Мансуру Магоматхажиеву можно назвать полиглотом: наряду с русским и чеченским она владеет французским, латинским и английским языками. Окончив в 1982 году иняз Чечено-Ингушского госуниверситета, она 20 лет проработала в школе учителем французского и русского языков, а затем 11 лет преподавала французский и латинский в ЧГУ.
Из-за пенсионного возраста попала под сокращение. И сейчас знание иностранных языков помогает ей разве что подбирать имена для кошек — их у нее 46.
Ее называют оптимисткой. Она и сама признается, что всегда надеется на лучшее. И приводит в пример историю слепого кота Дарира.
— Сосед мой работал в Черноречье. Такой же, как и я, дурак: всех кошек жалко ему. Он мне звонит и говорит, что одну русскую бабушку забрали сыновья, а кота ее слепого оставили, он бродит один, жалко очень. Я ему отвечаю: «Ваха, ты же знаешь, что я его не оставлю, вези».
Рассказала про кота волонтерам из приюта «Надежда на жизнь». Они тогда снимали частный дом для кошек и собак и предложили забрать его. Отправила Дарира им на такси.
Потом чеченское правительство построило для приюта новое здание, и на открытии Рамзан Кадыров сказал, что заберет к себе домой самую «неблагополучную» кошку. Волонтеры предложили Дарира. И теперь он живет счастливо в резиденции у главы республики. Вот такая судьба.
— Как я стала волонтером? В 1999 году, во время второй чеченской кампании, в очередной раз убегая от войны, многие спешно покидали дома, оставляя все, в том числе и кошек.
Мы сразу не выехали, а потом было поздно: город окружили, идти пешком мама не могла — инвалид первой группы. Остались мы с ней и с моей десятилетней дочкой в Грозном. Здесь, в этом доме.
Холодно было, мы поставили буржуйку, и на этот огонек каким-то чудом собирались кошки, собаки и голуби.
Бедные голуби, их всех со временем съели…
Во всей округе нас было 33 человека. Мы старались держаться вместе, каждый день переписывали друг друга.
У кого-то была картошка, я просила, чтобы не выбрасывали очистки, варила их собакам.
— На улице было холодно, поэтому кошки жили вместе с нами в квартире. Еще забрали к себе нескольких соседей — русских бабушек, которые были одиноки. В подвал мы спускались редко: маме было сложно.
Со временем кошек стало много, уже и ходить среди них было невозможно. Но решили: если погибать, то вместе.
Во дворе стояли брошенные продуктовые ларьки. Когда боевики обнаружили их, они стали приходить за едой и заодно расстреливали наших собак.
Лицо одного из них до сих пор помню. Такой молоденький, лет шестнадцати, с зеленой повязкой. Он прицелился на нашу любимицу — собаку Тасоню. Я ему говорю: «Ради Аллаха, не стреляй!» Посмотрел на меня злобно и ушел.
Потом пришли солдаты и точно так же прицелились, но уже не в Тасоню, а в меня. Один, его звали Эдик, приставил к моей груди автомат, но второй солдат спас.
Вообще, в ту войну мы несколько раз чудом остались живы. Все говорили, что Всевышний спас нас, потому что мы спасали кошек.
А собак спасти не смогли. Следующая партия военных все-таки добила их. Бедного, единственного оставшегося Кузю, сына Тасони, я не знала куда спрятать: то в один подвал, то во второй. Он ненавидел военные машины, бросался на них с лаем. Так и погиб под колесами.
— Когда война закончилась, кошек у нас разобрали, так как в городе было много мышей и крыс. Но постепенно у нас появлялись новые: я подбирала на улицах больных и лечила. Правда, уже тайно от мамы: она была юристом, и к ней часто за консультацией приходили люди.
Держала кошек в нашей второй, разбитой квартире. В той, где мы жили с мамой, тоже было несколько «легальных». А «нелегалы» меня часто подводили: заскакивали к нам в квартиру.
Мама спрашивает: «Это откуда?» Я растерянно отвечаю: «Не знаю». А потом якобы с досадой: «Ну вот как они нас находят?..»
Когда преподавала, было легче. Студенты меня очень любили, помогали. Как только подрастали котята, они сразу же их разбирали — и мальчиков, и девочек. До сих пор, когда встречаемся, они мне напоминают о наших подопечных.
