Как-то ночью в Ферганской долине я долго не мог уснуть: перед глазами проносились оскаленные морды коней, а в ушах стоял топот копыт и гортанные выкрики. Еще несколько часов назад я был на игре в кок-бору — это что-то среднее между скачками и регби: толпа здоровенных мужиков на лошадях таскает по полю тушу барана, пытаясь закинуть ее во вражеский «казан» полутораметровой высоты, сооруженный из покрышек. Шел Навруз — удивительный праздник, ставший частью мусульманской культуры в широком смысле, при этом выросший из языческого огнепоклонничества и многими в исламском мире порицаемый.
Чтобы как-то успокоиться, я задумался о дальнейшем пополнении своей «наврузной коллекции» впечатлений. В Иране, колыбели этого праздника, я его отмечал, теперь вот в Оше. Куда съездить в следующем году? В Афганский Туркестан? К иракским курдам? Иншалла, когда-нибудь… А может, в Дагестан? От Москвы недалеко, языкового барьера нет, зависимости от курса доллара — тоже. Я завязал узелок на память и, наконец, уснул.
Дагестан, как и загадывалось, случился спустя год. Столичные коллеги-путешественники рассказывали, как справляли праздник в Южном Дагестане — у лезгин в селе Ахты или у азербайджанцев в Дербенте. Мне выпало приглашение к лакцам, где и Навруз не Навруз, а «Интнил хху»…
«Приезжайте скорее! Завтра будет праздничный костер!» — пришла эсэмэска от Саши из лакского селения Сумбатль. «Да, Саша. Саша Газиев, — невозмутимо прокомментировал мой московский коллега, „сосватавший“ меня в горы. — У лакцев такие сочетания — обычное дело».
Спустя пару часов после Махачкалы маршрутка поднялась на перевал. По-лакски он называется Яту-як, по-русски — Красный. Впереди — Кулинский район, куда мы и стремимся. Вокруг — бурые горы со снеговыми вершинами. Светло-коричневая грунтовая дорога стекает по темному склону и убегает к горизонту. Заехали в Вачи, райцентр. На часах одиннадцать утра. Маршрутка уходит дальше, в какой-то аул у Чирагского перевала.
— Салам, салам! — встречает нас Саша. Ему лет сорок, он коренаст, спокоен и прост в общении. Как многие светские дагестанцы его возраста, предпочитает бороде щетину, носит черную кепку и вечно модные на Кавказе остроносые ботинки. — Пойдемте уже в ДК, сейчас там будет концерт! А завтра посмотрим, как празднуют в селах. Правда, сейчас это уже не то, что в моем детстве. Размаха нет — многие за последние годы уехали в город. А кто-то молиться стал. Говорят: мы мусульмане, а Праздник Весны не наш, языческий!
Пессимизм сумбатлинского горца разделять не хочется, но после его слов закрадываются сомнения: вдруг праздничные традиции ушли в прошлое, оставшись только в трудах этнографов?
В Иране, колыбели этого древнего праздника, в наши дни Навруз — событие домашнее. В этот день вся семья неизменно собирается вместе. Ко встрече нужно заблаговременно подготовиться — тщательно прибраться в доме, раздать долги, простить обиды и примириться с недоброжелателями, чтобы не тащить в будущее прошлогодние проблемы.
Основная часть новогодних обрядов — подготовка скатерти с семью предметами — «Софре хафт син», аналога нашей новогодней елки. На «софре» — расстилаемую на полу скатерть — кладут семь предметов, начинающихся на арабскую букву «син». В зороастризме, древней религии персов, каждый из этих предметов воплощает то или иное благо этого мира.
Состав «хафт син» не изменился с глубокой древности. Это яблоко («себ») как символ красоты и здоровья, пророщенные зерна пшеницы («сабзи») — символ возрождения природы, уксус («серке») — символ долголетия и терпения, дикая маслина («сенджед») — знак любви, монета («секке») — символ процветания, чеснок («сир») как символ здоровья и, наконец, сумах — специя, символизирующая солнце и победу над злом. К этой «инсталляции» нередко добавляют раскрытый Коран или томик любимого персидского поэта, а также мини-аквариумы с золотыми рыбками, символизирующими счастливую жизнь.
Новогодние торжества продолжаются две недели. Вдоволь наотмечавшись дома и посетив живущих поблизости родственников, весь Иран отправляется в дорогу — навестить тещу в Захедане, давних друзей в Мешхеде или просто попутешествовать по стране. Те же, кто не хочет покидать дом слишком надолго, «путешествуют» до ближайшего городского парка. Тем более что традиция советует провести на природе тринадцатый день после Навруза, чтобы не столкнуться с заглянувшими в дом злыми духами. Мужчины ставят палатку, женщины готовят обед на газовом примусе, заваривают чай — и семейный пикник удался!
Главная забота в каждой семье — встретить весну достойно. У лакцев для этого еще накануне праздника, 20 марта, готовят сладкие пироги «барта», а к вечеру 21-го — мясной суп «итти нак» с растертыми пшеничными зернами. Как правило, утром того же дня их перемалывает старшая в доме женщина. Для этого во двор выносят ручные каменные жернова, которым запросто может быть лет сто, а то и двести.
