В дагестанском селе Губден есть вещи, которые ценятся только здесь, — платки гульменди, «николаевский» желтый платок, ткань шотландка, в селе ее называют коротко — шатлан, антикварные золотые изделия. Родился сын или дочь — губденцы уже ищут приданое или подарок невестке. Золото — оно везде золото, но платки и платья, что носят губденки, другие вряд ли наденут. В селе еще можно встретить девушек в платьях из старинной ткани, но мода побеждает традиционные наряды. И все же пока губденцы умеют и ценить, и хранить красоту. Даже слово джагали — хорошо — в губденском говоре двузначное, еще оно означает — красота.
— Когда я была студенткой, у меня была народная обувь разных цветов — под цвет гульменди, любила менять, — вспоминает завуч губденской школы Зулхужат Абдурахманова.
Единственной дочке в семье, ей старались доставать наряды, радовать обновками. Дома ее коротко называли Дзидзи, ласковое прозвище пристало, как репей к подолу платья, и пронеслось через годы.
Приобрести красивый старинный платок может любая, а уметь его носить выйдет не у всякой женщины. Носить тонкое гульменди нужно с достоинством, не сутулиться, держать голову ровно, иначе он то и дело будет сползать. Дзидзи платок даже не поправляет, он держится как влитой. Садится и встает плавно, ходит легким шагом, держит осанку. От попыток сделать комплимент отбивается:
— Ой, девочки, вы знаете, сколько мне лет, это раньше стройная была. У меня только братья, сестры не было, и мама часто болела, домашние дела на мне. Вышла замуж, и Аллах дал только мальчиков, дочки нет, не помню, что без дела сидела. Это сейчас появилась молодая невестка — помощница, даже непривычно, боюсь поправиться, — смеется она.
В доме Зулхужат много отделки из дерева, ковры на полах и антикварная мебель. У губденок те же сундуки и утварь, что и у соседок, однако предметы всегда изящнее в деталях и орнамента на них больше. Вроде бы готовят тонкий хинкал — такой есть и на равнине, и в горах Дагестана, а губденки защепляют края и выходит подобие лодочек. Горская колбаса есть у всех народностей, но в Губдене ее коптят после просушки, от чего она приобретает оттенок темного янтаря. На столе у Дзидзи чурек с высокими краями и редкими узорами, такой красивый, что жаль разламывать. Спрашиваем, можно ли по узору понять, из какого рода хозяйка?
— На самом деле нет, мой хлеб, к примеру, не похож на мамин. Бывало, готовимся к мавлиду или к большому празднику, печем домашний хлеб, а мне говорят: «У тебя красивый, ты пеки».
Дзидзи предлагает посмотреть сокровища из ее сундука. Она раскладывает перед нами ткани, гульменди, еще гульменди и снова их. Здесь платки, которые дала ей в мама приданое, и те, что свекровь принесла в калым, подарки от близких, а что-то купила сама. Дзидзи предлагает померить — сравнить, какой к лицу. Сама она накидывает любимый черно-бело-желтый. Платок укрывает ее с головы до пят, на спине вырисовывается узор в виде солнца. В центре круг, от него отходят подобие лучей из множества разных узоров.
— Сейчас старинные отрезы не носят в калым, вот они у меня в сундуке и остались, — говорит Дзидзи. — Когда я их трогаю, перекладываю, мне самой так приятно бывает. Даже к тканям моего времени я отношусь лучше, чем к современным.
— Говорят, глина есть у нас, специальная белая, — смеется портниха Заират Абакарова. Молва гласит, что у губденок есть секрет красоты, и он передается от матери к дочке и никогда не выносится за пределы села. — Что только не говорят, но это неправда. Нет у нас специального рецепта, чтобы стать красивыми, или глины, чтобы стать белокожими. Наши женщины не работали в поле, как другие, поэтому у нас нет обгорелых на солнце — вот весь секрет.
— Вот я училась в Махачкале в университете, каждую сессию девочки донимали, открой секрет, только нам расскажи! — добавляет ее посетительница.
Заират называет себя самоучкой, шить национальные губденские платья капут научилась у сестры. Тетя тоже была мастерица, женщины их рода всегда ловко управлялись с ниткой и иглой.
Заират сидит на своем рабочем месте спиной к машинке. Это только на первый взгляд платья похожи друг на друга. Со времен бабушек они заметно изменились. Прежние были в пол, строгая планка на груди под самое горло и частые встречные складки. На такое платье порой уходило 7−8 метров ткани. Сейчас и горловина не такая тесная, и планка на любителя — хоть овалом, хоть треугольником. А вместо традиционных складок сборка — такие платья гораздо уже и удобнее.
— Даже если некомфортные, молодые хотят, чтобы красиво было, — смеется мастерица.
Прежде поверх национального платья носили специальную накидку, нынче капут — самостоятельный наряд. Одно не изменилось: женщины постарше носят темные тона, а молодые — яркие и нарядные платья.
