Известный чеченский пластический хирург Хасан Баиев не раз удивлял коллег. Сперва когда бросил стажировку в Москве и вернулся в республику, охваченную войной. Потом когда оставил Америку, чтобы вновь уехать домой, в теперь уже мирный Грозный, — поднимать медицину на новый уровень. Он был назван человеком года в США, Великобритании и Японии, получил международную премию «Врач мира». Многократно был под прицелом только потому, что выполнял свой профессиональный долг. За ним охотились и боевики, и федералы. В 2000 году Баиев вынужденно покинул родину, 15 лет прожил в Штатах, построил там завидную карьеру — и все равно вернулся домой, в Чечню. Начал с того, что привез команду всемирной благотворительной организации «Операция „Улыбка“» в Грозный и Владикавказ.
— Расскажите, как вы попали в Operation Smile?
— Для них не имеют значения твое имя, опыт, заслуги, репутация. Нужно доказывать свою компетентность, подготовка идет серьезная, и отбор специалистов жесткий. Я прошел годовую стажировку, прежде чем меня взяли в команду, хотя к тому времени уже считался в Америке достаточно известным пластическим хирургом. Стал вместе с командой ездить по всему миру и оперировать детей с расщелинами губы, неба и другими лицевыми патологиями. Несколько лет эти акции проводились в Грозном, в этом году — в Северной Осетии. Оперировали детей со всего Северного Кавказа. Сегодня такие оперативные вмешательства стоят больших денег, мы же делаем их бесплатно. Лучшие специалисты со всего мира: из России, Америки, Италии, ЮАР, Японии и других стран — дарят детям будущее. Вы бы видели, как жизнь пациентов меняется после операций! Они становятся совсем другими.
— Как чувствуете себя на родине, что радует, что огорчает, а что, может быть, удивляет?
— Прекрасно, потому что я в Чечне родился, вырос и не представляю себя нигде больше. Всегда в Штатах говорил: никогда из меня американца не сделаете. Дети, возможно, могут впитать дух этой страны, я же — нет. Меня постоянно тянуло на родину. Когда уволился со словами: «Еду в Чечню», коллеги удивлялись и не понимали почему. Ведь там моя карьера так хорошо складывалась. Посчитали ненормальным. Они были в ужасе: как можно вернуться туда, где тебя преследовали, где над тобой издевались, где погибло много родственников и знакомых, где дважды разрушили дом? Но у чеченцев это в крови — куда бы ни занесла судьба, мы обязательно должны вернуться домой.
— Вы ведь были в Москве, когда началась война?
— Да, жил в столице, и неплохо жил. Так что все мои коллеги были в шоке, когда в один день я решил все оставить и уехать в Чечню. Загрузил целый «Камаз» необходимых для своей работы медикаментов, приехал в родное село Алхан-Калу — там тогда был эпицентр войны — и открыл маленький госпиталь, который стал единственным медицинским учреждением на пять населенных пунктов.
— Не могу пройти мимо темы «Басаев — Радуев — Бараев», хотя она чаще других вызывает интерес у журналистов и, скорее всего, действует на вас как удар молоточком по колену. Скажите, вы испытывали к боевикам негативные чувства? Вы ведь понимали, что из-за них погибли многие мирные люди, но все же оказывали им медицинскую помощь.
— Абсолютно не чувствовал негативного отношения к боевикам. У каждого была своя история. Их вынудили взять в руки автомат. Многие, кого называли боевиками, имели высшее образование и в прошлом были порядочными людьми. Они жили, работали на благо своей родины. Но в одночасье лишились всего — дома, семьи. Как поведет себя человек в такой ситуации? Это послужило поводом, спусковым крючком, чтобы взять в руки оружие и начать мстить. И прежде чем что-то говорить, надо знать правду, историю каждого человека. Просто так, поверьте, никто не хотел воевать, ни один человек в Чечне.