— Раньше животных пристраивать было проще. Но и подкидывали чаще. Утром открываешь дверь, и стабильно стоит коробка с малышами. Четыре, восемь, десять штук. А что делать? Не воевать же с котятами… Выхаживала, пристраивала.
Хорошо, что сейчас подкидывают не так часто. В городе появляется все больше волонтеров. Молодые в основном. Это очень радует.
Но почему-то у них нет единения, не ладят друг с другом. А в нашем деле каждого волонтера ценить надо. И если всем объединиться, то можно избежать домашних приютов — ведь ненормально среди людей держать по полсотни кошек. Я это понимаю.
Но даже котят сейчас берут редко. Потому что много богатых людей стало, у них персидские ковры, изысканная мебель. Все это богатство вытеснило из домов животных. А если и заводят, то в основном дорогих породистых. Персидских — под стать коврам.
В прошлом году меня пригласили провести урок доброты в Математической школе. Позже классный руководитель мне сказала: «Мансура, ты знаешь, дети раньше равнодушны были к кошкам, а сейчас очень любят, просят родителей завести их».
В этом году эти же ребята приезжали ко мне домой — с кошками поиграть, покормить их.
— Детям, если объяснять, они всё понимают. Но некоторые родители выбивают из ребенка всю любовь к животным, не понимая, что ожесточают их.
Помню, идет замызганная особа с двумя такими же детьми и говорит им, указывая на моих кошек: «Не трогайте, они грязные». Почему они грязные? Они все чистые, искупанные, обработанные от блох.
Если люди не очень испорчены, их можно воспитать даже в зрелом возрасте. Просто надо помогать им стать лучше. Вот моя соседка не понимала, как можно кошек дома держать. В итоге стала ярой кошатницей. Даже две мои кошки к ней жить перешли, а когда они заболели, она плакала.
Дворник наша никогда контейнер кошачий не тронет. Наоборот, сама им еду приносит. А раньше удивлялась мне: «Это же твое время, твои деньги…»
— Есть такие люди, которые обречены быть злыми, и с этим ничего не поделаешь. Один мой сосед ненавидит кошек, часто на них дико орет. Я все время в напряжении, даже телевизор уже не смотрю: боюсь не услышать, если он будет их пинать. Остальные соседи нас любят. Часто приносят кошкам все, что не доедают.
Плохие соседи — это проблема. Многие волонтеры жалуются, что они изводят их нетерпимым отношением к кошкам.
Недалеко от меня жила бабушка с кошками, такая маленькая, худенькая, и сорока килограммов не весила. Она часто плакала из-за соседей: мучили и ее, и кошек.
Мне повезло. Благодаря маме я жила словно за ширмой — она была уважаемым человеком, и нас никогда не обижали.
— У меня бывало и по 60 кошек, и до 90 доходило. Но это не мешало мне ухаживать за собой. Я всегда красиво одевалась — и когда работала, и когда волонтером стала. Шила сама себе юбки, кофты, даже сережки делала.
Квартиру, где жили кошки, и наш подъезд я всегда сама мыла. В последнее время с этим сложнее: колени болят, давление часто скачет.
Сейчас у меня 46 кошек. Последнюю знакомые недавно нашли. Она неходячая была, я думала, что парализованная, но на всякий случай начала колоть противовоспалительное. Постепенно кошка начала ходить. Хромает, правда, но это не страшно.
Многие думают: как так можно жить? Столько кошек, это же ненормально. А нормально оставлять их умирать?
Шарлота лежала на рынке с огромной гниющей раной до самой кости, умирала… Вдобавок она была в положении. Забрала ее домой, дала антибиотики, обработала перекисью, на второй день она начала есть.
Сейчас такая активная, что иногда с ней невозможно находиться в одной комнате. Она вислоухая, видимо, домашняя была. Из-за котят их часто выбрасывают.
Стерилизовать, видите ли, грех. А обрекать бедных животных на холод, голод и инфекцию — это не грех.
— Что самое сложное? Все упирается в финансы. Например, вакцинация — дорогое удовольствие. Не вакцинируешь — постоянно надо лечить.
То, что дочка из Германии присылает, и почти вся моя пенсия — все уходит на кошачьи нужды. Недавно дочь звонит и говорит: «Если я пришлю тебе деньги, ты все равно пустишь их на кошек, поэтому я заказала тебе суши, сейчас привезут».
