В свет вышел первый сборник рассказов журналистки Полины Санаевой «Черная водолазка» — «книга с ароматом женской жизни» (Марта Кетро), которая «поражает интимностью» (Дмитрий Быков). В аннотации сборник назван проще — «книга о женщине в большом городе». Но значительная часть ее посвящена все же не Москве, а Махачкале. Поговорили с автором о родине, феминизме, роли творчества в воспитании детей и, конечно, о черной водолазке.
— Я — махачкалинка в четвертом поколении. Моя прабабушка Нина, дочь горного инженера из Уфы, окончила Высшие женские курсы Петербургского училища ордена Святой Екатерины. У меня дома хранится ее диплом из мягкой лайковой кожи, там есть предмет «вареньеварение»! А еще она свободно говорила по-французски и немецки, в конце жизни преподавала немецкий в махачкалинской школе № 13.
Семья переехала в Дагестан в конце позапрошлого века: у дочери обнаружили чахотку, а тогда считалось, что море и солнце — лучшие лекарства.
Мужа Нины расстреляли как белогвардейца (хотя в 1938-м он работал бухгалтером), мой дед Анатолий занимался телефонизацией республики. А больная дочка выжила!
Мой папа — известный в Дагестане журналист. Когда я собралась поступать на отделение журналистики, он был не в восторге. Боялся, что я его опозорю, потому что сам сидел в приемной комиссии вуза. «С чего ты взяла, что ты вообще можешь этим заниматься? Напиши хотя бы что-нибудь!» И я написала, как еду из Махачкалы в Грозный, в котором жила моя другая бабушка, мамина мама. Летом я застревала там почти на все каникулы. В Грозном пахло нефтью и везде цвели розы. Розы! В Махачкале моего детства они были в двух местах, а в Грозном всюду! И в конце я написала, как возвращаюсь домой из чистого и прекрасного Грозного, и я вижу весь этот махачкалинский мусор, и все равно у меня чувство: вот она, моя родина! (смеется). И, кстати, когда собирала рассказы в книгу, обнаружила, что половина — о Дагестане.
Конечно, это важная часть моей жизни. До сих пор, если я не могу уснуть, представляю, что лежу в своей комнате в нашей квартире на улице Энгельса в Махачкале. И слышу все эти звуки: как собака в поселке Альбурикент гремит цепью, как мальчик катается на велосипеде. Махачкала моего детства была таким вполне себе тишайшим болотом.
А теперь там все «на суете». Знаете, как в фильмах Индию показывают? Шум, пыль, машины едут без правил в разные стороны, люди бегут толпами — вот это она. Я стараюсь быстро проехать город с закрытыми глазами и открываю их только в горах!
Но это все равно удивительным образом совершенно мой город. У меня был сложный период, когда я два года каждый день сходила с ума от головной боли. Мне не помогали никакие лекарства. И я приезжаю в Махачкалу, просыпаюсь утром и понимаю, что голова не болит. Ничего не изменилось вокруг — пакеты летают, гул ужасающий, люди несутся. А голова не болит.
— Ну и, Махачкала «виновата», что я такая… ну, не восточная, а, скажем, патриархальная женщина. Если забить в «Гугле» мое имя, то выскакивают два текста — стихи о черной водолазке и второй, который начинается со слов «Не знаю, за что там боролись феминистки», из-за которого со мной ругались мои подруги. Там я пишу о себе, что хочу быть встроенной в жизнь мужчины, что для женщины нормально — быть пазлом. И его продолжают репостить спустя десять с лишним лет! Прошлым летом я, наконец, поняла, что лучше быть не пазлом, а цельной картиной (спасибо Залине Маршенкуловой и ее лекциям), и написала текст: «Как я стала феминисткой». Но он не так популярен.
Моему стихотворению о черной водолазке ровно 10 лет. Я помню, что повесила его в «Живом Журнале», уехала в санаторий в Каспийске и сидела там без всякого интернета, когда мне позвонили друзья с криком: «Ты — в топе „Яндекса“!» И его до сих пор перепечатывают, не всегда с указанием автора.
После этого «женщина-женщина» как-то вошла в обиход, так что могу сказать, что крупный вклад в русскую литературу я уже сделала (смеется). Некоторые тексты я пишу шесть часов, а то и лет, а под ними бывает жалких три лайка! А тут — стихотворение, написанное за сорок минут от злости на любимого мужчину, который сказал мне: «Ты не женщина!» И его не забыли, оно даже перешло в какую-то драматургию — его читают на YouTube совершенно незнакомые мне люди. Сейчас записалась на курсы ораторского мастерства, потому что меня зовут читать «Черную водолазку», а я поняла, что совершенно этого не умею.
— Женская литература, мужская литература… Я не знаю. Женская — это какая? Которую пишут женщины? Которую читают женщины? Меня читают мужчины, кстати. Я поняла это, когда мне нужна была помощь: у московской художницы Клары Филипповны Власовой, которая каждое лето проводит в ауле Чох, есть там дом. Это развалюха, но вид с веранды — на миллион долларов.
