В жизни Фритьофа Нансена Россия занимала значимое место, уступавшее, наверное, только родной Норвегии. Знаменитый путешественник и ученый много ездил по нашей стране — чего только стоит длительная экспедиция по Северному морскому пути, Сибири и Дальнему Востоку и последующее возвращение из Владивостока в Петербург. Самые же важные поездки Нансена были посвящены борьбе с голодом: в 1920-е годы ученый спас огромное число жизней, добившись от западных правительств выделения России гуманитарной помощи и лично посещая бедствующие районы.
На Северный Кавказ Нансен прибыл, можно сказать, тоже из-за проблемы голода. В Москве у путешественника попросили помощи представители Дагестана: ситуация в регионе обострилась. Тогда, как с горечью вспоминал Нансен, он смог помочь лишь лекарствами. Через несколько лет, в 1925 году, Фритьоф принял приглашение от старых знакомых и вновь отправился в поездку по Северному Кавказу. На этот раз в качестве почетного гостя. Записанные им этнографические наблюдения, опубликованные в книге «Через Кавказ на Волгу», стали ценной информацией для исследователей жизни Кавказа начала XX века.
Путешествие, воспоминания о котором и легли в основу книги, несмотря на приглашение, началось не с Дагестана. Нансен въехал через Дарьяльское ущелье, и первая часть поездки пришлась на Северную Осетию. В ней Нансен пробыл совсем недолго, но благодаря богатому опыту исследователя ученый сумел описать и самих осетин, и детали их быта, села, дома. И башни, конечно. Нансен обнаружил также удивительные параллели с Норвегией и Германией в самых разных аспектах жизни и мировоззрения.
Исследователь описал сходство осетинской и старогерманской кухни и домашнего уклада. К примеру, обычай варить пиво из ячменя. Что касается быта норвежцев, наблюдательный путешественник увидел аналогию в манере держать скот на огороженном участке возле дома.
Описывая хозяйственную деятельность, Нансен рассказывает о разделении труда: женская работа — по дому, мужская — вне его стен, физически тяжелая. При этом хранительницам очага не запрещалось помогать представителям сильного пола. Еще одно «гендерное» наблюдение: на базаре в Осетии торговали в основном женщины. В то время как в Грузии, откуда Нансен только приехал, на рынках были сплошь мужчины. «Мы почувствовали, что вернулись в Россию», — подмечает Нансен.
Осетинские села автор книги описывает так: на горном склоне друг над другом несколько террас, на каждой из них по несколько домов. При этом в горах попадаются отдельно стоящие каменные постройки, похожие на крепости. В низинах дома больше деревянные — здесь Нансен снова проводит аналогию с Норвегией, где тоже есть похожие здания. В каждом селе, по словам исследователя, есть оборонительная башня, а то и не одна. «Этим задиристым людям всегда приходится быть наготове», — пишет Нансен.
Главные в селах старейшины, а вот классовых различий автор не отметил. Зато подробно описал типичную внешность осетин: широкие лица, прямые носы, тонкие губы, голубые или серые глаза, русые или рыжеватые волосы. Рост у жителей, по словам ученого, средний, телосложение — крепкое.
Большое внимание Нансен уделил местным верованиям, сочетающим, с одной стороны, христианство (преобладающую религию осетин) или ислам (меньшая часть), а с другой — язычество. Святой Илия, отмечает исследователь, это дохристианский бог грома и молний, и он очень похож на громовержца Тора из скандинавской мифологии. По осетинскому преданию, Илия унес на небо злого дракона, живущего на краю света. Тор же унес на небо змея, жившего за пределами мира.
Нансен рассказал и про Владикавказ. В книге город с широкими улицами («в России так принято», — отмечает автор), с заброшенным дворцом губернатора. В музее Нансену понравилась, конечно же, коллекция осетинской посуды и орудий. Этнография и история народов очень интересуют путешественника. Значительную часть очерка об Осетии он посвящает происхождению осетин, по предположению автора, общему с викингами. Нансен считает, что и те, и другие вышли из донских и приазовских степей. Подтверждение ученый находит опять же в скандинавских сагах.
Нансен в красках описывает приморскую Махачкалу: «голубое зеркало» моря, купающиеся на пляже загорелые дети, защищающие порт длинные молы, местный музей и его экспонаты — исследователя это особенно интересует. Главные же впечатления связаны с селом Тарки рядом с городом. Впрочем, отмечает Нансен, это как раз Махачкала в свое время появилась рядом с Тарки, некогда резиденцией правителя «кумыкской области».
Исследуя село, Нансен отмечает искусственно орошаемые сады, обнесенный специальным строением родник, к которому ходят за водой красивые девушки с металлическими кувшинами. Лабиринт узких улочек, здания с плоскими крышами, стоящие друг над другом на крутой скале.
Типичный местный дом в книге — просторный, двухэтажный, внизу с подсобными помещениями и наверху с раздельными мужскими и женскими комнатами, окна которых выходят на открытую веранду. Цветущий аул, зажиточная жизнь — так оценивает увиденное Нансен, добавляя: узнав, что путники не завтракали, таркинцы быстро принесли еду, самовар с чаем. Ели гости, сидя на коврах, расстеленных на улице сельчанами. Местные жители общались с Нансеном и его высокопоставленными спутниками на равных — гостеприимство явно не было попыткой угодить, просто таков обычай.
Кумыков Нансен описывает как «мирный, спокойный, трудолюбивый, деятельный и чистоплотный народ», занимающийся разведением скота, рыболовством, пчеловодством, «в последнее время также хлебопашеством с искусственным орошением». Ученый видит в них знатоков лошадей, умеющих поймать их с помощью лассо и приручить.
В воспоминаниях норвежца есть свидетельства присутствия ислама в жизни местных жителей. Например, в книге описывается, как сельчане перед намазом совершают омовение у родника. В то же время Нансен отмечает, что «религиозный фанатизм значительно ослаб». «Женщины ни дома, ни на улице не носят покрывала и, кажется, не боятся больше мужского взгляда», — пишет Нансен.
Во время завтрака он наблюдал удивительную вещь: прямо по сельской улице смело шли одетые по-европейски женщины. Нансен решил, что это, конечно, не местные — туристки. Предположение не подтвердилось — это оказались жены спутников путешественника, которые к тому же еще и сели на ковре рядом с мужчинами.
Нансену довелось попасть на свадьбу и подробно описать кумыкский парный танец. Даже здесь автор находит сходство с Норвегией. В быстрых танцах этой скандинавской страны у мужчины та же энергичная гибкость, у девушки — грациозность и нежность. «Только ритм и движения ног не те», — подмечает Нансен. Да и мужчина, в отличие от норвежца, в танце не обнимает девушку: в 20-х годах XX века такое было немыслимо.
В Дагестане, как и в Осетии, знаменитый норвежец застал время, когда старинные обычаи, религия и наступающая советская действительность сосуществовали. Нансен уверяет: ни одна из этих сторон жизни пока еще отодвинута на периферию. С тех пор это соотношение не раз менялось, но тем ценнее свидетельства исследователи, достоверно описавшего ту переломную эпоху.