Я люблю суши и все такое, но рука не поднимается тратить на себя.
Чтобы стерилизовать кошек, даже брала в банках кредиты. До сих пор не расплатилась.
В прошлом году первый раз на своей странице в Instagram обратилась к подписчикам с просьбой помочь со стерилизацией. Это было единожды: мне стыдно просить. Сейчас вот котята выросли, понимаю, опять нужна помощь, но никак не пересилю себя написать пост.
— Раньше рядом с 9-й горбольницей жила очень хороший ветврач Лена. Ее знают все, у кого есть или были кошки. Моих она лечила и стерилизовала дешевле и в долг. Уехала, к сожалению.
Теперь лечу сама. У меня многолетний опыт, накопленный методом проб и ошибок. С тех пор, когда в Грозном ветврачами и не пахло. Помню, как вылечила первого котенка. Нашла его на улице — маленький, худой, одни кости, задыхается.
Это было военное время, январь месяц. У меня ничего не было, кроме молока и спирта. Купила у боевиков несколько литров, чтобы обрабатывать раны.
Наши алкаши все тогда выжили, хотя спали без окон и дверей. И я решила попробовать: смешала молоко со спиртом и несколько раз вливала в котенка. Такой пушистой красавицей выросла.
— Рацион? В основном варю в десятилитровой кастрюле кости, добавляю в бульон рис и куриную печенку. Один килограмм — 50 рублей. В день — шесть килограммов. На сутки хватает.
Сухой корм ежедневно даю. Знаю, вредно, но они любят. 15 килограммов «Китеката» хватает дней на восемь.
Один-два раза в месяц могу позволить жидкие корма. А остальное — в зависимости от соседей. Кто что принесет.
Кошки тоже гурманы. Кто жидкость любит, а кто капризный — вылавливает лапой только мясо.
Они у меня живут в трех квартирах. Есть обособленные — внуки моих первых. Они всегда со мной. И те, кто нуждается в уходе.
Некоторые просто не могут без меня. Вот Бритни жила в квартире наверху. Я там раньше часто бывала, а в последнее время поднимаюсь всего два-три раза в день. И она впала в депрессию.
Когда я это поняла, забрала ее к себе, и все — она ожила. Целыми днями сидит и смотрит на меня. Но гладить себя особо не позволяет: не любит ласку. Ей просто необходимо меня видеть.
В квартире напротив живут те, которые хотят жить именно там. Если даже я приношу их к себе, они все равно уходят туда.
— Имена кошкам даю в основном латинские или французские. Стараюсь подбирать под характер. Дуся вовсе не от русского имени: «дус» по-французски «мягкая», «нежная». Трехцветки Николь, Колет, Тринити и Лора от слова «триколор».
Миракль — от латинского «чудо». И это было чудо, что мы с ней выжили. Я увидела, как она мечется на дороге среди машин, и безрассудно бросилась спасать. Создали с ней аварийную ситуацию.
Рыжий Теодор, потому что «дор» — золотой.
А вот Цыгана мне соседка русская оставила, когда уезжала. Назвала его так за стремление к побегу и к победе. Он постоянно уходил, каждый вечер его искала.
— Чувство усталости и обреченности у меня есть давно. Я не могу никуда выехать даже на один день. Родственники часто обижаются на меня. Я и не приглашаю никого, потому что стыдно.
Мой брат 20 лет живет в Бельгии. У него четверо детей. Они были маленькими, когда уезжали, а сейчас старшему исполнилось 25 лет.
Дочь уехала в Германию семь лет назад. Недавно у меня родился третий внук. Когда дочь была в роддоме, младшую девочку не с кем было оставить. Я сидела и плакала — ведь я должна была быть там.
Иногда слышу от подруг: «Как же я устала, как же мне все надоело!» Мне тоже давно все надоело, и я давно устала, но кошек несчастных не брошу и никогда ни в чем их не виню. При чем тут они?
Мечта? Чтобы всех моих кошек взяли, но только в добрые руки. Чтобы я вычистила свои квартиры, уехала к дочке и нянчила своих внуков.
Навсегда уехать я бы не смогла. Просто очень хочется увидеть родных мне людей.