— Жарко у вас, Владимир Абдуалиевич.
— Что вы! Сейчас уже прохладно. Вот в июле и августе температура поднималась до сорока градусов.
— Погода тут ни при чем. Припекать у вас стало в январе. Как мэра Махачкалы Мусу Мусаева арестовали, так и пошло. Потом взяли премьера правительства Дагестана Абдусамада Гамидова, его замов Шамиля Исаева и Раюдина Юсуфова, Рамазана Алиева…
— Мне кажется, началось еще раньше, в прошлом октябре.
— После вашего назначения на республику?
— Климат в Дагестане стал меняться постепенно. В политическом смысле.
В числе первых посланцев федерального центра к нам приехали тридцать восемь прокуроров из разных регионов страны во главе с замом генпрокурора России Иваном Сыдоруком. Они провели комплексную проверку, выявили много нарушений и злоупотреблений, на основании чего кого-то уволили, другие ушли сами, а часть виновных ждет уголовная ответственность.
Так, Муса Мусаев уже осужден на четыре года лишения свободы.
— Вроде бы двести дагестанских чиновников попали под раздачу. Слышал шутку, что можно проводить выездное заседание правительства в следственном изоляторе Лефортово. Хотя, может, это и не шутка.
— Да, насколько понимаю, собраны весомые доказательства, которые легли в основу обвинений, стали основанием для избрания мер пресечения. Возбужден ряд уголовных дел против высокопоставленных чиновников республики. Кроме того, по горячим следам в случае конфликта интересов и несоответствия доходов расходам также следовали соответствующие оргвыводы.
Честно скажу, шутить на эту тему не хочется, картина-то вырисовывается неприглядная. Нами выработан определенный алгоритм действий. Скажем, Следственный комитет завел дело на главу республиканской антимонопольной службы Кубасаева. Он обвинялся в получении взятки в размере трех миллионов рублей. Мы пригласили специалистов из ФАС, Росздравнадзора и некоторых других ведомств во главе с лучшими отечественными экспертами по картельному сговору. В итоге удалось установить, что за последние три года лишь по результатам торгов лекарствами и медицинским оборудованием 7,8 миллиардов рублей ушли участникам сговора.
В сфере дорожного строительства — восемнадцать миллиардов рублей. Суммы впечатляют, правда?
Аналогично раскручиваем историю с лжеинвалидами, когда здоровым людям выдавали липовые свидетельства, по которым полагались льготы, бесплатные лекарства и выплаты из бюджета.
Даже на выходцев из Дагестана, уехавших воевать на стороне боевиков в Сирию, умудрялись оформлять медицинские страховки и списывать деньги по линии ФОМС. До этого еще додуматься надо!
В Махачкале стоят сотни домов, построенных с нарушением правил и норм. В бетоне одного из обследованных домов вместо арматуры — старые газовые трубы…
Поэтому задача и формулируется так: остановить коррупцию и системное воровство в разных сферах. Сменить нерадивых чиновников на эффективных управленцев и уже в постоянном контакте с ними находить решения. Ведь эти преступники крали будущее у собственного народа!
Уже сегодня по проведенным торгам в сферах здравоохранения и дорожного строительства идет значительная экономия, а это означает меньше коррупции, больше лекарств и дорог. В 2018 году в Махачкале на сэкономленные тридцать девять миллионов рублей отремонтируют дополнительно семнадцать улиц. Или вот проектная стоимость моста на автодороге Шара — Шовкра снижена на полмиллиарда рублей.
Значительную часть жизни я проработал в системе министерства внутренних дел: долго занимался выявлением экономических преступлений в Москве, потом руководил Главным управлением по борьбе с организованной преступностью МВД и хорошо представляю, что такое теневая экономика и коррупция, какой ущерб они наносят жизни рядовых людей. Полагаю, Владимир Путин, принимая решение о моем назначении, учитывал и этот опыт.
— С коллегами из органов плотно сотрудничаете?
— Мы встречаемся, координируем те или иные шаги, советуемся по кадрам, но в чужую работу не вмешиваюсь. Расследования, задержания, аресты не входят в круг моих обязанностей.
Люди прекрасно знают свое дело. МВД, ФСБ, прокуратура, Следственный комитет. Спасибо им большое.