Заират помогает дочка, она сама — полноценный мастер, но работает вместе с матерью. Говорит, что клиенты в основном одни и те же. Бывает, ездят к ним специально из других сел, городские тоже приезжают, хотят именно губденские капуты. Сшить простое платье стоит 600−700 рублей, со складками — тысячу.
— Если старинная ткань — в пять тысяч обойдется, семь. Но чаще приходиться реставрировать платья из старинных тканей, шьют из них совсем редко. Стоят они дорого. Цену не могу сказать, их сейчас мало, никто не продает. Если есть, то хранят в приданое дочери или для сватовства невесты сыну.
Хозяйки приносят ворох старинных тканей и раскладывают на полу. Мы рассаживаемся на ковре вокруг.
— Чисто шерсть, николавские! Некоторые сшиты вручную.
Николаевским здесь называют все антикварное, указывая на то, что вещь времен правления императора Николая Второго, хотя встречаются и постарше.
Вот вышивка золотой нитью, ручная работа. Узоры мелкие — представить страшно, сколько пришлось трудиться мастерице. Здесь и свадебное платье самой Заират, сшитое из шотландки, в крупную зеленую с коричневым клетку.
— В селе с детства знакомы со старинными вещами, — объясняют женщины, — и разбираются в тканях, что николаевское, что нет.
Платки в селе носят по-разному: девочки-школьницы чаще завязывают косынку узелком под подбородком, постарше могут обвязать голову на пример банданы или соорудить подобие чалмы. Особой сноровки требует большой платок: тонкотканный гульменди так и норовит сползти. Его можно сложить треугольником и концы платка закинуть за спину. Можно набросить платок на голову и один край обмотать вокруг шеи. Но сложнее всего, когда этот край лежит на плече, а второй — просто спущен с головы.
Гульменди губденцы покупали в Дербенте, их привозили бродячие торговцы и нередко обменивали на зерно или на другие товары. Платки стали популярны так, что в XIX веке здесь открыли кустарное производство. Краску наносили на платок с помощью трафаретов, обмокнув те в горячий воск. Места, где остался воск, не прокрашивались. Оставалось просушить платок и прогладить. Под воздействием тепла воск испарялся, оставляя узоры белого цвета. Следующий этап — нанести краску нужного цвета на эти участки. Горячий воск часто капал на ткань, и помимо задуманного рисунка на ней вырисовывались случайные узоры.
Сейчас в селе восстанавливают производство и пошли гораздо дальше предшественников. Теперь работы намного сложнее, и качество очень высокое. Но процесс превращения гульменди из куска белой ткани в платок тончайшей работы мастера в Губдене хранят в секрете.
Мастерица Гульбарият Ахмедова вместе с мужем изготавливает сто видов платков. Чем сложнее узор — тем дороже работа. Оно и понятно: на большой платок с множеством мелких узоров уходит почти месяц кропотливого труда. За него можно запросить 50−60 тысяч рублей. Есть платки и попроще — от 8 до 15 тысяч.
Трафареты изготавливает муж, он сам придумывает узоры, комбинирует с традиционными. Но новых платков пока не будет: пандемия, закрытые границы, нет белых тканей, заканчиваются краски.
Про Аймарджан Муртузалиеву говорят, что она лучше всех шьет женскую обувь. Раз в две недели к ней приезжают оптовики и забирают разом все губдаланки — и домашние, и уличные. Так здесь называют традиционную обувь, напоминающую балетки.
В роду Аймарджан мужчины делали сложную работу, кроили, шили, а женщины вышивали узоры. Но когда она вышла замуж, муж не захотел заниматься ремеслом, и Аймарджан стала шить сама. Прежде ей часто приходилось помогать отцу, всю технологию она знала от начала до конца.
На столе заготовки. Верхняя часть обуви уже расшита узорами. Осталось сделать выкройку подошвы и собрать изделие.
В 1990 годы губдаланки еще носили как повседневную обувь. Теперь их не носят даже в самом Губдене. Но есть они у многих — хранят, бывает, даже надевают по случаю. В 90-е их шили из лакированной кожи, а нынешние матовые — из экокожи. Подошва тоже кожаная, из самого плотного материала, того, что идет на ремни.
— Когда спрос упал, многие мастера перестали шить их. У меня такого не было, я не бросила, — говорит Аймарджан.
В последние годы стала пользоваться спросом обувь для дома, такая же лодочка, но проще в отделке, мягче и дешевле. А традиционные губдаланки теперь берут в основном танцевальные коллективы или магазины, торгующие национальными костюмами и сувенирами.
Дети Аймарджан не хотят продолжать ее ремесло, ищут свой путь.
— Они с самого детства рядом, видели, помогали, умеют, конечно, — говорит мастерица. — Мастерство отнять у человека невозможно.