Раисат Османова: Первый раз об усыновлении я подумала в 1988 году, когда в Армении случилось землетрясение. Тогда я решила взять ребенка, мальчика. У меня уже было трое своих: две дочки и сын. Я хотела мальчика, чтобы у сына был брат. Мы с мужем узнали, что в Дагестан привезли целый вагон детей из Армении, стали выяснять, обращаться с просьбой об усыновлении, но нам сказали, что этих детей здесь не оставляют. И их увезли. Но специально взять ребенка из детского дома — такого желания у меня не было. А в 1992-м я посмотрела фильм «Маленькая хозяйка большого дома». Если вы не смотрели, посмотрите обязательно. После этого фильма я загорелась желанием открыть частный детский дом…
Но Али появился в нашей семье только в 2005 году, ему тогда 5 лет было. На тот момент я уже была разведена, дети мои выросли, учились в университете. Я поняла, что если я подняла троих детей, то еще одного ребенка смогу. Когда мы привели Алишку, больше всего мой сын обрадовался. Я заранее ему сказала: «Случись что-нибудь со мной, это твой брат и твой сын, и он вместе с тобой в твою семью войдет».
Я удивлялась, какой он аккуратный. В детских домах их учат быть самостоятельными. В пять лет он раздевался и аккуратно все складывал. Я даже старшему сыну его в пример ставила. А сейчас уже разбаловался. Пришла сегодня с работы: свитер в одном месте, штаны — в другом.
С одной стороны, вроде бы не трудно воспитывать приемного ребенка, а с другой стороны, это нелегкий труд.
У некоторых приемных родителей бывает, что дети в переходном возрасте говорят: «Ты мне не мама, ты не имеешь права меня бить или наказывать». Алишка мне никогда такого не говорил. Уже через две недели после того, как он появился в нашей семье, он стал называть меня мамой, а до этого «теть Раисат» называл. Мы все даже удивились, потому что ему никто не говорил называть меня мамой, он сам так решил.
Порой бывает нужна психологическая помощь: не знаешь, как вести себя в той или иной ситуации. Когда столкнулась с этой проблемой, поняла, какие дорогие у нас психологи…
Непредсказуемый характер оказался у мальчика. Он мог убежать с уроков, были конфликты с одноклассниками. У меня был контроль над ним, но я все равно не справлялась. Или я должна была работу бросить. Перевела его в частную школу, где есть охрана и где за ним присмотрят. Утром он туда шел, в шесть часов вечера только их оттуда выпускали. Я могла спокойно работать.
Бывает, у меня спрашивают: как ты рискнула? Но я же подняла троих детей, мне не было трудно. Дети выросли, в семье уже четыре взрослых человека, я думала, мы вчетвером справимся с одним ребенком. Но этих троих детей, конечно, было легче воспитывать. И все же ни разу я не пожалела, что взяла его, никогда у меня не опускались руки. Более того, я готова была взять еще ребенка, но жилплощадь не позволяла.
В сентябре этого года я взяла опекунство над девочкой. Нине 16 лет. У нее была приемная мама, но недавно она умерла. Мне хотелось бы, чтобы она жила со мной, но она не захотела. Это нормально, потому что я для нее никто. Она выросла с братом и сестрой, которые тоже были приемными у их общей мамы. По закону после 16 лет разрешается раздельное проживание. Она будет под моей опекой два года.
Была у меня на учете в отделе опекунства одна девушка. Хорошая, и училась неплохо. У нее умерла мама. Девочка немного избалована была, да еще переходный возраст, после смерти матери перестала слушать бабушку. Соседка ей сказала: «Ты почему мучаешь эту женщину? Она тебе не родная бабушка». Так она узнала, что она приемная. Для нее это был большой стресс, она ушла из дома. Я всегда говорю опекунам: «Пожалуйста, найдите время. По моему опыту, от 5 до 6−7 лет — период, когда надо ребенку сказать. Он еще серьезно не воспринимает, играючи». Потому что, сколько бы вы ни скрывали, найдутся «добрые люди»… Лучше, чтоб ребенок знал. Обязательно надо сказать, если ты думаешь о ребенке. Кто не думает о ребенке, а думает о себе, те никогда не говорят.