— Пока не приехали сюда, представляли масштаб бедствия?
— Нет, конечно. Но жители республики, рядовые дагестанцы, ждали перемен и справедливости, а президент поставил задачу сократить нецелевое использование бюджетных средств и обеспечить улучшение жизни людей. Этим и занимаюсь.
— По-вашему, дагестанская история прецедентная или типичная? Если подобным образом тряхнуть соседей, тоже много чего посыплется?
— Не могу рассуждать умозрительно. Вопрос ведь не во встряске, а в наличии системных проблем. В Дагестане они есть. Я не судья тем, кто руководил регионом до меня, им приходилось решать вопросы в сложных условиях. С начала девяностых годов республика находилась под постоянным прицелом разного рода террористического отребья, на борьбу с которым уходили значительные ресурсы.
Предшественники делали что могли. И сделали не мало.
— Полагаете, причина проблем во внешних врагах, а не в местных кланах и кумовстве?
— Знаете, в свое время в аппарате Совета безопасности России я курировал управление по Северному Кавказу, занимался этой темой в МВД, соприкасался с ней и как председатель комитета по безопасности Госдумы, заместитель спикера нижней палаты парламента. Считаю, все гораздо сложнее.
Когда меня сюда направляли, я попросил президента укрепить в республике кадровый состав силовых структур, а также судебный корпус. Конечно, без поддержки федерального центра было бы невозможно развернуть системное наступление на коррупцию. За время моей работы в Дагестане побывали Александр Бортников, Юрий Чайка, Владимир Колокольцев, Александр Бастрыкин… И ещё двадцать четыре федеральных министра и руководителя федеральных агентств. И это были не визиты вежливости, а деловые поездки с целью помочь в наведении порядка в правовой сфере и повышения эффективности работы.
Российские регионы тоже не остаются в стороне. Республика Татарстан поделилась ценным кадром: три с половиной года руководивший министерством экономики республики Артём Здунов в феврале 2018 года возглавил правительство Дагестана. Недавно Народное собрание утвердило его кандидатуру. Когда решения принимаются правильные, они дают синергетический эффект. Связи между двумя нашими регионами заметно оживились: КЭМЗ и КАМАЗ, «Дагдизель» и Зеленодольский судостроительный завод заключили прямые договоры о сотрудничестве, мы запустили регулярный авиарейс Махачкала — Казань.
— Председателя Верховного суда Дагестана вы тоже нашли на Волге, правда, в верховьях. Сергей Суворов ранее возглавлял Тверской военный гарнизонный суд, а вы долгое время представляли Тверь в Госдуме.
— С Сергеем Афанасьевичем у нас прежде не было точек пересечения, но отзывы о нем слышал исключительно положительные. Судейское сообщество и президент страны поддержали его кандидатуру.
— Я о другом. Вы первый за последние семьдесят лет глава республики — не представитель коренной национальности. Не аварец, не кумык и не даргинец. Премьер из Татарии, прокурор из Хакасии, судья из Твери… Республика под внешним управлением?
— В нашей стране определять чистоту национальности — дело неблагодарное. Вот кто я, по-вашему? Отец — казах, мама — русская, на родине отца не жил, вырос в Подмосковье…
— Но, кстати, в Дагестане продолжают искать ваши корни. Якобы ваш сводный брат — житель Дербента.
— Да, ищут. Вероятно, разочарую кого-то, но мои родственники тут не жили и не живут. Остальное — легенды.
— Тогда рассказывайте, как всё обстоит в действительности.
— Мама родом из Клинского района Подмосковья, окончила Загорский педагогический техникум (сейчас это Сергиев Посад) и по совету старшей сестры поехала в Казахстан на практику. Познакомилась с моим отцом, он в то время работал директором школы. Поженились, родили троих детей, но семейная жизнь не заладилась.
Мама вернулась в Россию, отец остался в родных местах. Периодически навещал нас и никогда не забывал, что у него растут три сына. Любимых… Отец умер рано, я учился во втором классе. Хоронила его мама и старший брат Юрий. Он учился в Ташкенте на юридическом факультете, но после смерти отца пошел в военную академию.