Все окна были разбиты, и поэтому Клара затянула веранду ужасной мутной пленкой. И я написала пост у себя, что вот, народ, надо что-то делать: Кларе 90 лет, и она совершенно одна. И мне стали писать мужчины, которые меня читают. Собрали денег, их хватило не только на окна, но еще на кровать и стол для Клары.
Так что пусть я буду женская литература. Хотя мне интересно, в каком жанре пишу!
Не могу сказать, что слежу за тем, что происходит в современной литературе или что у меня есть какой-то писательский образец для подражания. Нет, но есть люди, которые меня вдохновляют.
Та же Залина Маршенкулова, которая делает трудную работу по возвращению женщинам их свободы. Или Леонид Парфенов — абсолютный идеал в разделе «Стиль жизни». Человека выгнали с волчьим билетом с телевидения, а он продолжает жить так, как считает нужным, никому не кланяется, записывает блестящие передачи на YouTube. Передачи Парфенова и те лекции, что я прослушала, пока работала в «Прямой речи» — от кристаллографии до астрономии, заменяют образование в хорошем университете.
А еще я люблю кого-нибудь любить. Например, Дмитрия Быкова. Именно он объясняет мне время, в котором мы живем. И мне намного легче при мысли, что он тоже живет в этом времени. У него рассказы, о которых я постоянно думаю, что вот не может быть такого, чтобы с мужчиной происходило то же самое, что со мной, чтобы он так же чувствовал и переживал! А еще он оптимист. В лекции о творчестве Владимира Высоцкого он процитировал фразу поэта, что в трудные времена надо уходить в тоннели личного существования, потому что они выводят к свету.
Мне нужно, чтобы кто-нибудь постоянно говорил мне, что все будет хорошо!
— Алла Пугачева как-то сказала, что пение — это физиологический процесс. Вот она встретила-полюбила, вот драма, вот она об этом поет и выдыхает. И для меня писательство — тоже такой процесс. Но мне мало выдохнуть, мне надо, чтобы по форме все было идеальным. Поэтому иногда я ношу свои тексты в голове годами. И они там успевают сгнить до того, как быть написанными, потому что мне все время нужно думать о каких-то материальных вещах. Но если я не могу писать совсем — это кризис, и мне плохо. Зато когда текст закончен и он мне нравится… то есть не просто нравится, а соответствует тому, как он сложился в голове, — я становлюсь счастливой. Иду мыть посуду, готовить, и со мной рядом в этот день можно жить.
Конечно, иногда я напишу и понимаю — «говно». И оно болтается у меня где-то в ворде. И я все время думаю, что надо бы вернуться к нему и постараться написать еще раз.
Кстати, стол мне привезли из Дагестана. В комнате было мало места, и его вырезали из фанеры по моему чертежу. Но это был просто скучный пласт фанеры! И тогда я всплакнула в личке великому художнику Мураду Халилову, и он перенес на мой стол одну из проекций своего воображения. Кусок мира, в котором все друг с другом сплетено. И этот стол здорово украшает мои рабочие дни и творческие всплески.
Я все еще надеюсь, что останусь журналистом. Я хочу писать о людях, которых вижу. О девушке из Суздаля, которая поэт, и звонарь, и певчая в церковном хоре. О егере, который живет в чистом поле возле Аграханского залива. Это натуральная бытовка из пенопласта, в которой меня поили чаем, кормили и рассказывали о змеях и кабанах. А потом егерь так легко вскочил на коня и ускакал! О каменщике в дагестанских горах, который может отколоть кусок скалы одним легким ударом молотка, безо всяких механизмов и техники.
Я хочу о них писать, но не уверена, что есть СМИ, которым это интересно.
— Когда я заключила договор с издательством, меня попросили отобрать рассказы для книги, и я долго не могла собраться и сделать эту работу. Но когда, наконец, решилась — выяснилось, что рассказов о детях у меня больше. Так что если вторая книга будет, она будет в два раза толще.
Мои дети с большим энтузиазмом читают все написанное о них. Недавно мой почти двадцатилетний сын Гас сказал мне с упреком: «Ты давно обо мне не писала!»
Нет, никаких особенных принципов воспитания у меня нет. Единственное, что я могу сказать точно: пока они росли, у меня всегда был какой-то текст, который надо закончить. И поэтому я постоянно говорила сыну и дочке: подождите, я сейчас закончу текст!
А еще я теперь стараюсь меньше орать на детей.
…Мой лирический герой на сто процентов я сама. Я пишу о себе в мире. О детях, мужчинах, проблемах и настроениях. «Теткинские проблемы», о которых я пишу в ФБ-группе «Женщина-женщина», — это всегда успех и лайки. А вот пост о театре — важной части моей жизни — такого внимания не получил. Людям гораздо важнее читать про черную водолазку.
Так что у меня есть узнаваемое лицо. В черной водолазке.
Зато не надо придумывать, в чем идти на презентацию книги.