, очевидно, случился сбой в ДНК. С детства много рисовал, везде валялись мои рисунки, и отец меня ругал, считая это несерьезным занятием. «Из тебя только чабан выйдет», — говорил он. Однажды в гости к отцу пришел скульптор Анатолий Ягудаев, увидел мои картинки и сказал родителям, что мне обязательно надо поступать в худучилище. Помню, я был очень рад, но не потому, что мечтал стать художником, а потому, что больше не придется ходить в школу. Школу я ненавидел.
Я поступил в художественное училище имени Джемала довольно легко и отучился там ровно год. А потом как-то спросил преподавателя, стану ли я великим художником. Он рассмеялся и сказал, что еще никто из их выпускников великим не стал. Тогда я бросил учиться. Катался по стране с друзьями, меня разыскивали с милицией. А когда привезли домой, родители заявили: все, выбирай, куда будешь поступать. Я выбрал факультет экономики торговли: слышал, что там одни балбесы учатся и ничего делать не надо. Так-то я хотел поступить в Репинку. Потом попал в аварию и повредил нерв на руке. С тех пор рисовать не могу.
Я «по-белому» ненавижу Кандинского, Матисса и Модильяни за гениальность. Это художники, которые сильно на меня повлияли в молодости. Если говорить о дизайне, то мне близок и попсовый стиль француза Филиппа Старка, и работы последователей школы Баухауса.
Я все время работаю. Все, что я сейчас делаю, — сразу в воске или в металле. Многие думают, что на меня трудится группа дизайнеров, так как слишком много моделей для одного человека. Нет, я работаю один, ювелиры только доделывают готовые дизайны. Наверное, изделий много потому, что я не трачу время на что-то еще, на праздность. И в изделиях я откровенен как нигде. Мои фрики — это и есть я.
Я называю свои вещи фриками и уродцами. Точно знаю, что, если бы я любил свои работы, не смог бы ничего нового придумать. Я часто вижу, как люди придумают нечто, «словят фишку» и потом только сидят, эксплуатируют ее до бесконечности. Это скучно. Должны быть сомнения, а если человек доволен собой, он останавливается, не развивается дальше.
Я хорошо отношусь к критике, но почему-то меня особо не критикуют. Может, я просто неинтересен критикам. Одна дама-искусствовед написала, что ее терзают сомнения по поводу Кабирски, потому что он всем нравится и, наверное, это такой проект, созданный на потребу общественному вкусу. Я вовсе не против побыть проектом. Все лучше, чем узнают меня настоящего — я не самый приятный человек в жизни.
Я отношусь настороженно к похвалам. Не понимаю, как себя вести, теряюсь, мне кажется, это не всерьез, что люди просто издеваются. Мои грамоты и дипломы в последнем офисе висели в туалете, люди даже возмущались. Ну, а где они должны быть? Если постоянно напоминаешь себе, как ты хорош и как ты нравишься людям, — ты себя убиваешь. Делай себе свое и не отвлекайся на то, что говорят о тебе другие. Когда я получил Гран-при на конкурсе российских ювелиров, то позвонил матери. Говорю, можешь меня поздравить, твой сын стал лучшим ювелиром страны. Мать спросила только: а за это платят?
Я входил в свой московский магазин, уткнувшись глазами в пол. И так добирался до своей комнаты. Я боялся увидеть свои работы в витринах, они меня раздражали. Все сотрудники это знали. У меня комплекс самозванца по жизни очень сильный. Мне кажется, люди проснутся и поймут, что все это дерьмо.
Я люблю дарить свои изделия, даже виртуальным знакомым. Было бы лучше, если бы можно было отправлять их инкогнито, но надо же как-то узнавать адреса. Дарить — это мой кайф.
Я человек не системный, не могу «встраиваться». Практически не общаюсь с собратьями по цеху. Не член Гильдии ювелиров, не член Союза художников, хотя меня много раз приглашали. Еще я не хожу на вручения призов, это дополнительная причина, по которой коллеги меня не очень любят, думают, зазнался. Но это не так, просто мне не нравятся тусовки, считаю их потерянным временем, а я не понимаю, зачем я должен его терять.
Я люблю большие проекты, повседневное меня выхолащивает. Когда я учился на пятом курсе университета, пришел к тогдашнему министру торговли Дагестана Багаутдину Гаджиеву с проектом «Как переделать улицу Буйнакского в Арбат». В молодости я вообще был уверен, что должен завоевать мир. В какой-то момент решил создать ювелирную фабрику: продал свою квартиру и переехал на съемную, а все деньги вложил в производство, что называется, «с нуля». Так появился «Алпан-голд». Позже я отдал часть акций администрации Махачкалы в обмен на обещанную помощь, но получил только уголовное преследование и федеральный розыск. Дело потом прекратили: не было никакого преступления и неясно было, в чем меня обвиняют. Но я не в обиде. Хороший урок для меня. И если бы тогда все получилось, все знали бы «Алпан-голд», а не Кабирски. Кабирски появился именно потому, что я был в розыске и имел веские причины свою фамилию не «светить». Поэтому и взял себе псевдоним по названию села Кабир, в котором родился.