Мама была удивительным человеком. Светлым, добрым, образованным. И воспитателем прекрасным. Она из семьи, где росло одиннадцать детей. Пять сестер и шестеро братьев. Включая усыновленного беспризорника. Дед Иван Фёдорович Елизаров начинал рабочим на Высоковской ткацкопрядильной фабрике, потом стал мастером. Сохранилась его библиотека, которой пользовалась вся семья.
Юрия, брата, уже нет на этом свете, а Станислав, средний, живет в Подмосковье. Он пенсионер, старше меня на восемь лет.
— В Казахстане родня осталась?
— Есть, но после отъезда мамы и смерти отца контакты, к сожалению, прервались. Сегодня у меня там больше друзей, чем родственников.
— Вы же не сразу стали Васильевым?
— Это мамина фамилия. Взял ее, когда паспорт получал. Мы с мамой посчитали, что так правильнее: фамилия и имя русские, а отчество папино.
Жили с мамой в деревне Голышкино, и я был Аликом Асанбаевым в окружении Володь, Саш и Коль.
— Чувствовали дискомфорт?
— Удобств не испытывал, это точно. Казах из Голышкино — необычно, согласитесь…
— Как вы учились?
— По-разному. Но мама — настоящий педагог, она привила нам с братьями чувство ответственности. Все трое получили высшее образование, а Стас окончил школу с золотой медалью.
Началка находилась в нашей деревне, а средняя — в соседнем Высоковске. Километров пять пешком. Утром — туда, днем — обратно. Помогал маме по хозяйству. Дрова колол, воду из колодца таскал, картошку копал, траву косил. Кур у нас почему-то не было, а коз и гусей держали. Обычная деревенская жизнь, ничего выдающегося.
После школы я пытался поступить в Московский историко-архивный институт, но безуспешно.
— Почему туда?
— Видимо, сыграла роль дедова библиотека. Была тяга к книгам, рукописям. Увы, недобрал баллов, чтобы пройти по конкурсу. Призвали в армию, службу проходил на космодроме в Архангельской области.
Когда вернулся в родные края, переехали с мамой ближе к Москве, купили часть дома в Мамонтовке. Я еще раз пробовал поступить в вуз, в Высшую комсомольскую школу в Вешняках. Но из армии не переслали вовремя документы, и я опять не стал студентом. На этот раз — к счастью. Что за профессия — комсомольский работник?
В результате пошел в среднюю школу милиции. Поначалу мама даже расстроилась из-за моего решения, переживала, но у меня, по сути, не оставалось выбора. Жили мы бедно, дом находился в полуаварийном состоянии, а курсантов, как ни крути, и кормили, и одевали.
Каждое утро из Мамонтовки отправлялся на электричке в Москву. В восемь утра построение, завтрак, потом — занятия. Вечером ехал обратно.
В ту пору на своем примере увидел, как люди реагируют на представителя власти.
— Как?
— В вагон, в который садился поздно вечером, приходили женщины. Много! Думаю, они в моей компании чувствовали себя более защищенно.
Тогда и понял, каково быть милиционером. Даже если у тебя погоны курсанта.
Проходя по утрам по электричке, делал вид, будто не замечаю, что рабочие Мытищинского вагоностроительного завода играют в карты. Это запрещалось в общественном транспорте, но у нас существовал негласный уговор. Главное, чтобы не курили и не ругались матом при женщинах и детях.
— Инциденты случались?
— А куда без них? Однажды на нас с женой напали трое. К счастью, я занимался спортом, поэтому справился.
— Про жену вы еще не рассказывали.
— Женился, когда окончил школу милиции. Людмила в тот момент училась в институте. А познакомились мы в очереди к… стоматологу в Мамонтовке. У обоих зубы разболелись. Судьба!
Года полтора встречались, пока не расписались. Сначала жили у нас, потом родилась дочь, поселились у родителей Люды, у них дом был просторнее, да и с водопроводом, газом. Тесть трудился на заводе, теща — на фабрике. Хорошие, работящие люди.
И дочь вырастили прекрасную, мы с Людмилой более сорока шести лет вместе…
— Вернемся к нападению в электричке.
