«Пребываю верным слугою Вам, моему Государю, князь Александр Черкасский» — так называется изданная в этом году книга петербургского историка Артема Андреева, посвященная военному и политическому деятелю петровской эпохи Александру Бековичу Черкасскому. Именно его трагическую гибель в Средней Азии в 1717 году имеют в виду, когда говорят о какой-то страшной неудаче: «Пропал, как Бекович под Хивой».
Интерес к его личности среди историков привел одновременно и к большому количеству исследований, и к столь же большому количеству заблуждений. «Это Кавказ» попросил Артема Андреева развенчать мифы и приблизиться, насколько это возможно спустя 300 лет, к реальному образу князя Александра Черкасского.
Во второй половине XVII века в Большой Кабарде спорили за влияние два князя из одного рода — Кайтуко и Бекмурза. Бекмурза отдал своего сына Девлет Гирея в заложники (аманаты) к Кайтуко, который приходился тому дядей. Кайтуко, в свою очередь, отдал его в аманаты в русскую крепость в Терки.
Институт аманатов — один из самых старых инструментов по подтверждению лояльности, считается, что он наравне с «ярлыками» и «ясаком» был унаследован со времен Золотой Орды.
До сих пор неизвестно, в силу каких причин Девлет Гирей покинул «аманатную избу» в Терках и переехал в Москву. Сама ранняя дата его нахождения в Москве — 1697 год, согласно отписке астраханского воеводы Ивана Мусина-Пушкина в Приказ Казанского дворца. Из нее мы узнаем и то, что он действительно «был в оманатех и послан к Москве».
Следующая загадка — почему глава Приказа Казанского дворца, «дядька», воспитатель Петра I князь Борис Алексеевич Голицын забирает черкесского юношу, находившегося в заложниках и выступавшего гарантом лояльности кабардинских владельцев, в свою семью. Чем-то он приглянулся боярину, был усыновлен и жил с Голицыными на правах члена семьи. Приняв крещение, юный Девлет Гирей стал Александром и позднее женился на дочери Голицына — Марфе Борисовне. Из кратких сведений мы узнаем, что люди, служившие Борису Алексеевичу, постепенно переходят на службу к князю Черкасскому.
Помимо московских владений князь получил во владение собственность за пределами Москвы: село Перхушково, в котором на 1704 год числилось 65 крестьянских дворов, а в них 274 человека, и селение Юдино. В обоих усилиями Черкасского были построены церкви. В Перхушково — церковь Покрова Пресвятой Богородицы, перестроенная во второй половине XVIII века. В Юдино — церковь Преображения Господня, которая была завершена уже после гибели Черкасского и до сих пор во многом сохранила свой первоначальный облик.
Можно предположить, что князь Александр Черкасский был искренне верующим. Во всяком случае, тот факт, что он строил православные церкви, резко контрастирует с приписываемым ему возвращением в ислам во время экспедиции в Хиву.
Александр Черкасский начал служить в Преображенском полку ближе к 1705 году. «В декабре месяце 1706 г. Государю было угодно многих из офицеров Лейб-Гвардии Преображенского полка, за отличную их службу, повысить чинами, а некоторых перевести из рот в роты», — гласит архивный документ. В списке офицеров, унтер-офицеров и рядовых упомянут некто «солдат князь Александр Черкасский», который был переведен из 16 роты в 10 уже сержантом.
Относительно обучения юного кабардинского князя за границей в отечественной историографии было несколько точек зрения. Согласно одной, его отправляли в Италию для изучения «навигацкого» искусства. Согласно другой, Черкасский находился просто за границей для изучения наук — «в особенности мореплавания». Но опубликованные документы по истории российского флота свидетельствуют, что за рубежом навигации учился его тезка.
В «Ведомости о деяниях знатных особ, которые посланы для науки за море, 1708−1711» записано, что в 1709 году был отправлен «князь Александр княж Андреев сын Черкасский». Далее он же упоминается в письме князя Львова государю, где мы видим, говоря современным языком, отчет о прохождении практики студентами-навигаторами. Александр Андреевич Черкасский проходил ее в Архангельске в 1713 году. К тому времени князь Александр Бекович Черкасский уже два года занимался политикой России на Северном Кавказе. Это никоим образом не умаляет заслуг последнего перед Россией. Скорее, характеризует его как человека, способного самостоятельно освоить морское дело без зарубежного образования.
