На киносервисе Первого канала появились первые серии 16-серийной криминальной драмы «Салам Масква». Фильм анонсируют как историю про двух напарников-полицейских: «лютого ксенофоба» Саню и Рустама — «кавказца со связями». Вместе они расследуют преступления, совершенные этническими группировками. Режиссер картины Павел Бардин рассказал порталу «Это Кавказ», о чем на самом деле его кино, почему стереотипы надо разрушать и разрыв шаблонов — это всегда хорошо. А еще о том, кто любит Цоя и «Владимирский централ».
— Вы снимали и комедии, и документальное кино. Как родилась полицейская драма с национальным колоритом?
— Режиссер не может существовать в безвоздушном пространстве или, как художник, в собственной мастерской. Режиссер живет в индустрии. И чаще всего, особенно на нашем рынке, идеи авторов не востребованы. Приходится работать на заказ. Это не значит, что вы обязательно снимаете только то, что дядя приказал: большинство моих фильмов сделаны «на заказ» и мне не стыдно ни за один. И «Салам Масква» начинался как заказной сериал. Мне дали почитать сценарий одной серии под названием «Москва — город грозный», и я понял, что вполне представляю себе, как из этого сделать нечто другое, что мне было бы интересно. Не «вертикальный» сериал, где двое разноцветных полицейских каждую серию расследуют детективную историю, а конфликт этих двух людей. За которым мы пристально следим, потому что не знаем, чем он закончится — дружбой или смертоубийством.
— А для чего вам понадобился конфликт между героями? По законам жанра они должны прикрывать спины друг друга!
— Есть некий идеальный мир идей, а есть наша настоящая жизнь. Мне кажется, что эта история — про реальную жизнь. Без этого конфликта фильм превратился бы именно в типичную полицейскую драму, о которой вы говорите. Таких сериалов полно на НТВ — зритель сыт ими по горло. Вот есть хороший Саня и еще более хороший Вася, и зритель думает только о том, кто ж из них лучше. Саня и Вася сразу подружились и начали расследовать какие-то истории более-менее вымышленные. Как, например, «торговля героином на Лумумбе», а ее уже с девяностых не существует. Я предложил все актуализировать. Снимать в режиме реального времени и сделать конфликт главных героев системным.
— А когда есть следователь Саня и ему в напарники дан Рустам — зритель ждет «конфликта цивилизаций». Тем более что Саня — националист, а Рустам — кавказец, значит, будут песни и танцы и прочая «кустурица». А это не стереотип разве?
— Конечно, стереотипы есть. Но мы старались их разрушать. Потому что они фальшивые, а настоящее кино — оно про подлинность. Берем стереотипы и начинаем с ними работать. Современное кино должно их разрушать, на мой взгляд.
— Из какого «сора» вырос ваш сериал? Читали криминальные хроники в газетах?
— В том числе — и в большом количестве, благо опыт изучения фактуры у меня солидный: я несколько лет работал криминальным журналистом. И наиболее познавательный опыт был в программе «Дорожный патруль» в 90-е годы. В день было несколько выездов по разным поводам — от пожаров до бандитских разборок. Вот когда абстрактное знание «не все люди поступают в соответствии с десятью заповедями и высокими идеалами кантовской морали» обрело вполне реальные черты. Я знаю, как выглядит человек, в которого выстрелили из обреза с близкого расстояния, и как это выглядит, если вместо обреза в руках был пистолет. Видел разных преступников и полицейских, и их не всегда можно было отличить друг от друга.
— Кстати, ваши Саня и Рустам выглядят как «гопники при должности».
— Ну, оперативник никогда не ходит в форме. И чтобы функционировать в этой непростой среде, он должен под нее мимикрировать. А потом система не замкнутая, и без личных связей она не работает. А если люди постоянно в одной связке, они перенимают вкусы и словарь друг у друга. Если вы в ресторане услышите, как мужчины поют в караоке «Владимирский централ», то с вероятностью 50 процентов это будут представители правоохранительных органов, а вовсе не бандиты.
— Сейчас вышел британский сериал «Новая кровь», и там главные герои — пакистанец и поляк. Но они при этом — англичане. А ваши герои кто?