— Все произошло на станции, хотя стычка началась еще в вагоне. Подвыпившие ребята шумели, вели себя вызывающе, я попросил чуть сбавить обороты. Как все молодые лейтенанты, старался исполнять долг абсолютно — от и до. В принципе, парни знали, кто я, поскольку с одним из них Люда даже в школу ходила…
На публике троица никак не отреагировала на мое замечание, но, выйдя из поезда в Мамонтовке, отправилась за нами. В темном месте и начался мордобой…
— Кто кого?
— Я же говорю, что в школе милиции нас хорошо готовили — и защищаться, и атаковать, если нужно. Помогли занятия восточными единоборствами. Ими увлекался мой друг Анатолий Кустов и меня втянул.
Когда началась драка, сперва я отражал удары нападавших, вперед не лез, но потом кто-то из хулиганов толкнул беременную Люду, второй достал складной нож… Я понял, что шутки кончились. Пару раз приложился от души, закрыл нож в руке у самого агрессивного… В итоге парни ретировались бегством.
В той ситуации меня более всего поразило, что неподалеку дежурила машина милиции, но никто не вышел, не остановил драку. Правда, после моего обращения патрульные нашли и доставили в отделение одного из участников конфликта.
— Финал истории?
— Был суд. Нападавшие получили по заслугам.
Еще как-то случился эпизод в поезде. Правда, без рукоприкладства. Но ситуацию запомнил на всю жизнь. Трое молодых людей приставали к девушкам, те хотели выйти на станции, а им не давали. Сначала я не разобрался, думал, одна компания. Потом смотрю: нет, удерживают силой. Ну, вмешался, девушки на следующей остановке выскочили, а я остался в почти пустом вагоне. Сел поближе к выходу лицом к парням, чтобы контролировать их действия. Вдруг мужчина мощного спортивного телосложения садится рядом со мной, перекрывая пути к отступлению. Откровенно говоря, я забеспокоился, поскольку понимал: в одиночку не отобьюсь. И тут мужик говорит: «Наблюдал за ситуацией. Помогу, если что».
Это было неожиданно. Человек среагировал на несправедливость и пришел на выручку, не дожидаясь просьбы. А те парни, увидев, что нас двое, на рожон не полезли.
Для меня это стало уроком: случайный попутчик готов прийти на помощь, а коллеги могут не услышать.
— Во время службы в органах тоже ведь наверняка всякое бывало?
— Безусловно, но это совсем другое, не стычки с хулиганами в электричке…
После школы милиции меня направили следователем в Бауманский район Москвы. Начальник отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности Александр Канаев, зная о сложных жилищных условиях в нашей семье, посоветовал перейти к нему в ОБХСС. Александр Григорьевич — замечательный человек, настоящий наставник и старший товарищ. Жаль, рано ушел из жизни…
Через год нам дали квартиру. И сразу на улице Богдана Хмельницкого, в центре Москвы. Правда, это была встроенная в подъезд дворницкая, где даже окна частично отсутствовали. Но мы и этому безмерно радовались. Поселился с женой и дочкой, забрал маму из Мамонтовки.
Что касается службы в ОБХСС, мне повезло познакомиться с талантливыми и увлеченными людьми, профессионалами до мозга костей. Они пришли на Петровку, 38 по призыву во времена Юрия Андропова.
— Из КГБ пришли?
— Ну да. Один из них — Александр Стерлигов. Чрезвычайно ему признателен, он дал мне много. Вот мы с вами говорим о Дагестане, а ведь тогда, в восьмидесятые годы, в Москве за короткий срок к уголовной ответственности за хозяйственные преступления, в основном — за взятки, привлекли крупных начальников. Сели руководители управлений городской торговли и общественного питания, плодовощпрома, директора нескольких крупных рынков. Люди, которые считали себя неприкосновенными!
Шумное дело было. Появилась политическая воля, стали наводить порядок.
В девяностых я руководил в МВД главком по организованной преступности. Сделали, считаю, немало, но наиболее важным, на мой взгляд, стала работа по 210-й статье УК.
— О чем она?
— Организация преступного сообщества. Мы долго ничего не могли поделать с главарями банд. В лучшем случае удавалось задерживать исполнителей, киллеров, а организаторы оставались неуязвимыми. 210-я статья позволила, используя, в том числе, международную практику, привлекать к ответственности лидеров. Хорошо помню первое дело. В Златоусте Челябинской области взяли некоего Морозова. За организацию убийства с целью захвата ликероводочного завода и другие преступления.