Кстати, отчество «Бекович» долгое время с подачи иностранных резидентов ошибочно считалось его фамилией, а иногда — частью фамилии Бекович-Черкасский. Но сам он свои письма и документы подписывал как «князь Черкасский Александр». Письма составлялись им лично и в крайне вежливой форме.
На родину князь был послан государем с особым поручением — чтобы привести к присяге черкесских князей и сделать их союзниками в борьбе с непокорными ногайцами. Свою задачу он выполнил — кабардинских владельцев к присяге привел, но соединить их войско с войском Петра Апраксина, как изначально предполагалось, не удалось. Позднее Петр заключил мир с османами, и черкесы оказались заложниками новой внешнеполитической конъюнктуры. Фактически они оказались без поддержки против своего врага — Крымского ханства, вассала османов.
Но кроме дипломатической миссии у князя Черкасского были планы организовать на Северном Кавказе промышленную добычу руды и драгоценных металлов. Судя по его активности в Москве и за ее пределами, он обладал «коммерческой жилкой», но его первая попытка послать специалиста разведчика в пределы Кабарды закончилась неудачей.
Вторая попытка пришлась уже на период Каспийской экспедиции князя Черкасского: из Астрахани в Кабарду был послан инженер Блюгер. Жители Кабарды подтвердили, что серебряные рудники имеются, но при этом высмеяли Блюгера за то, что тот собирается осматривать их зимой.
Даже накануне трагического похода в Хиву князь Черкасский не упускал из своего внимания Северный Кавказ. Так, в феврале 1718 года в Посольский приказ прибыл кабардинский посол Султан-Али Абашев, сообщивший, что полтора года назад Александр Бекович «послал ево в Кабарду рудных мест осматривать». Посол сообщил, что нашел источники свинцовой, серебряной и железной руды в дне езды от Кабарды. Образцы серебряной и свинцовой руды он привез с собой.
В 1713—1714 годах Петр I загорелся идеей найти «потайной город Иркень», который якобы находился на восточном берегу Каспийского моря у прежнего устья реки Амударьи и имел богатые золотые прииски. По туркменской легенде, хивинцы, чтобы скрыть золотоносную реку, с помощью специальной дамбы отвели течение в Аральское море. Черкасскому поручалось найти старое русло, и князь пытался выполнить возложенное на него поручение. Он произвел разведку на восточном побережье Каспийского моря и в пределах Хорезма и составил две карты Каспийского и Аральского морей с населенными пунктами Хорезма и Бухарского ханства. Как он сам считал, он нашел «старое» русло Амударьи. Доставив обе карты Петру I лично в Либаву в феврале 1716 года, он был повышен в звании до капитана лейб-гвардии (карта Каспия позднее была представлена в Парижской Академии наук, за что Петра I приняли в ее члены). Вместе с новым званием Черкасский получил новый указ из тринадцати пунктов, после чего вернулся в Астрахань, где занялся организацией новой экспедиции.
Один из пунктов гласил: «Надлежит над гаваном, где бывало устье Амму-Дарьи реки, построить крепость человек на тысечю, о чем просил и посол хивинский». Правда, «посол хивинский» Ашур Бек имел в виду пристань Караганскую в северо-восточной части полуострова Мангышлак. «Старое» же устье, как полагал Черкасский, было значительно южнее, ближе к заливу Кара-богаз-гол, на Красноводской косе. В итоге князь заложил две крепости: Красноводскую у «старого устья» и форт Святого Петра — там, где просили послы хивинских ханов.
Офицеры спорили с князем Черкасским, считая, что в подобной местности нет смысла воздвигать укрепления, но последний настоял, и им пришлось выполнять распоряжение. Для Красноводского «укрепления» использовались остатки разбившихся судов, песок и ракушка. В заливе Кочак для строительства форта могли быть использованы камни с сооружений огузского периода, которые по сей день находятся там.
