Золотисто-зеленая циновка пульсировала, как живая. Тонкие волокна расплывались, казались нечеткими, и только приближение разрушало эту странную иллюзию. Рядом висела сплетенная из рогоза картина, достойная импрессионистов, а чуть поодаль выламывались из полотна в третье измерение вздувшиеся жилы и яркие желтые светила.
— Я назвал этот проект «Импровизацией», — лобастый, с ломаными борцовскими ушами и крепкими узловатыми руками, с десятками собственных картин за спиной, нальчикский художник Руслан Мазлоев выглядел неожиданно скромно и говорил негромким, спокойным голосом. — Я двигался сразу во многих непохожих направлениях, в основном экспериментируя с новыми цветами. Это — пробные работы, они почти все разные. Я хотел показать, что у возможностей моего материала нет пределов. Любую из картин при желании реально превратить в целую серию.
Когда-то арджэны — плетеные циновки из рогоза — украшали каждое черкесское жилище. На них вешали оружие и музыкальные инструменты, они согревали зимой и дарили прохладу летом. Ими выстилали колыбели и могилы. Говорят, даже людей с искривленным позвоночником почти не было, так как горцы спали на жестких деревянных кроватях, покрытых циновками.
— Изначально плетение считалось женским занятием, — рассказывает Руслан. — Но, наверное, женщины тогда были совсем другие. Сейчас сложно найти девушку, которая сделала бы такую циновку. Это тяжелый физический труд. Скручивание, обработка…
С появлением современных материалов и станков производство циновок почти исчезло. В Кабардино-Балкарии оставалось всего два-три мастера, да и те занимались плетением очень редко. Но тут появился художник Руслан Мазлоев и сделал, пожалуй, единственное, чем можно было спасти старинное ремесло. Он превратил его в современное искусство.
— Я изучал все направления живописи: кубизм, фовизм, абстракционизм, импрессионизм… Люблю Пикассо, Матисса, Клода Моне. Видишь картину, где квадраты превращаются в круги? Здесь меня вдохновил Ван Гог. Мне доводилось заниматься многим — чеканкой, ювелирным делом, войлоком… Плетешь циновку — и вдруг проявляется эскиз к гобелену, который я делал лет восемь назад. Но зритель, глядя на него, может представить совсем другое. Я специально таблички не вешаю. А предыдущий проект из пятидесяти работ полностью посвящен теме солнца. Некоторые арджэны были огромными — трехметровые круги. Иногда посетители даже пугались. Говорили, что картины их в себя всасывают.
Благодаря солнечной теме работы Руслана даже планируют показывать в московском Музее космонавтики.
— Человек традиционной культуры пребывал в космосе даже больше, чем наши современники, — уверен Феликс Наков, директор Национального музея Кабардино-Балкарской Республики. — Он великолепно разбирался в созвездиях, прекрасно знал, с появлением каких астрономических объектов связаны его ежегодные работы. Он, скорее, даже не обожествлял, а очеловечивал космос. В адыгских языках есть понятия «кожа космоса» и «сердце космоса». Древние люди считали себя неотделимой частью Вселенной — пока человек себя не вычленил и не оказался в некоей капсуле. У черкесов была богиня Жыг-гуащэ — наполовину дерево, наполовину женщина фантастической красоты. Ее корни уходили в центр земли, а волосы — в космос. Когда один из героев нартского эпоса сказал ей, что собирается найти край земли, она ответила, что у земли нет края. Колыбель, оружие, одежда черкесов — все украшалось солярными знаками. Человек рождался среди звезд, жил, глядя на них, и уходил падающей звездой. В работах Руслана видно это космическое восприятие мира. При этом он владеет и языком современного европейского искусства. Сочетание традиций и новейших тенденций дает ему огромные возможности.
Дорога Руслана в космос начинается отнюдь не на Байконуре. Если стихи, по словам Ахматовой, растут из сора, то за чудесными арджэнами надо лезть в болото. И работа в этом болоте предстоит весьма нелегкая, долгая, а подчас даже опасная.
— Я бы с удовольствием платил хорошие деньги за сбор рогоза, — признается Руслан. — Но некому. В топь люди лезть боятся — там гадюки. К счастью, я знаю, как со змеями обращаться: еще ребенком ходил с друзьями их ловить. Так что все делаю сам, каждый стебель с самого начала пропускаю через свои руки. Прямо в болоте отбираю подходящий материал. Он очень нежный. Чуть ошибся — и ломается. К тому же нужны только стебли женских растений — их легче обрабатывать. Двадцать лет этим занимаюсь и то ошибки делаю. С июля по сентябрь каждый день с утра до вечера заготавливаю, обрабатываю, сушу… Отдельно складываю центральные части — они лучше выглядят, но работать с ними гораздо сложнее. Потом создаю натуральные цвета — я их сам разработал. Для получения зеленого рогоз сушим в тени, для золотого — на солнце. Чтобы добиться черного цвета, закапываем в землю. Если неделями держать в воде, получится черноватый с красным оттенком. Желтая краска — хна. Красная — кожура лука, к которой могу добавить разные чаи или каркаде.
Делают арджэны на небольшом примитивном станке. Жесткая деревянная рама, плотно натянутая основа из крепкого шпагата, обхватывающий ее деревянный берд, им уплотняются ряды предварительно намоченных стеблей, — вот и все нехитрое приспособление, с его помощью и плетут простенькие циновки, и создают целую череду сияющих светил. Над каждой картиной Руслан трудится от пары недель до месяца, уставая не меньше, чем рабочий на заводе.
Умение плести циновки он перенял в раннем детстве от матери. Теперь Руслан уже сам воспитывает учеников. Некоторые подают надежды, но мастер опасается, хватит ли им терпения: ведь результатов приходится ждать не менее четырех-пяти лет.
Работы Руслана Мазлоева успешно выставлялись в Гамбурге и Флоренции, но пока у художника нет даже собственной мастерской. Свои травяные полотна он создает где придется: то дома, то на работе — в Колледже дизайна и в Городском центре эстетического воспитания детей в Нальчике. Перед приходом учеников станок всякий раз надо убирать. Его работы неплохо продаются, но коммерцию Руслан всякий раз откладывает на потом. Мол, завершу проект — приходите. Но за каждый проектом вскоре следует новый, принципиально другой. Вот и сейчас, не успела закончиться выставка в стиле современной живописи, а художник уже воплощает очередной замысел. Отдав дань Ван Гогу и Матиссу, теперь он пытается воспроизвести циновки работы старых адыгских мастеров с картин и фотографий, расшифровать содержащиеся на них символы. Ведь жизнь черкесов не только проходила на циновках, но и отображалась на них. Праздники, еда, даже русские самовары — все превращалось в условные знаки. Есть среди узоров и «сердце», и «сабельный удар», и даже «след мочи идущего вола». Чем не кавказский абстракционизм? Одновременно Руслан мечтает окончательно выйти в третье измерение и научиться вязать скульптуры из рогоза.
Наш разговор прерывает большая группа школьников. Ребята быстро разбежались по выставочному залу, проводя пальцами по бугристой поверхности работ Мазлоева и делая селфи на фоне золотистых плетеных солнц. Стайка мальчишек подлетела к художнику, тихо стоящему в углу. Самый смелый деловито спросил, ткнув пальцем куда-то в межзвездное пространство:
— Сколько стоит?
— Это произведение искусства! Оно не продается! — торопливо сказала подошедшая учительница.
Школьник посмотрел на нее с большим сомнением.
— Если вам интересно, приходите ко мне учиться, — улыбнулся Руслан. — И это будет совершенно бесплатно.
Фото автора