С того все и пошло: системная зачистка на «АвтоВАЗе», в сфере производства и продажи алкоголя по стране…
И вот опять 210-я. Теперь в Дагестане…
— Со столичными «авторитетами» вы были знакомы? С Япончиком, Дедом Хасаном?
— Мне сложно принять слово «знакомы» в данном контексте. Они знали меня, я — их. В том числе тех, кого вы назвали. У нас в главке был сильный оперативный состав, система РУБОПов функционировала эффективно.
Кстати, именно тогда окончательно убедился: против системы не устоит ни одна преступная группировка. Даже если государство обескровлено, но люди работают целенаправленно, профессионально и — главное — честно. Важные решения я принимал лично, согласовывая с министром Анатолием Куликовым. На меня было замкнуто более двухсот оперов, с каждым мы обсуждали конкретную ситуацию, наши ответные действия. Регулярно засиживались до глубокой ночи в старой казарме на Садовой-Спасской, где располагался главк.
Любопытные случаи были… Словом, если доживу до спокойной пенсии, будет о чем написать.
— Подумываете о мемуарах?
— Начал было, но Владимир Владимирович пригласил и сказал: «Нужно ехать в Дагестан». После этого стало не до воспоминаний. Вот сегодня ворошу с вами прошлое, чем давно не занимался…
— Но раньше делали какие-то пометки для памяти?
— Когда перешел на оперативную работу, наставник научил рвать записи так, чтобы не прочли. Благодарен учителю за совет, он не раз пригодился…
— А почему вы ушли из МВД, когда в 1999 году министром назначили Владимира Рушайло?
— Я не стал ждать его назначения, чуть раньше освободил кабинет. Владимира Борисовича знал давно, мы вместе работали на Петровке, он в уголовном розыске, я — в ОБХСС. Рушайло — талантливый оперативник, но мы с ним разные. Кроме того, порой обстоятельства не способствуют установлению добрых отношений. Так складывается.
Ведь что тогда получилось? Ходили слухи, будто министром могут назначить меня. И до Рушайло дошли разговоры, и до других. Мы встретились с Владимиром Борисовичем, переговорили. Я в тот момент работал начальником штаба МВД, продолжая курировать вопросы, начатые в ГУБОПе. Это производство алкоголя и сбыт продукции «АвтоВАЗа». Задача стояла не в поимке конкретных мелких воришек, а в декриминализации всей системы. Кое-что весомое сделать удалось, но работу надо было продолжать. Вместо этого новый руководитель ведомства планировал свернуть операции, не доведя их до конца. Ясно, я не мог согласиться с таким подходом.
При этом между нами не было конфликтов. Но многие считали: если придет Рушайло, Васильев уйдет, и наоборот.
Как потом выяснилось, я не прогадал, став заместителем Владимира Путина в аппарате Совета безопасности России. Вот так интересно жизнь устроена! Часто повторяю коллегам и друзьям: никогда нельзя вешать нос… Не раз возникали ситуации, в которых казалось: тупик! Но открывалось решение.
— Примерами поделитесь?
— Была коллизия в ОБХСС. Мы же при Андропове многим насолили, вот и включились разные силы, пытались ответить. Всякие проверки затевали, мол, мы оказывали давление на свидетелей и на задержанных, протокол составили небрежно… Ну, и так далее. Мелкие придирки, отравлявшие жизнь.
Всё делалось с целью уже нас убрать из органов. Так бывает: сначала ты зачищаешь, потом зачищают тебя. И здесь спасает лишь жесткое следование закону.
Я собрался уходить, но спас мой начальник. Вызвал и сказал: «Учиться!» И отправил меня в Академию МВД…
— Вы импульсивный человек?
— На несправедливость, на то, что задевает, обижает, реагирую бурно. Есть такая черта. Хотя с годами стал спокойнее. Поэтому, собственно, и в драки влезал. И не только в электричках.
— Значит, если не по-вашему, сразу рапорт на стол?