— Глобально они — русские. Я говорил с журналистами BBC, и был вопрос: «Вот у вас есть сцена, в которой ксенофоб Ребров и вышедший из КПЗ таджик поют песню Виктора Цоя „Мы ждем перемен“ — почему?» Ответ есть в самом вопросе: потому что они оба любят музыку Цоя и им совершенно неинтересно, кто он. Если в людях нет персональной ненависти, но есть энергия, которая их заряжает, — на Цое они вполне могут сойтись. Есть опорные точки, базовые вещи, которые одинаково любимы всеми — будь то музыка, кухня или кино.
— Я видела рекламный ролик Первого канала, в нем «Салам Масква» презентовали как фильм о мигрантах.
— Нет, он не о мигрантах. Он о людях. Он как раз о том, что люди не делятся на мигрантов и резидентов. А еще о том, что индивидуальные различия оказываются выше социальных или национальных. Это идея, с которой я вообще стараюсь жить. Она не возникла в какой-то момент «из сора». «Из сора» возникает фактура: штучки, шуточки, детали, оценки. А главная идея появилась задолго до сериала и не в моей голове: все люди — это люди.
— Назовите три причины, почему надо смотреть ваше кино.
— Я никого не стал бы уговаривать смотреть кино и не делаю рекламу своему фильму. Кино должно само себя рекламировать. «Салам Масква» — провокационная и современная история, а вовсе не «полицейская драма». Полицейские драмы сделаны по шаблонам и образцам семидесятых. Там нет нормальной драматургии, нет конфликта. Как такое кино может кого-то зацепить? Это просто жвачка, бегающие картинки. Когда со зрителем говорят, как с ребенком, — это игра на понижение. Я считаю своего зрителя взрослым человеком, способным на осознанный выбор.
И мне проще назвать причины, по которым не стоит смотреть наш фильм (смеется).
— Например, детям?
— Кино должно быть доступно для всех. Если человек в состоянии выполнить процедуру регистрации и оценить продукт — он может это смотреть. Моему сыну 10, и фильм его не заинтересовал. При этом он спросил меня, чем закончится личная борьба Сани и Рустама, и я 15 минут пересказывал ему сюжет. Конечно, в нашем кино есть мат и курение. Как и в нашей реальной жизни. Вот, кстати, тем, кто не хочет видеть на экране то, что похоже на жизнь за окном, не стоит включать наш сериал. Но не могу сказать, что лютым ксенофобам не надо его смотреть: когда зритель весь фильм пребывает в раздражении — это здорово.
— А вы верите в воспитательный эффект кино?
— В прямой — нет. Но человек может задуматься. Если мы спровоцировали мыслительный процесс, значит, свою задачу выполнили. Человек начинает смотреть со своими установками в голове, а потом подключается к тому, что происходит на экране эмоционально. И вот через сопереживание может родиться какое-то понимание.
— Ваш фильм, как я понимаю, о том, что война — это плохо. А дружба — хорошо!
— Да. Но если вы расскажете об этом в первом же кадре или будете назойливо и тенденциозно пропихивать эту идею во все диалоги и сцены — у вас получится агитка. Надо рассказывать истории реальных людей. А какие из этого делать выводы, каждый решает для себя сам.
— Вы несколько серий снимали в Дагестане. У вас не изменился взгляд на идею фильма в результате?
— Наверное, я очень самоуверенный человек, но считаю, что у меня правильная оптика. Я хорошо представляю себе перспективу и законы композиции в мировоззренческом смысле. Поэтому никаких глобальных открытий я не сделал. И я знал заранее, что мой герой — не «дагестанец», а аварец. И что никакого усредненного дагестанца не существует. Но когда попадаешь туда, понимаешь, что Дагестан — это совершенно сумасшедшая история. Я открыл для себя не только пейзажи и какие-то забавные языковые конструкции. Я знакомился с людьми.
Был моряк, который возил в лодке наших героев, — он стер ладони в кровь, потому что нам надо было рассчитать хронометраж. Вода, ветер — а хронометраж подвинуть невозможно. Пока мы сработались — человек отработал до самого конца, без нытья и жалоб. И не взял денег, потому что для него важен был командный дух. Были два парня из Гуниба — Муртазали и Мухум, которые сыграли, и с блеском, роли боевиков. Они помогали с самого начала на съемочной площадке, переводили какие-то куски сценария на аварский. Продолжаю и сейчас общаться с Расулом Куртаевым, нашим кубачинским Вергилием. Таких прекрасных открытий было много. Картина не меняется. Но дополняется очень мощно.