Медицина должна быть вне политики. Когда их смешивают, мы становимся просто варварами. Во время кавказской войны известный врач Пирогов ездил по Кавказу. Когда он приезжал, наступало короткое перемирие и воюющие стороны давали возможность лечить раненых. Я считаю, что доктор должен выполнять свой профессиональный долг несмотря ни на что. Это его прямая обязанность. Мне приходилось оперировать людей, совершавших ужасные преступления, как с чеченской, так и с российской стороны. Каждый сам ответит перед Всевышним за свои деяния — хорошие или плохие. Никогда ни у кого не спрашивал: «Чем ты занимаешься, где прописан, какого вероисповедания, какая у тебя человеческая позиция?» Всегда говорил: я не следователь, в мою компетенцию допрос не входит. Такова моя позиция, за нее, наверное, меня и уважали, благодаря ей остался жив.
Пособничество врагу мне вменяли и чеченские бандиты, и российская власть. Тот же Арби Бараев, знаменитый своей жестокостью бандит, ждал момента, чтобы меня убить. Единственное, что его останавливало, — тот резонанс, который могла вызвать моя смерть. К тому же меня охраняло 12 человек и все родное село. Так что со своей затеей ему пришлось повременить.
— В Америке вы написали книгу под названием «Клятва». Для вас это попытка выговориться, облегчить страдания, накопившиеся за годы войны?
— Поразило, что, когда приехал в Штаты, меня многие там знали заочно. Когда я был еще в Чечне, журналисты всемирно известных изданий The New York Times, The Washington Post, The Los Angeles Times находили, брали интервью. Я представлял интерес: первый человек из Чечни, который уехал в Штаты, непосредственный свидетель войны. Ездил по Америке, выступал в разных учебных заведениях, было много встреч в университетах, колледжах. Тогда понял одну вещь и очень удивился: обычные люди, студенты, вообще не имели представления, где находится Чечня, и не знали, что существует Северный Кавказ. Знали Грузию, Азербайджан, Армению, для них это — Кавказ.
Я не понимал, как можно так плохо знать географию и почему им вообще нет дела до чужого горя. Тогда и возникла идея написать книгу и дать возможность западным читателям понять нас, получить истинное, не искаженное пропагандой, которая делала из нас монстров, представление о моем народе и чеченской войне. По правде сказать, не ожидал, что «Клятва» вызовет такой резонанс и тем более станет бестселлером. Она переведена на 20 языков, по ней снимают фильмы, но до сих пор нет издания на русском. Я думаю, что в России не будут рады, если информацию, которая там есть, прочитают миллионы. Это книга об увиденном и пережитом. Правдивый рассказ человека, описавшего войну какая она есть, без героизации участников. Для меня на самом деле в этой войне нет героев. Книга пользуется спросом еще и потому, что тема терроризма сейчас актуальна во всем мире. Два раза переиздавалась, первые 10 тысяч экземпляров быстро разошлись.
— А как вы оказались в Америке?
— Решил покинуть Чечню, когда понял, что моя жизнь находится в реальной опасности. Да и психологическое состояние было ужасное. Приходилось много оперировать, если и спал, то три-четыре часа в сутки, неделями не выходил на улицу. Это был конвейер, конечно. Было ощущение, что людей с нормальными конечностями, с руками, ногами, не осталось. Уехать в США помогла международная организация «Врачи за права человека». Это был очень тяжелый период. Я уехал в Америку, чтобы пройти реабилитацию, у меня и мысли не возникало остаться там надолго, тем более навсегда. Бросить в преклонном возрасте родителей, сестер, братьев… Чеченцы очень сильно привязаны к своей земле, мы думаем не только о родителях, но и о том, где найдем свое последнее пристанище. Я не планировал там оставаться, но ситуация сложилась очень серьезная. Позвонила сестра и сказала, что обратной дороги нет. Меня ищут и федералы, и бандиты, на блокпостах висят мои фотографии. Пришлось остаться. Конечно, я знал, что вернусь, только не знал когда. И впервые мне удалось приехать в Чечню лишь через семь лет.
