В Instagram осетинского хирурга Казбека Кудзаева написано «Я не волшебник». С этим готовы поспорить 35 тысяч его пациентов и их родственники. Первые уникальные операции ортопед и пластический хирург Кудзаев провел после землетрясения в армянском Спитаке. Затем основал свою клинику. Сегодня график ученика знаменитого Илизарова расписан на несколько недель вперед, но он все равно успевает делать благотворительные операции детям с ДЦП, петь и покорять горные вершины.
— В школьном аттестате у меня сплошные тройки. Единственная «четверка» по начальной военной подготовке: я быстрее других разбирал автомат. Мединститут выбрал, потому что не нужно было сдавать математику. Но мне это не помогло. Вступительные экзамены я завалил.
В 16 лет я пошел токарем на завод. Мне нравилась работа, я получал хорошую зарплату. За год стал токарем четвертого разряда. Но мысль, что всю оставшуюся жизнь придется вставать в 6 утра, кругом станки, постоянный грохот, меня убивала. Я стал ходить к репетиторам.
Со второй попытки поступить я получил три пятерки, но завалился на сочинении. За списывание с каких-то жутких шпаргалок мне поставили двойку. Я вернулся на завод, параллельно учился в вечерней школе. Так я с третьего раза поступил в мединститут. Там лучше меня никто не учился, я получал Ленинскую стипендию.
— У меня были замечательные учителя, каждый влюблял в свою профессию. Я метался из стороны в сторону — офтальмология, невропатология. Потом попал на лекцию к основателю травматологии в Осетии Сослану Дзахову. Я прилип к нему. И молодым советую: найдите лучшего врача в вашей специализации, продавайте все и хоть пешком идите к нему.
Я год работал дежурантом, набирался опыта и обожал оперировать. Наизусть знал анатомию. Потом поехал в Курган к знаменитому Илизарову. Всего за два с половиной года я написал самую маленькую диссертацию, но она была на основе пяти моих изобретений.
Я вернулся в Северную Осетию, оперировал в районной больнице города Ардон. Делал сложнейшие реконструктивные операции и, когда разделил свою зарплату на количество операций, ужаснулся. Государство оценивает мой труд в 500 рублей, хотя эта операция стоит 500 тысяч рублей. Но еще обиднее было, что государство оценивает здоровье больного в 500 рублей.
В 1991 году я ушел из государственной медицины. Никогда не работал в подчинении главврача, которого не уважаю. К тому же в больницах отвратительное оснащение. А еще за 30 лет в госбольнице я бы не сделал и сотой доли тех бесплатных операций, что делаю сейчас в своей клинике.
— Нашу клинику награждали в Кремле, в Женеве и Париже. Но главная награда — 35 тысяч операций и вылеченных больных. Это население небольшого города.
Я уважаю закон. Если ко мне везут человека с ножевым или с огнестрельным ранением, я всегда предупреждаю: как только человек переступает мой порог, я звоню в полицию. Это не обсуждается. Иначе я рискую своей клиникой.
Я жуткий хвастун, могу часами говорить о своих достижениях. У меня самый большой в мире возрастной диапазон среди пациентов. Самому маленькому с переломом бедра было 12 дней. Самой старшей пациентке было 114 лет. Это мировой рекорд.
Видите, черная мантия? Это награда за звание почетного профессора Центра Илизарова. Я горжусь этим. Такие мантии носят всего 15 человек во всем мире, хотя илизаровские ассоциации существуют в 88 странах.
Семь моих пациентов стали олимпийскими чемпионами, пятнадцать — выиграли чемпионаты мира.
— Никогда в жизни не давал рекламу в СМИ. Врачу неэтично рекламировать свои услуги. Лучшая реклама — отзывы довольных пациентов.
Я активно пользуюсь социальными сетями. Для меня это возможность рассказать и показать, что ребенок с ДЦП может ходить на полной стопе, а не на цыпочках, что вывернутые после ожога веки можно сделать красивыми. После моих постов бывает лавинообразный поток людей. Потому что эти операции я делаю без денег.
Каждый день я оперирую от пяти до восьми детей с ДЦП. Все процедуры бесплатные и не запланированные. Вот приезжает мама с ребенком из Ханты-Мансийска, малышу нужна ахиллопластика. Что я скажу: «Вы не записаны?»