— Фильм три года пролежал на полке, почему?
— Мы начали работать в 2011 году, и с тех пор произошли серьезные изменения в части законодательства. Мат, курение, алкоголь могут присутствовать теперь только в жизни, не на экране. Но я очень рад, что руководство Первого канала решилось на такой эксперимент, как платная подписка. Хотя не думаю, что миллионы пользователей этим воспользуются. Люди привыкли к пиратскому продукту, и, по правде говоря, я не могу их за это осуждать.
Хотя, конечно, хотелось бы больших цифр — это помогло бы и другим режиссерам. Чтобы у тех, кто хочет высказаться вне формата телеэфира, была своя площадка. Есть люди, которые хотят делать другое кино, и всякий раз они рвут себя на части и собирают с миру по нитке при помощи краудфандинга.
— Вы задумывали снимать один сезон?
— Там может быть продолжение. Предложений пока не поступало. Но теоретически я открыт. Хотя, конечно, заранее сглаживать углы категорически не хочу.
— А почему у вас в названии «Масква»? Как-то чересчур, нет?
— В некотором роде название — это ключ к стилю картины. Наш сериал все-таки не «Настоящие детективы», хотя и рассказывает криминальные истории. В нем много комедийного и несерьезного. «Основано на реальных событиях», но с подколкой. Вот тут мы всерьез, а тут — не очень. И вот эта буква «а» отчасти определяет жанр. В этом есть сознательная игра с китчем. С неизбежным китчем реальности.
— Вы когда снимали, на какое кино оглядывались?
— Знаете, я могу сказать вам, что вон там у меня — Брейгель, а тут Караваджо, при этом там нет ни того ни другого. Ни на какой сериал или фильм мы не ориентировались. Но просмотренное за годы никуда не девается. Мы делали свой фильм с поправкой на реальность, на контекст, но это не означает, что на меня не влияет, к примеру, «Клан Сопрано» или «Игра престолов». Когда спрашивали о референсе к «Саламу», всегда отвечал «Конформист» Бернардо Бертолуччи. По-моему, смешно.
— Павел, вы согласны, что из всех искусств для нас главнейшим является кино?
— Абсолютно бессмысленная фраза — кино не существует вне театра, вне литературы, вне живописи. Это просто еще одна форма подачи драмы. Сейчас сумасшедший дедушка сказал бы, что важнейшим из всех искусств является игра, потому что область видеоигр развивается и растет в два раза быстрее, чем традиционный кинематограф.
— На ваш взгляд, это как-то повлияет на кино в целом?
— Все новое когда-то началось с игры. Глубина задач, новые техники, современный контекст — пришли позднее. Будет какой-то синтез, будет развиваться интерактивное кино. Будет как в повести Владимира Сорокина «Достоевский трип» — кино внутри тебя в таблетке. Может появиться что угодно. Но в основе хорошего фильма всегда будет драма.
— Есть у вас мечта экранизировать какой-нибудь литературный шедевр?
— Да, у меня есть мечта снять «Бег» по Михаилу Булгакову, но я ее, наверное, скоро оставлю.
— Позвольте спросить — зачем? Есть хороший старый фильм.
— Именно. Хороший. Старый. Я ценю этот фильм, там снимались прекрасные актеры и замечательная работа оператора Левана Пааташвили, но этой картине много лет. Я снимал бы совершенно другое кино — у меня был бы «Бег» 2017 года. Такое «сто лет спустя»: наше время, наша реальность. Но сейчас снимать его так, как я его вижу, невозможно, поэтому лучше расставаться с некоторыми мечтами сразу. И открывать какие-то новые горизонты.
— Какие горизонты сейчас открыты?
— Всегда есть несколько проектов. С продюсером Рубеном Дишдишяном работаем над восьмисерийным сериалом с рабочим названием «Пике». История про балет. Очень для меня интересная, и мы давно ею занимаемся. Она идет небыстро, но, может, это и хорошо.
— А зарубежный аналог, «Плоть и кости», вы видели?
— То, что я увидел, меня не вдохновило. И обрадовало — мы идем в своем направлении.
По две новые серии «Салам Масква» будут появляться на киносервисе Первого канала каждый четверг в 20:00 до 18 августа. Подписка на них платная — 299 рублей. Возрастное ограничение 18+.