— Знаете, ни разу не писал. Даже для ухода из МВД не понадобилось. Перешел в Совет безопасности — и всё.
— До этого вы были знакомы с Путиным?
— С момента его работы в контрольном управлении администрации президента. В Совбез меня рекомендовал Сергей Степашин.
Владимир Владимирович руководил аппаратом Совета и предложил мне сформировать управление по Северному Кавказу, возглавить его. Почти два года я провел на этом посту. Было очень интересно и полезно.
В марте 2001 года Владимир Путин вызвал и сказал, что есть идея вернуть меня в МВД на позицию заместителя министра. Разумеется, я согласился.
Чуть позже должность дополнили обязанностями статс-секретаря.
— А Рушайло ушел в Совбез. Рокировочка.
— У руководства страны были свои соображения. Вряд ли мне уместно их комментировать.
— Получилось во второй раз войти в ту же воду?
— За два года ситуация в МВД стала существенно иной. Главное же, что я не изменил себе.
— Сложно пришлось?
— Послушайте, а когда в нашей стране было легко? Но я учусь работать и жить, преодолевая трудности.
Разделяю мысль, что в каждой проблеме содержится ее решение. Надо лишь его найти.
Помню, несколько лет назад возвращался в Москву из Кашаровского детдома, что в Вышнем Волочке. Там воспитываются дети с серьезными нарушениями психики. Я уже работал в Госдуме. Если помните, атмосфера в обществе была непростой. Парламент принял «закон Димы Яковлева», в Москве проходили демонстрации, на которых портреты проголосовавших за документ депутатов публично топтали…
Чуть раньше в другом детдоме — «Теремок» — женщина вынесла мне ребенка и сказала: «Его хотели усыновить американцы, уже оформляли документы, а теперь по вашему закону мальчика отправят в Кашарово… Вы там были?» И я поехал, чтобы посмотреть. Грустная картина! Крыша течет, кругом разруха. Директор, робея, зовет меня в спортзал — единственное приличное помещение в интернате. Потом завели в палату. Я всякое в жизни повидал, но такого не встречал… Если коротко, очень серьезно больные дети.
Бедные нянечки, медсестры, врачи тянут на себе огромное и запущенное учреждение.
И вот еду в Москву — дорога долгая! — и размышляю, что можно сделать, поскольку так оставлять точно нельзя. Удивительно, но вскоре позвонил знакомый, которому я помог в свое время. Он работает в «Атоммаше», и у них есть строительное подразделение. Они приехали в Вышний Волочек, навели порядок в детдоме, отремонтировали актовый зал. Потом подтянулись еще люди, готовые помочь.
И я продолжал ездить к детям в Кашарово.
— Замечательно. Но мальчик, которого вам показывали в «Теремке», так и остался умирать на родине. Зато врагам не отдали!
— Нет, смотрю на ситуацию иначе. Надо лечить дома, а не раздавать по бедности. Как показала практика, некоторые иностранцы брали наших детей, скажем прямо, с неопределенными целями… Это первое. И второе, в Кашарово мы не только стены покрасили, а привезли специалистов и стали делать то, что и во всем мире, — оказывать современную медицинскую помощь. Все дети обследованы, ни у одного нет пролежней, это значит, что за ними постоянно и качественно ухаживают. Купили вертикализаторы — такие дорогостоящие устройства, которые способны помочь ребенку с ДЦП. Некоторые дети после курса терапии смогли встать. И усыновлять ребятишек наши граждане начали в разы больше.
— Вы говорите про детдом, чьим пациентам повезло. А сколько тех приютов, где ничего не изменилось?
— Нет таких! Все детские дома в стране заработали по-новому. По крайней мере, среди тех, что я видел. Я помог делать добро и наблюдал, как оно разрастается. Валентина Морозова, директор из Кашарово, под личную ответственность разрешила воспитанникам заниматься греблей, даже стала возить их на разные турниры. Единственная детская секция в городе!
Когда после трагедии в Карелии (помните, на Сямозере группа ребят с инструкторами попала в шторм?) я увидел Валентину Анатольевну на соревнованиях, и до меня, юриста, дошел смысл высказывания «Выше закона может быть лишь любовь!»