После гибели князя на Красноводскую крепость стали нападать туркменские племена, лояльные хану Хивы. Было принято решение сниматься и возвращаться в Астрахань. Из 1293 человек в живых осталось 294. Казанский полк, охранявший форт Святого Петра, тоже вернулся в Казань. К весне 1718 года обе крепости были заброшены.
В литературе, в том числе и в научной, часто сообщается о том, что супруга Черкасского Марфа Борисовна утонула вместе с двумя детьми в 1717 году, провожая мужа в экспедицию. Эта трагическая история привлекла к себе внимание Пушкина, Данилевского, Белинского (в его рецензии на повесть Каменского «Князь Бекович-Черкасский»).
Первым, кто упомянул о гибели Марфы Борисовны, был Герхард Фридрих Миллер, историк XVIII века. Он сообщал, что Марфа Борисовна путешествовала с сыном и с двумя дочерьми. Судно, на котором они находились, дало течь и потонуло. В живых остался только один сын, который был на другом судне, севшем на мель. Узнав о произошедшем, князь «впал в глубочайшую печаль, которая его не допустила чинить распоряжения с надлежащей предосторожностью». И Миллер резюмирует: «Таким образом, может статься, он не предвидел той опасности, которой свое войско, разделяя оное, подвергает».
В этом эпизоде вызывает любопытство тот факт, что ни один из чиновников петровской эпохи не связывал эти два трагических факта. В первом томе материалов Военно-ученого архива Главного штаба, где больше всего писем, связанных с экспедицией князя, нет никаких упоминаний о гибели Марфы Борисовны под Астраханью.
Причины гибели экспедиции Черкасского стали, пожалуй, самой популярной темой среди всех, кто обращался к ее истории, начиная от современников тех событий до настоящего времени. Причины называются разные: вероломство и лукавство хивинского хана Шир Гази, «двусмысленное положение» военно-дипломатического отряда, предательство калмыкского хана, излишняя доверчивость и неосторожность князя, душевное потрясение после гибели семьи или даже измена с его стороны.
Положение у Александра Бековича действительно было двусмысленным. Он стремился выполнить все пункты указа, данного ему царем в Либаве. В четвертом пункте было указано: «Хана Хивинского склонять к верности и подданству, обещая наследственное владение оному, для чего представлять ему гвардию к его службе и чтоб он зато радел в наших интересах». Петр I был уверен, что хивинский хан пойдет навстречу, и в письме Черкасскому писал: «В дружбе чаю не откажут». И ошибся.
Хан Шир Гази воспринял действия русского князя, строившего укрепления недалеко от северных границ ханства, как угрозу. Не сумев одолеть русских в открытом бою у урочища Карагач, хан пошел на переговоры о мире. Он убедил Черкасского, что хивинцы не смогут прокормить все прибывшие русские войска и их необходимо расставить отрядами в пяти разных городах. Разделив войско, князь обрек его на гибель. Когда отряды отошли на значительное расстояние, хивинцы напали на них и уничтожили. Голову Черкасского хивинский хан отправил в дар бухарскому хану.
Подробности трагедии известны не только со слов казаков, спасшихся из плена, но и из народных преданий туркмен. Среди них ходит история, почему Порсы-кала (Вонючий город) получил такое название. Согласно молве, «Ширгазы хан разделил экспедицию Черкасского на три части и одну часть — в количестве 1000 человек — привел в Порсы, столоваться, пригласил в гости. Приготовили нахар (еду) на 1000 человек. Нахар подавали с расчетом один табак (большая тарелка) на трех человек. За дастарханом русских солдат расположили между двумя туркменами (то есть слева и справа каждого русского было по туркмену). Среди туркмен был сговор: когда мулла подаст условный знак, напасть на русских. Условным знаком послужили слова „ал бисмилла“ — эти слова мулла произнес, когда протянул руку к еде. После этого туркмены зарезали русских, которые сидели между ними… Их не стали хоронить, а просто выбросили тела в окрестностях города. Вскоре тела начали разлагаться и распространять смрад». Сейчас бывшая Порсы-кала находится в Туркмении, в советское время город был переименован в Калинин, позднее — в Болдумсаз.