В операционной время для меня останавливается. Это как молитва, я отключаюсь. Только в конце операции, посмотрев на часы, понимаю, что не отходил от стола уже три часа.
Иногда родители обижаются, что я мало времени уделяю их детям. Мамам кажется, чем больше они километров проехали, тем дольше я должен с ними беседовать. А мне достаточно пяти секунд, чтобы понять, как лечить ребенка. Через полгода они присылают видео с бегающим ребенком.
— Я благодарен профессии — ни разу в жизни не пожалел о своем выборе. Благодаря тому, что я стал врачом, моя бедная мама с диабетом дожила до 83 лет. Благодаря моей профессии мой папа после четырех инфарктов жив и в свои 94 года мало кому проигрывает в шахматы.
Я спас своего семилетнего сына, попавшего под трамвай, достал с того света родного брата после страшной аварии. Как после этого жалеть о решении стать врачом?
Тяжело ли оперировать родного человека? Ты волнуешься, дрожат руки, но ровно до того момента, как надел перчатки и взял скальпель. Дальше для меня это простой пациент.
Много лет назад я сшивал тончайшими нитями глаза своему сыну. Коллега-хирург удивлялся, почему у меня не дрожат руки. Потому что я любого ребенка оперирую как своего.
— Самые популярные операции в моей клинике — омолаживающие, подтяжка лица. На втором месте исправление формы носа, затем липомоделирование — перемещение жировой ткани с одной части тела в другую. Еще популярны пластика живота и выпрямление ног.
Из десяти женщин двум-трем я отказываю. Пожелания пациентки не всегда совпадают с моим взглядом на эстетику — такую операцию я не сделаю. Несмотря на финансовые потери. Деньги у хирурга не должны быть на первом месте. Иначе весь заработок он потом потратит на адвокатов.
Я разработал методику формирования узкой талии. Тысячи женщин мечтают о стройной фигуре. Это толкает их на калечащую операцию по удалению ребер. Этим грешат даже именитые хирурги. Я же делаю надлом ребер, и в корсете они срастаются в более красивой форме. По моей методике прооперировали уже 3000 человек по всему миру. А все хирурги подписывают фото «формирование талии по методике Кудзаева».
Внешность может изменить судьбу. Часто через год после ринопластики девушки выходят замуж. Одна пациентка как-то привела на осмотр своих детей ко мне. Когда-то у нее был огромный горбатый нос. Шепотом попросила не говорить мужу, какой была раньше.
— Когда жадность врача встречается с глупостью пациента, случается беда. Я советую читать отзывы перед походом к пластическому хирургу. Сейчас очень много шарлатанов.
Северная Осетия стоит особняком. У нас всего 4−5 пластических хирурга, в Дагестане их 100. Есть квалифицированные специалисты, но немало врачей без сертификатов. Они не имеют право делать липосакцию, подтяжки, хирургические операции. Потом бедные пациентки приезжают на переделку ко мне, в Москву.
Если я открою фото с пациентами, приезжающими на переделку, вам станет плохо. Многие ситуации не подлежат исправлению. Даже первоначальный вид вернуть нельзя.
Девушкам закачивают в губы вазелиновое масло. Этого категорически делать нельзя. Мышцы рта превращаются в дерево. Они не участвуют в речи. Тут ничего не поделаешь. Полезешь — твое имя «повиснет» на этих губах.
Часто это не врачи и медсестры, а соседки и подруги. Приезжает девушка с накаченной вазелином грудью. А это нефтепродукт, канцероген. И приходится делать полную мастэктомию, как при раке груди. Знаете, рак груди легче вылечить, чем вылечить то, что делают эти негодяи.
— Со мной в клинике работают мой старший сын Сослан и моя супруга. Многие спрашивают, как можно круглосуточно находиться вместе. А я постоянно к ней в кабинет забегаю, показывают фото успешных операций, хвастаюсь. Как любой мужчина: хочу понравиться своей женщине.
Говорю ли дома о работе? О ней я могу говорить круглосуточно и не только с близкими. Каждый вечер у меня прямой эфир с моими подписчиками. Ежедневно 400−500 зрителей.
После тяжелой травмы старший сын не может заниматься хирургией. Но он хороший реабилитолог. На моих глазах он троих колясочников поставил на ноги. Одна девушка из Приэльбрусья с кровати не вставала 12 лет, сейчас ходит.
