— Для нас овцы — второй смысл жизни, после Бога и семьи. Когда-то мы жили в степях, не строили, не сажали, — вдумчиво говорит водитель Крымхан, везя нас по бескрайним ногайским равнинам. — Мы были настоящими кочевниками, двигались вместе со всем своим скромным скарбом и нескромных размеров отарами овец. Оседлость нам была чужда, но после революции 1917 года нас заставили остановиться. Юрты поменяли на хаты, папахи — на кепки, золото закопали в степи, а овец отдали в колхозы. Теперь золота уже не отыскать, а овцы остались.
Дагестан — лидер России по поголовью овец, а Ногайский район республики — один из самых «мясных» в Дагестане. Здесь пасутся тучные стада, отсюда каждый день отправляется на Север грузовик-холодильник, везущий вкус и запах малой родины тем, кому приходится зарабатывать далеко от дома.
Весна — сложное время для чабанов: сначала окот, потом стрижка овец, а в мае или в июне — купание. Мы останавливаемся у двух кошар неподалеку от райцентра — села Терекли-Мектеб — в надежде, что застанем овцеводов на месте. У первого хозяйства нас встречают огромные злые псы. Хозяина нет, а на лай выходит работник кошары — настороженный, как и все в этих местах.
— С советских времен о нас не писали, чего это вспомнили? — говорит Батырхан и, шутя, просит не снимать, потому что «не при параде». Он знает, что раньше чабанов всегда снимали в пиджаке, с папахой, медалью, пастушьим посохом и ягненком в руке.
И эти времена тоже прошли, а овцы остались.
Во время окота пастух особенно внимательно следит за стадом: если овца отстала от других и легла, значит, будет ягненок — и этот момент надо не прозевать.
Окот — мероприятие запланированное. Почти целый год самцов держат отдельно от самок. Осеменение планируют на осень — овец отдельно выводят на пастбище для случки по 25 голов в день. Так чабаны контролируют примерное число родов в день, когда настанет срок — через пять месяцев.
— Группы овцематок с ягнятами называют сакманами. А человека, кто с ними работает, — сакманщиком, — объясняет Батырхан.
Окот происходит прямо в степи. Завидев, что овца прилегла, чабан бежит к ней, чтобы выяснить, не родился ли ягненок. Если овца взрослая, все пройдет хорошо. Если первородка, то иногда приходится выполнять роль акушера. Новорожденному пастух протирает глаза, рот, делает вентиляцию легких: через ноздри вдыхает в него жизнь. Если легкие заработали — все готово. Осталось позвать помощника, чтобы тот увез овцу с ягненком в изолятор.
В изоляторе овцу держат с ягненком сутки, чтобы они привыкли друг к другу: у матки должен появиться материнский инстинкт, иначе ягненок — не жилец. Иногда рождается двойня — и это плохая новость для пастухов.
— Одного ягненка убирают. Кто согласен с ними возиться — покупают их, выхаживают дома, их называют поенышами, — рассказывает Батырхан. — В СССР овца тянула двойню, а сейчас экология нарушена. Норма выпаса — одна овца на гектар, но эти нормы никто не соблюдает, земля портится, меньше становится травы. Но мяса люди стали есть больше.
Если все в порядке, мать и ребенка метят одинаковыми цифрами и выпускают на неделю в теплое стойло. Затем матки с детьми возвращаются в степь. До отбивки ягнят еще полгода — тогда их начнут пасти отдельно и заклеймят меткой-тавром.
— Я еще за километр увидел, что кто-то чужой приехал. Я все вижу, могу отличить даже с такого расстояния, мое стадо или нет. В степи становишься внимательным, мгновенно запоминаешь человека, словно фотографируешь его.
Хозяин соседней кошары Юнус Аметов встречает нас во дворе. Кошары в степи сильно отличаются друг от друга: нет типовых построек. Вокруг потрясающие пейзажи, будто кадры из художественного фильма. Никаких заборов и обманчивая тишина: за чужаками наблюдают огромные страшные псы — один привязан к старой телеге, другой сидит под мотоциклом.
Рядом с Юнусом несколько мужчин, все они одеты в «костюм чабана». У пастухов пересменка и обед. Дежурить приходится и по ночам: надо следить за рождением ягнят, поэтому многие не уезжают ночевать в село. В доме на кошаре Юнуса теплые полы, стиральная машинка, санузел, парилка — комфортные условия посреди степи. На заборе висят постиранные кийгизы. Старым ногайским войлочным коврам под сотню лет — их сохранила еще мать хозяина. В комнате уже накрыт стол, а бабушка подкладывает побольше троим внукам.
— Как его? Коронора… Коронавирус, вот! Благодаря ему моих внуков распустили с учебы, теперь они все здесь, в самоизоляции, — шутит Юнус, готовя бутылку для поения слабеньких ягнят. — После обеда пойдем с Юсупом — он пасет еще не окотившееся стадо.
Третьекурсник Юсуп учится на юриста в Пятигорске, но из-за пандемии вернулся на родину. Первые дни лицо приходилось заворачивать шарфом, чтобы не обгорело и не обветрилось.
— Чабановать нравится? — мы выходим в поле.
— Ну, есть в этом что-то… Мысли приходят в порядок, голова ничем не забита целый день, только горизонт и лишь изредка окот овцы.
Горизонт действительно бескрайний. Растительности в степи почти нет, но короткая, наполовину сухая трава устраивает и овец, и лошадей. Последние на вольном выпасе: сами сбиваются в табуны и кочуют по степи. Конокрадов в степи не боятся: каждый новый человек здесь — как бельмо в глазу.
— Нашей бараниной дают взятки. У нас лучшая баранина, потому что овцы на круглогодичном выпасе и трава особого вкуса, — уверяет Юнус.
О вкусе ногайской баранины знают не только в Дагестане — закупать ее приезжают из Ирана.
— В горах мясо не то, так что еще со времен Сталина по специальным скототрассам (невидимая дорога через степь, на которой нельзя ни строиться, ни сажать, — Ред.) горцы гонят сюда своих овец иногда аж из Грузии. Гонят пешком, по несколько дней… Мясо на этой земле отличное получается.