— Мы заговорили о Думе и работе в ней, проскочив мимо эпизода с терактом на Дубровке в 2002 году. Хотя это важная страница вашей биографии.
— В принципе, я не должен был туда ехать. Случайность. Как статс-секретарь МВД писал законы, отстаивал их, общался с представителями общественности, политических партий, депутатами, сенаторами, регулярно выступал в телешоу на федеральных каналах. И вот 23 октября 2002 года возвращался с работы, вдруг слышу по радио новость о захвате в заложники зрителей спектакля «Норд-Ост». Говорю водителю: «Сергей, обратно!» А тот работает со мной еще с Петровки. Очень порядочный и надежный человек. Он понял команду буквально и повез к театральному центру, поскольку привык, что в случае крупных ЧП я выезжал на место происшествия.
Смотрю, мы уже на Дубровке. Оценил обстановку и сказал: «А теперь — в МВД». Прошел к министру Борису Грызлову, мы обсудили сложившуюся ситуацию, я уехал домой, чтобы рано утром вернуться на службу. Борис Вячеславович говорит: «Прошу, возьми на себя общение с прессой. Надо людям объяснять, что происходит. У тебя это получится».
Так я стал говорящей головой штаба по освобождению заложников. Сами понимаете, обстановка была нервная, журналисты задавали самые разные вопросы. Старался ответить содержательно и честно. Сначала чувствовал враждебное отношение к себе, но постепенно оно стало меняться на заинтересованное.
— Где вы находились в момент штурма?
— Там же, в штабе… Считаю, силовики совершили чудо, не дав террористам убить заложников и предотвратив взрыв. Службы экстренной помощи в тех условиях и в то время сделали все, что смогли.
— В 2003 году вы стали депутатом Госдумы и оставались им четырнадцать лет. После МВД это можно было считать синекурой?
— Борис Грызлов сказал, что переходит на работу на Охотный Ряд и предложил составить ему компанию. Но никто депутатский мандат на тарелке с голубой каемочкой мне не приносил. Предстояло посостязаться на выборах с Татьяной Астраханкиной, секретарем ЦК КПРФ, имевшей немалый политический опыт. В отличие от меня. Борьба была конкурентная, для выигрыша пришлось потрудиться, но в итоге я победил с большим отрывом. Люди мне поверили.
Два срока председательствовал в думском комитете по безопасности, был рядовым депутатом, после ухода Андрея Воробьева на Московскую область в ноябре 2012 года возглавил фракцию «Единой России».
Так что не знаю, о какой синекуре вы говорите… К слову, и в Тверской области у меня последовательно возникли трения с двумя губернаторами. Сначала с Зелениным, потом с Шевелевым. С сегодняшним губернатором Руденей мы дружим.
— После ухода с постов магаданца Печеного и кемеровчанина Тулеева вы стали самым возрастным главой региона. Аксакал, можно сказать.
— Да какой же я ветеран? По стажу работы в республике и вовсе новобранец! Впрочем, дело не в количестве лет, проведенных на посту, а в том, чего удалось добиться. Мне не стыдно смотреть людям в глаза.
— Где остановились в Махачкале?
— Снял квартиру неподалеку от работы. Летом жил на берегу Каспия. Территория охраняемая, была возможность погулять, покупаться. При жестком рабочем графике это полезно и даже необходимо.
— Полагаю, вам пока не до красот республики?
— Сто процентов! На работу времени не хватает, где уж тут по сторонам глазеть?
— А что отвечаете внучке Маше на вопрос: когда приедешь, дедушка?
— За минувшее лето удалось провести с ней несколько дней. Попросил у президента небольшой отпуск, съездил в Тверскую область, отдохнул с семьей.
Маша уже была здесь с подружкой, им понравился Дагестан и его жители.
— По ощущениям, вы сюда надолго?
— В моем возрасте лучше думать не о времени, а результатах.
Как человек пишущий, вы отлично знаете, что в конце предложения ставят точку, восклицательный или вопросительный знак. Но можно и кляксу посадить, испортив все впечатление. Важно выбрать правильный знак препинания, завершая рассказ.
— Вы какой предпочитаете, Владимир Абдуалиевич?
— Мне больше нравится многоточие, открытый финал. Продолжение следует…
Махачкала