В этом году регионы Северного Кавказа удивили страну особенно большой долей медалистов среди школьных выпускников. Если в России в целом число медалистов в среднем составляет не более 10% от общего количества выпускников (в Москве— 8,9%, в Санкт-Петербурге — 7,1%), то, по данным Рособрнадзора, в Карачаево-Черкесии это 20%, в Кабардино-Балкарии — 17,3%, а в Ставропольском крае — 16%.

Дагестан в этом году не показал результатов выше средних по стране: по подсчетам республиканского минобра, медали получили 1500 человек, то есть 10% от общего числа выпускников. Между тем это в два раза больше детей, чем в прошлом году. В столице республики, Махачкале, к примеру, медаль получил каждый седьмой одиннадцатиклассник.

О том, с чем связан «медальный бум» и действительно ли школьники становятся образованнее, мы поговорили с заслуженным учителем Дагестана, доцентом кафедры русской литературы Дагестанского государственного университета, учителем-словесником махачкалинского лицея № 39 Мусой Гаджиевым.

***

— Вы знаете, сколько в этом году дагестанских выпускников стали медалистами?

— Мне давно неинтересна эта тема. Своих медалистов я знал с четвертого класса. Они настоящие. Вообще, увеличение числа медалистов странно: ведь сейчас золотая медаль глобальную роль при поступлении не играет, разве что в случае большого конкурса вузы могут добавить обладателю несколько баллов. Раньше же это был очень мощный стимул: во многие вузы можно было поступить без экзаменов — и заслужить медаль было непросто. Могу судить по литературе. В середине 90-х я в течение нескольких лет входил в комиссию по проверке медальных сочинений. Была жесточайшая система проверки, доходило до абсурда, когда судьбу золотой медали решали две-три помарки. Медальное сочинение и медальная работа по математике были самыми важными и сложными составляющими для выпускников в «доегэшные» времена. Сейчас таких препятствий нет: золотую медаль получает человек, у которого все годы учебы были пятерки, по совокупности заслуг. Я думаю, это главная причина роста количества медалистов в последние годы.

— Муса Асельдерович, вы преподаете и в школе, и в вузе. Чувствуете, что уровень подготовки детей действительно вырос?

— Нет. Но могу говорить только за «своих» детей. Я преподаю на филфаке, и по субъективным ощущениям студенты стали слабее: на каждом курсе всегда есть пять-десять сильных, увлеченных студентов, но даже они уступают предыдущим поколениям по начитанности и культурному багажу. Если говорить о школе, это умные, толковые дети, может быть более раскованные, но в гуманитарном отношении их уровень снизился. Но катастрофической разницы между нынешними школьниками и учениками прошлых лет я все же не вижу. Так что рвать волосы и восклицать «Мы погибли!» я бы не стал.

— На ком лежит вина за появление фейковых медалей и результатов ЕГЭ?

— Одного ответа нет. Я сам учитель и прекрасно знаю, что и как делается, и не считаю, что это хорошо, но и камень в учителей не брошу. Учителя, наверное, виноваты в последнюю очередь, как ни странно. Я думаю, это система. Не только образования, государственная система в целом. Учителя ведь, по сути дела, бесправны, целиком зависят от директора, директор — от гороно — и так далее. Учитель связан по рукам и ногам нормативами, бесконечным и чаще всего никому не нужным документооборотом. Выход только один — если ты против, надо увольняться. А кто на это способен? И кто может этого требовать от каждого учителя? Поэтому лучшие из учителей концентрируются на своих учениках.

— Можно ли что-то изменить?

— Все можно изменить. Проводит же государство постоянно какие-то реформы. Я жесточайший противник болонской системы и ЕГЭ. Все минусы ЕГЭ озвучены еще в начале 90-х. Все всё прекрасно понимали. Говорили, что главная цель ЕГЭ — позволить, к примеру, человеку из высокогорного аула, никуда не выезжая, поступить в МГУ. Ну да, этот тезис с каким-то процентом детей работает. Но в остальном — нет.

Уникальным для нашей системы образования был шанс в перестроечный период: появилось такое направление, как педагогика сотрудничества. Это был серебряный век в образовании, вспышка длиной в четыре-пять лет. Какая-то абсолютная свобода действий. Я тогда творил с программой все, что хотел, в рамках разумного. Перенес Толстого и Чехова из десятого класса в одиннадцатый, мне казалось, так логичнее — чтобы XX век не был отдельно стоящим блоком, чтобы он вытекал из XIX-го.

И вот несколько лет назад на курсах повышения квалификации для учителей я обнаружил, что вернулись старые добрые доперестроечные времена: шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте. Календарно-тематический план жестко структурирован. Отклоняться нельзя. Это катастрофа, абсолютный абсурд, глупость совершенная. Я очень расстроился. Опять вернулись к тому, что даже формулировки тем уже есть и они разбиты по времени. Я никогда в жизни так не изучал литературу. И думал, подобное уже никогда не вернется.

— Есть ли у учителей материальная или рейтинговая заинтересованность в том, чтобы у детей были высокие отметки?

— Я в систему эту не вхожу, я рядовой учитель, который давно и сознательно дистанцируется от Министерства образования и науки. Первым делом во всех отчетах — медалисты, победители, доска почета… Я не думаю, что это плохо. Это как Кембридж, который гордится своими выпускниками. Другое дело, если ради рейтинга рисуются липовые оценки… Мне трудно судить. Я не знаю полностью механизм назначения стимулирующих надбавок, но на их получение очень сильно влияют победы учеников на олимпиадах и конференциях. Но так было всегда и вряд ли это может повлиять на наличие медалистов. Хотя раньше был такой момент: учителя указывали в отчетах процент хорошистов и отличников. Считалось, что у учителя высшей категории не должно быть двоек. Если это есть и сейчас, то, наверное, учителя могут и «дорисовать». Но нормальный учитель в своих классах вряд ли станет так делать.

— Посмотрим на другую сторону золотой медали — это родители. Почему некоторым мамам и папам так важно, чтобы у ребенка была медаль?

— Однажды на экзамене у заочников я поставил тройку девушке и заставил ее написать расписку о том, что она обязуется никогда не преподавать литературу в школе. И она написала. Потом я у нее спросил, зачем вообще ей нужна учеба. «А мне нужно замуж выйти». Может, она меня разыграла, но ответила так. Это вполне вписывается в определенную дагестанскую ментальность. Это одно из объяснений. Во-вторых, дагестанцы — народ очень практичный в хорошем смысле слова, хваткий. Особенно когда речь идет об устройстве детей в жизни. Может быть, мамы и папы думают о дальнейшей карьере ребенка.

Саму идею о золотой медали я все-таки поддерживаю. Но вот мотивация… Видимо, надо как-то менять стратегию. Если мотивировать детей значимым стимулом, это неизбежно приводит к тому, — ну, в Дагестане так складывается — что появляются коррупционные моменты. Если же стимул убрать, то очень сложно вообще убедить ребенка стать настоящим, а не липовым медалистом.

— А нужно ли мотивировать ребенка на окончание школы с отличием?

— Мотивация — это когда мы пытаемся развить своих детей, дать им право выбора и возможность реализовать свои желания и ребенок находит в этом кайф. Другое дело, если это обретает какие-то уродливые формы: во что бы то ни стало стать медалистом, подключать учителей… Никакой зависимости между наличием медали и больших знаний нет.