А мужчины собираются в центре села, чтобы разбудить весну. Начинается самая шумная часть праздника.
В Кумухе, центре соседнего Лакского района, небольшая, но очень бодрая делегация устроила сход в крепости над аулом. В качестве «будильников» у них самодельные пистолеты-пугачи и кустарные фейерверки: запаянная с одного конца короткая стальная трубка на подставке, деревянная пробка, самодельный бумажный фитиль и охотничий порох. Заряженную трубу ставят пробкой кверху, поджигают фитиль — и через несколько мгновений деревяшка с грохотом отправляется в небо.
В соседнем ауле Шара все проще и суровее, там «минометов» не изобретали. Вместо них использовали деревянные колышки и «стартовую площадку» — большой плоский камень с тремя углублениями. Туда насыпают порох, забивают колья и подносят к камню огонь на длинной проволоке. За «камланием» завороженно наблюдают два десятка аульцев.
Ба-бах! — и через секунду все снова толпятся у камня, и кто-то из старших с детским восторгом забивает новые колышки. Для пущей убедительности сигнал «будильника» повторяют раз десять.
Есть ли что-то общее у дагестанского празднования Навруза со среднеазиатскими традициями? Все-таки долгое время жили в одной стране…
В Оше, городе с трехтысячелетней историей, где киргизское перемешалось с узбекским, кочевое с земледельческим и советское с постсоветским, праздник, можно сказать, един в трех ипостасях.
Первая, семейно-соседская, найдет вас сама где-нибудь на школьном дворе в пяти минутах ходьбы от хостела. И в ближайшие час-два вы будете танцевать под задорную киргизскую попсу, которую благодаря мощным колонкам услышат во всей Ферганской долине. Старшее поколение будет угощаться пловом в самой настоящей юрте, установленной прямо здесь, в центре города. А юные восточные красавицы соберутся в очередь к длинным половникам, чтобы помешивать сумолок — сладкое праздничное варево, которое всю ночь готовится из пшеничного солода с добавлением муки, масла и сахара. Говорят, если провернуть половником семь раз по кругу и загадать желание, оно непременно сбудется.
А утром ошане семьями собираются на площади Ленина. Там большой концерт: кавээнщиков сменяют юные феи с восточными танцами, русские мальчуганы в косоворотках и девочки в сарафанах танцуют кадриль, а киргизы — аргентинское танго. Под занавес выходит Хозяйка-Весна в образе зрелой красивой женщины. Она делает «алас-алас» — окуривает гостей дымом арчи (киргизского можжевельника), очищая от болезней и отгоняя злых духов.
В третьей, кочевнической ипостаси, Навруз отмечают на ипподроме в окрестностях Оша. Под эту дату подгадывают финал чемпионата Юга Киргизии по тому самому кок-бору — «регби-скачкам». Эта старинная игра популярна не только у киргизов, но и у казахов, таджиков, узбеков. Есть даже Международная федерация кок-бору со штаб-квартирой в Бишкеке.
В лакском варианте Навруза нет ничего похожего на «конное регби» с бараньей тушей. Есть сладкие кушанья, неизменное разведение костров. И даже свои спортивные состязания.
Свой ритуал у детей — ближе к вечеру, прихватив праздничный пирог «барту», они идут «колядовать», неся в каждый дом звонкую радость и собирая в ответ конфеты и другие сладости.
Подростки стаскивают дрова для большого аульского костра. В дело идет все, что можно поджечь — автопокрышки, бревна, старые доски, сено и ветошь. Место для костра выбирают, чтобы было видно издалека — либо в горах над селением, либо у главной дороги.
С началом сумерек, когда в долину наползает густой туман, а в ясном небе разгораются звезды, у огня собираются и стар и млад. В небо взлетают первые языки пламени, начинает играть народная музыка, и маленькие девочки пускаются в пляс. Я смотрю по сторонам, пытаясь найти зурначей и барабанщиков, но их нет. Сейчас таких музыкантов осталось мало, многие из них уехали в города. Зато почти у каждого аульца есть телефон, куда можно закачать сколько хочешь мелодий. XXI век вносит коррективы даже в самые древние праздники…
Девушки обходят собравшихся, угощая конфетами. Мужская часть общества — из тех, кто днем «будил весну», — поздравляют друг друга. По кругу идет стакан с водкой: «Кинса бьяннау!» (Всего тебе хорошего!) — «Цуллу аннау!» (И ты будь здоров!).
И начинается спорт по-лакски. Вместо «конного регби» — метание «турби» — глиняных ядер размером с кулак с закрепленными фитилями из соломы. Их поджигают тут же, от общего огня. Запас таких первобытных гранат мы видели во дворе у наших хозяев. Их, очевидно, готовят в каждой семье, где есть дети.
…Большое пламя догорает, и люди расходятся по домам. Каждая семья зажигает костер у себя во дворе. Есть свет от пламени — никто не подумает, что дом пустует. Через семейный костер прыгают, чтобы избавиться от невзгод и болезней. Разбежавшись, каждый произносит «заклинание»: «Хворь — огню, здоровье — телу!». Праздник живет, праздник не выдохся.