Я не исключаю, что когда-нибудь может объявиться биологическая мама Алишки. Но я не претендую на него. Я его взяла, чтобы дать ему материнскую любовь — столько, сколько он захочет, а не я. Если он когда-нибудь скажет, что ему интересно узнать, кто его биологическая мать, я помогу ее найти. А если он захочет пойти к ней, я отпущу. Я с самого начала так для себя решила.
Зада Максудова: Взять ребенка из детского дома я хотела много лет. Но думала, что сначала «определю» своих, которых у меня трое. Больше, к сожалению, Бог не дал. Когда дети получили образование, семьи завели, поняла — пора. Поехала в Дом ребенка в Махачкале, написала заявление. Объяснила, что хочу ребенка постарше и больного. Маленькие-то еще родителей найдут. Особенно здоровые. За ними и так очереди. А эти пропадут же.
Приехала еще раз. Вот есть такой-то, говорят, есть такая-то и вот еще этот. Привели знакомиться. А они как бросились меня обнимать. Радостные, мол, мама пришла за нами. Ну как я с одним уеду? Я всех забрала.
Сергею и Мураду было по 5 лет, Хадижке — 4 года. Всех должны были перевести в коррекционный детдом. Теперь они мои, родные. И пока жива, я их не брошу. А если меня не станет, сын обещал позаботиться. Я ему уже сказала, что хочу каждому из них построить дом. Хоть маленький, но свой. И семьи у них будут, и дети свои.
Не понимаю я этих людей, которые берут детей, а потом говорят: «Ой, это, оказывается, сложно». Я верю, что любовь и забота все лечат. У моего Сережи ДЦП и неврология. Когда год назад я его забрала, он был очень агрессивный. Ломал все, нервничал, раздражался, кричал. А сейчас стал мягче, терпеливей. Мурад вообще говорить не мог, ни одного слова. А сейчас говорит. Что-то четко, что-то понимаю только я. Но прошло еще очень мало времени.
У меня большой опыт общения с детьми. 29 лет назад мы с мужем взяли к себе жить четверых детей дальнего родственника. Они не ходили в школу, жили в тяжелых условиях, и мы подумали, что надо помочь. А когда стали жить вместе, я поняла, как мне это нравится. У нас тогда было только две комнаты, и взять еще детей мы не могли. Зато сейчас, когда дом сделали побольше, с нами их живет девять. Самую большую комнату, 80 квадратных метров, мы разделили на две — для мальчиков и девочек. Поставили кровати, шкафы для одежды и книг, столы. Получилось уютно. Вот такой домашний волонтерский интернат.
Одно время у меня там жили 18 детей. Кто-то сирота, кто-то из малоимущей семьи, у кого-то в жизни сложный период. Иногда родители сами приводят, даже с целью подтянуть учебу. Чаще я хожу за ними. Когда слышу про семью, которая очень бедно живет, не может прокормить детей, или про ребенка со сложным характером и вредными привычками, я иду к ним и, если их родные согласны, забираю к себе. Каникулы они проводят дома, а учебный год со мной. Ходят в нашу школу, я делаю с ними уроки после работы, помогаю, учу, мы вместе боремся с их комплексами и проблемами, выбираем, кем хотим быть в будущем, отмечаем дни рождения. Недавно на одном из них Сережа вдохновился тостами и тоже захотел сказать. «Поздравляю, — говорит, — мама. Я тебя люблю». Всех очень тронул. Ну и рассмешил немного — день рождения был не мой, а одного из ребят.