Я заключил свой первый контракт как Кабирски в 1999 году. Марка «Кабирски» тогда была впервые представлена на международной ювелирной выставке в Сокольниках. К оформлению выставки я подошел радикально: в витрине у меня ползали живые экзотические змеи, прыгали цветные лягушки. Змеи проползали через кольца — это завораживало. Вообще, те мои изделия были очень грубые, но в них пульсировала какая-то энергетика, злость, и это, наверное, люди чувствовали. Кстати, первые два дня выставки я провел в СИЗО. После взрывов на Гурьянова и Каширке кавказцев арестовывали как подозрительных личностей.
Я остерегаюсь публики и интервью почти не даю. Во время первой персональной выставки в 2001 году в выставочном центре «Алмазный двор» я все время сидел в задней комнате и пил коньяк. Выставка называлась «В поисках Deedo». Я тогда много читал Ницше и напичкал буклет его цитатами.
Я сейчас живу в Бангкоке. Пару раз был на пляже, и то не по своей воле. Если нет крайней необходимости выходить на улицу, буду сидеть дома и работать. Что происходит вокруг — меня мало интересует. С утра включаю интернет и работаю, слушая разных интересных людей, лекции, радио.
Я не делаю одну и ту же вещь дважды. Не могу. Не технически «не могу», а просто — не могу.
Я не ценю результатов своей работы, но сам процесс для меня важен. Я могу на следующий день спокойно все выбросить, но потом опять начну придумывать новое. Это новое и есть главный стимул моей жизни. Сейчас я разрабатываю проект франшизы FREAK THEATER. Хочу все придумать самостоятельно, не только изделия, но и витрины, их наполнение, всю атмосферу. Приятно, если где-то в Панаме или Новой Зеландии появится такое место, которое будет частью меня, потому что полностью создано мной.
Я не считаю себя ювелиром. В ювелирном мире свои законы и своя логика, завязанная на ценности материалов, на ремесле, качестве исполнения. А я ломаю эту логику, я в этом смысле иррационален. Я считаю себя хаотиком, и логика для меня — высший постулат глупых людей. Уверен, искусственный интеллект это скоро докажет. Человеческий мозг сложнее готовых формул, и будущее за нашим подсознанием.
Я не считаю себя дизайнером, ведь это человек, который создает конструкцию. Многие думают, что дизайнер — это тот, кто делает разные красивые штуки. На самом деле дизайнер меняет структуру вещи, делая ее более удобной, более функциональной. Вот кольцо — это же просто украшение, и вся его функциональность — удобство.
Я делаю все для собственного удовольствия, а не для кого-то еще. Мне за это платят деньги. Я совсем не против.
Я бы снес все памятники писателям, поэтам, художникам — всем творческим людям. За что им ставить памятники? Они уже свой кайф получили, пока создавали новое. Я бы ставил памятники тем, кто пожертвовал своей жизнью для других, — простым людям.
Я не знаю, к какой школе можно приписать то, чем я занимаюсь, — русской или европейской. Наверное, это некая смесь абстракции, бохо и модерна. Меня относят к contemporary art, к актуальному прикладному искусству, но при этом я, в отличие от большинства современных художников, считаю, что вещи должны быть носибельны и доступны по цене.
Я никогда не учился ювелирному делу. Все осваивал сам, получал собственный опыт и поэтому владею технологиями лучше многих профессионалов. Я, видимо, первый в России начал использовать многослойные покрытия, прибивать драгоценные камни гвоздями, лить пористый металл и много чего еще. Я не склонен к применению традиционных технологий, они ограничивают поле возможностей. Специалисты часто крутят пальцем у виска, увидев мои вещи. Один профессор из Института стали и сплавов сказал мне на выставке: «Молодой человек, вы понимаете, что вы издеваетесь над металлом и камнями?» Но меня, прежде всего, интересует конфликт материалов и форм, новые техники, из которых создается нечто целое, дающее осязаемые ощущения. Ощущения — вот с чем я работаю.
Я восхищаюсь многими художниками, все они работают в поле contemporary art. Из российских люблю то, что делает скульптор Даши Намдаков и дуэт Ми-Ми. Но вообще я боюсь чужих влияний. Я боюсь стать вторичным, поэтому не сильно интересуюсь чужими работами, если честно.
Я не отслеживаю, в каких странах популярен бренд Кабирски. В основном продаю изделия в США, Россию, Европу и Австралию. А еще под моим именем продают всякий хлам. Ну что поделать, в Бангкоке можно купить даже Тиффани в почти аутентичной упаковке за сто бат.
Я хорошо себе представляю, кто носит мои изделия: умные независимые женщины, не слишком молодые. Это меня радует, я вообще люблю умных, потому что сам я довольно глупый.
Я иногда думаю, что занимаюсь не тем, чем надо, что выбрал что-то не свое. Если бы можно было повернуть время вспять — ушел бы в прикладную науку, например в химию. Это сфера, в которой возможно создавать новое, менять течение. Но остается только ругать себя за то, что плохо учился в школе.
Я работаю над созданием мужской серии. Она будет… злая. Злость и страх — великолепные чувства. Они чистые, без примесей и двигают человека вперед.
Я ценю в людях искренность, мне нравятся честные люди. Как правило, это дети не старше пяти лет.