Детей нельзя насильно направлять в медицину. Иначе жаль пациентов, которых лечит врач не по призванию. Младшего Азамата тоже не заставлял поступать в мединститут. Это был его выбор, и он учился с упоением.
Своим сыновьям я сразу сказал: «То, что вы Кудзаевы, это не блат — это наказание». Некоторые преподаватели относились к Азамату предвзято, и уже в вузе он возненавидел медицину. Доучился только по моей просьбе.
Спустя несколько месяцев он позвонил из Питера со словами: «Плохим врачом быть не хочу, а таким, как ты, я точно не стану. Я вижу себя только в музыке». Несколько секунд у меня был шок: я видел в Азамате свое продолжение. Буря разрывала меня. Он сказал, что к этому разговору готовился семь лет. Я дал добро.
— Я рад, что Азамат нашел себя, сейчас он счастлив. Недавно MiyaGi и Andy Panda выступили в Лондоне. Две тысячи зрителей сходили с ума. Просмотры их треков уже превысили миллиард.
Мне нравятся их треки. Это не «Лада Седан! Баклажан!», не Моргенштерновский грязный мат, не «На чиле, на расслабоне». В песнях MiyaGi и Andy Panda всегда глубокий смысл.
Азамат — благородный человек. Но я его все равно предостерегаю: ты кумир миллионов, куда ты взглянешь, туда пойдет молодежь. Это огромная ответственность. Поэтому пропагандируй нормальные категории.
Раньше про Азамата говорили, что это сын Кудзаева, а сейчас про меня, что я папа MiyaGi. Бывает, идешь по торговому центру и слышишь за спиной шепот: «Это папа MiyaGi». Приятно бывает.
Медицина держится на трех китах: нож — хирургия, трава — фармакотерапия, слово — психотерапия. Азамат полноценно лечит словом. Мне пишет молодежь, говорят, что были на грани самоубийства, употребляли наркотики, но песни MiyaGi и Andy Panda помогли вернуться к полноценной жизни. Таких немало.
— У меня в арсенале 160 видов операций. Это ортопедия, травматология, эстетическая и реконструктивная хирургия. Я хочу иметь достойных конкурентов, поэтому раскрываю все свои секреты.
Каждый месяц мы проводим Школу доктора Кудзаева. Приезжают руководители клиник, пластические хирурги, ординаторы — человек 20−25. Я делаю показательные операции или приглашаю докторов с мировым именем.
Редко, но бывает, что пациенты от меня отказываются. Я это всегда тяжело переношу. Это опыт, это бессонная ночь, переосмысление. Такие эпизоды заставляют учиться. Если в течение месяца я не внедряю какую-то новую методику, мне кажется, что я деградирую.
Помните, как в русских сказках: и поехал он людей посмотреть да себя показать. Чтобы у себя дома кем-то стать, нужно уехать — чем дальше, тем лучше.
Я 5−6 раз в год выезжаю, в том числе за рубеж. Трачу огромные деньги, чтобы несколько дней постоять во время операций рядом с именитыми пластическими хирургами. Хотя часто они признаются, что сами должны у меня учиться.
— У меня ощущение, что не я выбрал медицину, а медицина выбрала меня. Я себя в другом амплуа не вижу. Мне даже поразмыслить над этим неинтересно.
Мне регулярно прочат место министра здравоохранения. Искренне говорю, что даже если мне предложат зарплату 10 миллионов в месяц и попросят возглавить Минздрав, то я даже глазом не моргну, откажусь.
В медицине есть закон Миокарда, его еще называют «все или ничего». Сердечная мышца или совсем не сокращается, или сокращается по максимуму. Я живу по законам сердца. Если я врач, то лечу детей как своих собственных, если буду министром, то должен работать на полную катушку.
Абсолютно убежден, что министр здравоохранения Северной Осетии не сможет изменить здравоохранение в республике. Вся система порочная. Даже бездарного главврача не уволишь: начнутся звонки от покровителей; денег выделяют мало — часть бюджета разворовывают. А без финансов любое дело — пустая болтовня.
Герой Высоцкого в «Место встречи изменить нельзя» говорил: «Вор должен сидеть в тюрьме», а я добавлю, что хирург должен стоять у операционного стола. Это мое место до конца жизни.