Однажды пришла женщина с сыном. Жалуется, что его из школы выгнали за плохое поведение. «Возьмите, пожалуйста, — говорит, — мальчика к себе». А он стоит рядом, глаза прячет. Недовольный, смущенный. А потом взял и убежал. Конечно, он воспринимал решение родителей как ссылку, еще, наверное, сто раз объяснили: «Вот ты плохо себя вел, теперь получай!». Я пошла за ним. «Привет, — говорю. — Знаешь, я тебя сразу полюбила. Я просто по глазам вижу, когда человек хороший». Молчит, отворачивается — не верит. «Если тебе у нас не понравится, то ты выберешь любую школу в любом, каком захочешь, месте, и я помогу тебе туда устроиться. Но сегодня мне нужна твоя помощь на экскурсии. Ты мне поможешь?». Я взяла двух учениц, его и отправилась в Гуниб. Всю экскурсию он задавал мне вопросы, рассказывал о себе, а вечером притащил огромный матрас и сообщил: «Я буду спать на нем». Сейчас мой маленький уже взрослый юноша. После школы уехал в город и поступил в вуз. Приезжает в гости, на праздники. Такой хороший парень. Смелый, надежный. Умница.
Конечно, мне помогают. Дети помогают, внуки. Они так полюбили моих малышей, что теперь сами хотят взять кого-нибудь из Дома ребенка. Один раз мне машину подарили — Гамзат Гамзатов подарил, главный дагестанский энергетик. Фонд «Дагестан без сирот» в 2007 году привез нам мебель: десять кроватей и четыре шкафа, белье постельное. А так я никого не прошу. Справляемся как-то. Картошку сажаем в огороде. Скотины у нас много. Свой сыр, масло, творог, овощи…
Односельчане тоже поддерживают. Один год нам из мечети 100 килограммов мяса привезли. 100 килограммов! Мы всю зиму его потом ели. А еще не знаю, куда прятать глаза, когда раздают садака (милостыня, дается неимущим, путешественникам, родственникам, знакомым, соседям). У нас в селах как принято? Всем поровну. Вот у соседей двое детей и сами родители — держите четыре буханки хлеба, или что там еще раздают. А когда до нас очередь доходит — нате: 20 буханок хлеба, 20 пачек соли, макарон, чая. На каждого по доле. Семья-то большая!
Лейла Гамзатова: Я сама инвалид с детства. Рожать мне не разрешали, это большое чудо, что я родила. Но одна жить никогда не собиралась, хотела взять ребенка, а потом вышла замуж и в 31 год родила девочку, Шахри. Правда, с мужем мы оказались разными людьми и жить вместе не смогли.
Эта мысль, что я хочу ребенка из детского дома, меня не покидала. Хотя родные мои надеялись, что я забуду. А я постоянно об этом думала. Например, когда Шахри было два месяца, ее страшно мучили колики. Орет не прекращая, мы что только не делали. И все время у меня мысль: «А кто им в детских домах это делает?». Целую Шахри в животик, и та же мысль: «А кто их целует?».
Когда Шахри было примерно три года, она начала страдать от того, что одна. Когда видела, что у кого-то есть брат или сестра, плакала: «Мама, почему у нас никого нет?»
В марте 2012 года в Каспийске проводилось мероприятие для детей из детского дома. Мы с Шахри туда пошли. Я сидела со взрослыми, и тут Шахри привела ко мне Марину: «Мама, смотри, какая девочка». Марина мне улыбнулась, у нее такие ямочки, она меня очаровала. Мне сразу рассказали ее историю: несколько месяцев в детском доме, и все это время без остановки плачет. Когда попала в детдом, она изрезала всю одежду.
Марина — вторичная сирота. Сама из Буденновска. Ее взяли в семью в Избербаше. Несколько лет она там пожила. Я не хочу судить этих людей… Брали ребенка без диагноза, а потом оказалось, что у нее проблемы, отставание в школе. Люди, видимо, просто были не готовы. Так Марина оказалась в коррекционном детском доме.
Отдельная история про то, как я ее оттуда забирала. Три года бывшая директор детдома мне ее не отдавала. На следующий день после того мероприятия я пошла к ней, а она мне говорит: «Ты что, ты с ума сошла? Она тебя зарежет. Она твою семью зарежет. Она всю одежду перерезала». Я отступила. Но стала то у одного, то у другого узнавать про Марину и вскоре поняла, что меня просто обманули. Никакая она не агрессивная, наоборот, пассивная. Мы ее уже год пытаемся расшевелить. Шахри у меня взрывная, а Марина — домашняя: телевизор, диван. Она лишний раз дом покидать не хочет.