— Как человек может отказаться от большого города, больших денег, связей, мировой славы, в конце концов, и спокойно работать в маленькой республике? Это «состояние дзен» такое?
— Видимо, это мой характер. Когда, отучившись в Красноярске, приехал в Чечню работать в республиканской клинической больнице скорой медицинской помощи, ни разу рубля с больного не взял. Однажды даже серьезно повздорил со своим заведующим — он пытался установить месячный тариф, который я должен был собирать с пациентов. Так работать я не хотел, но и кавказская система не хотела давать сбой. Всех докторов собрал, предупредил: если еще раз хоть рубль возьмут с моего больного, по стенке размажу так, что сам Елизаров не соберет.
Меня так воспитали, для меня не важны статус, положение, должность — пациенты все равны. Когда звонят с просьбой: прими этого, другого, третьего, всегда говорю, что нужно соблюдать порядок. Почему за сто километров приезжает женщина с маленьким ребенком, сидит, ждет в холле своей очереди, а какой-то высокопоставленный чиновник думает, что ему все обязаны?
Всегда говорю: сегодня у меня есть возможности, завтра их может уже не быть. Есть в этом свой интерес: чтобы угрызения совести не мучили — мог и ничего не сделал. Поэтому и занимаюсь благотворительностью. Использую свое имя, чтобы на Кавказ приезжали лучшие врачи со всего мира. Дети для меня — святое, независимо от национальности, вероисповедания, они ангелы. Когда вижу реальный результат, как могу изменить их будущее, — это лучше любой награды.
— Кажется, что такому легендарному врачу, как вы, все по плечу… Вам вообще знакомо чувство беспомощности?
— Абсолютно не считаю себя легендарным. Чувство беспомощности испытывал во время войны, но не сейчас. И это чувство проявлялось и по отношению к себе, когда провоцируют, унижают, а ты стоишь и ничего не можешь сделать. Отец всю жизнь повторял: человек, который имел терпение и мудрость не поддаться на провокации, сильнее, чем тот, кто идет у них на поводу. Вот эта простая истина мне сильно помогала во время войны. И, конечно, помог спорт — контролировать эмоции, тело.
—Удивляет, что вы выбрали бои без правил. Как получается ударить человека, зная, какой ценой порой достается его здоровье?
— Помню еще школьные годы, когда в финале, в борьбе за первое место, я оказался на татами с родным старшим братом. Рубка была очень сильная, никто не хотел уступать, но в итоге я проиграл…
— Уступили или действительно проиграли?
— Проиграл, он был сильнее физически. В схватке для меня не существует никого, кроме соперника, даже если это родной брат. На татами я в первую очередь спортсмен, а не брат, друг, врач. Доктор во мне умолкает, когда начинается бой. Но если выбирать между спортом и медициной, как однажды и случилось, то скажу так: без спорта я могу представить свою жизнь, а без медицинской практики нет. Когда в американском глянцевом журнале о знаменитых спортсменах Bodyguard после победы на чемпионате Америки и мира вышла статья обо мне, мне позвонила известная актриса с предложением стать ее личным телохранителем. «Знаете, — говорит она, — вы и доктор, и спортсмен, идеально мне подходите, любые ваши условия принимаю, только, пожалуйста, согласитесь». Конечно, если бы я согласился на эту работу, получал бы большие деньги, но моей целью было вернуться за операционный стол, потому что я так соскучился по профессии, что уже даже во сне оперировал. Отказался.
— Нынешний Хасан Баиев поступил бы так же, как и Хасан Баиев, которому было немногим за 30, то есть не делал бы различий между боевиками и российскими солдатами?
— Абсолютно. Ничего не поменял бы. Когда меня спрашивают, жалею я, не жалею… Ни о чем в своей жизни я не жалею.