Это я потом поняла, что директору не выгодно было отдавать ребенка. Чем меньше детей в детском доме, тем меньше зарплата, меньше спонсорской поддержки, подарков. Это система «сиротпром». В итоге этого противостояния я все-таки забрала Марину. А потом подала заявление в прокуратуру на директора детдома, ее сняли с должности. Я считаю это своей личной победой.
Когда у нас проблемы начались, я никому не могла о них рассказать. Точнее, рассказать-то могла, но в ответ получала: «Ты же сама этого хотела!» То есть, когда ты рожаешь ребенка и он вырастает какой-нибудь сволочью, тебе никто не говорит: «Ну ты же сама в этом виновата!» А когда ты берешь приемного ребенка и сталкиваешься с подобными проблемами, получается, ты в этом виновата, ты сама себе эти проблемы создала.
Первые полгода Марина вела себя хорошо, будто она в гостях. А когда поняла, что это навсегда, такое вдруг хамство полезло! У нее появилось высокомерие по отношению к нам, к соседям, к одноклассникам, к сестре Шахри. Она считала себя пупом земли. Соседи ей уделяли много внимания, плюс нас еще телевидение снимало, и она решила, будто она звезда, свалилась с неба, а мы здесь все грязь под ее ногами.
Мне от нее благодарности вообще не нужно. Я ее не для этого взяла. Но какое-то понимание должно быть… Я у нее спрашиваю: «Марин, как ты жить собираешься, если ты белье свое не стираешь, вещи свои не убираешь, посуду не моешь?» А она мне: «А вы на что?»
Мне стало легче, когда я узнала, что такое поведение — норма. Есть такое понятие: «кризис полугода». В приемной семье примерно через полгода начинается кризис, и его просто надо переждать. Как колики. Мне прислали книги из Москвы, я стала читать, активно общаться на форумах. И поняла, что нам еще цветочки достались. У других приемных родителей пострашней бывает.
Я и маме это сказала и всем говорю: намного легче, когда понимаешь, что этот вариант не рассматривается. Надо просто приспосабливаться к тому, что есть. Если я ее отдам, чем я буду отличаться от ее биологической матери?
В феврале Марина попала в больницу с почками. Шел даже разговор об удалении одной. Пока я с ней моталась по врачам, чуть не упустила Шахри. Она оказалась при смерти: грипп дал осложнения на сердце. Моя мама тогда чуть не прокляла меня…
Периодически нужна бывает помощь психолога. Я обращаюсь к профессионалам, в специальные организации, которые именно с приемными семьями работают. Я столько литературы перечитала, мне кажется, я сама уже стала психологом. В прошлом году прошла специальное обучение. Хочу открыть в Дагестане школу приемных родителей.
У Марины отставание в развитии вызвано тем, что ею не занимались. Моя цель — подготовить ее к жизни. В плане учебы я отступила, стала делать упор на бытовую сторону. И тут у нас большие успехи. Она уже убирает за собой, моет посуду, овощи чистит. Еще год назад она ничего этого не умела. Казалось бы, это элементарно: в детском доме толпа девочек, отправляйте их на кухню, картошку, морковку почистить. Она говорит: «Нас на кухню не пускали». Хлеб не умела нарезать. Сейчас Марина любит готовить, с удовольствием делает салаты, все лето нас ими кормила. Как подрастет, хочу ее на кулинарные курсы отправить.
В прошлом году я была на одной конференции, там такие женщины были! Они таких детей воспитывают! Из Нижнего Новгорода была женщина, у нее 10 приемных детей, все инвалиды, причем есть «дэцэпэшники». У меня не самый тяжелый ребенок. Мой хотя бы своими ногами ходит, видит.
Сейчас мы собираемся взять еще одну или двух девочек. Одну — точно. Но я уже не возьму ребенка с диагнозом, просто не потяну. Марина все-таки требует к себе много внимания. Это будет ущерб и тому ребенку, и этому. Мне говорят иногда: «Вот ты смелая». Но с ДЦП ребенка я не смогу взять, для этого реально много сил нужно. Так что никакая я не смелая, просто трусиха.