Лирические зарисовки из жизни мамы, дочери и сына перемежаются комментариями двух психологов — экспертов в области семейного воспитания. Темы, поднятые в книге, относятся к разряду общечеловеческих, но отдельные главы посвящены жизни Полины в Дагестане. Например, воспоминания о махачкалинском роддоме и дагестанских отцах.
«Рядом с роддомом был монастырь, церковь с большой колокольней. Колокола звонили каждые пятнадцать минут, подолгу и по ночам. Начались летние грозы, колокола звонили сквозь громы и молнии. Поддержка Вселенной.
…Врач уходила со словами:
— Ну, старайся. Я приду, посмотрю через пятнадцать минут.
На стене родзала висели часы, надо было открывать глаза, чтобы узнать, прошли ли эти пятнадцать. А в промежутках я старалась, как велела врач. Это было долго — пятнадцать минут. Хотелось за что-то держаться, хорошо бы за чью-то руку — нашлась холодная батарея. Она располагалась за спиной. Перерывы между схватками сокращались, я лежала на правом боку, левой рукой назад. Держалась за батарею и старалась.
— Чего кричишь? Сейчас родишь себе ребенка, — сказала врач, когда прошло три раза по пятнадцать.
Иллюстрация: Залина Кишова
…Перед кормлением надо мыть грудь детским мылом, у нее новый, совсем женский вид. Я надеваю косыночку, кладу на колени клеенку и жду, пока его принесут. Такие правила. Момент истины. Его приносят, и во мне поднимается обожание, как температура. Их приносят шесть раз в день, и это шесть раз чистого общения — еще без грязных пеленок, бессонных ночей и растерянности. Чистая радость.
…Ни к одной из тех, с кем я лежала в палате роддома, ни разу не пришел муж. Так получилось. Мужья остались далеко за кадром. Да женщины их и не ждали. Они тихо отдыхали от девятимесячных трудов и готовились к бесконечной каторге домашней работы, которая ожидала их впереди. Ведь что, собственно, произошло? Беременность, роды, дети — так положено.
У всех, кроме меня, новорожденный был вторым или третьим ребенком. И самым интересным в нем был его пол. На разные лады обсуждались плюсы и минусы появления в семье мальчиков или, наоборот, девочек. «Ничего, будут у вас две помощницы. Может, еще родите мальчика…», «А кто у вас первый? Девочка? А теперь пацан? Видите, как по заказу!» Под окна палаты приходили мамы, золовки, свекрови, сестры. «А глаза чьи? А нос? Его? Ну, ничего…» Приносили кастрюльки с едой, соки, йогурты. Пакеты подтягивали веревкой, потом ели, сидя в кроватях в казенных ночнушках с печатями.
О мужьях говорили так: «Наверное, отмечает», «Не любит больницы», «Не успел вернуться», «Хорошо, что он меня сейчас не видит»… А одна роженица из села ждала мужа к выходным: «От нас ехать два с половиной часа, что он будет туда-сюда мотаться?» Действительно, разве у него есть повод повидать жену? Не зря мне все-таки казалось, что мужчина имеет только косвенное отношение к детям.
Правда, один молодой человек, чей-то муж из палаты сверху, умудрялся влезть на дерево, чтобы поговорить с женой. Он единственный, кто задавал человеческие вопросы типа: «Как ты себя чувствуешь? Как девочка ест? Что еще принести?» Переспрашивал по нескольку раз, по нескольку раз уходил и возвращался. Говорил «целую», прощаясь, говорил «скучаю», покидая жену до утра. Его осуждал весь этаж: «Ой, прям надо было на дерево залезать! Дикость какая!», «Обязательно, чтобы весь роддом слышал, что он ее любит? Показуха!», «У них что, больше родственников нет? Сам ходит и ходит!»
Иногда снизу доносились другие мужские голоса:
— Сколько надо дать? Цветы обязательно? Не, конфеты не понесу.
— Мальчику пива принести? Шучу, шучу…
— Домой купаться? Лежать, я сказал.
— Как ты ее собралась назвать? Как? Так, короче, девочку зовут Диана.
Про все это никто не говорил «дикость какая».
По ночам шли дожди. Кран в палате отказывался проливаться водой, а шипел, как будто все время говоря «ш-ш-ш», как и все мы своим деткам. «Ш-ш-ш». Гормоны обоих полов продолжали внутри нас свои пляски. Комары игнорировали «Раптор». Когда выключался свет, с дерева в окно заходил кот. Он отодвигал лапой кусок марли, не глядя на нас, шел по подоконнику, потом спрыгивал и привычной дорогой двигался мимо кроватей.
В одну из ночей, часа в три, прибежала сестра и вызвала мою соседку. Минут через двадцать та вернулась с цветами, счастливая и смущенная.
— Мой приехал. Пьяный. Трезвому стыдно было бы с розами заявляться. Сидит где-то с друзьями. Сказал: «Такой толстой ты никогда не была».
Набоков написал: «Все родители делают эти открытия: идеальную форму миниатюрных ногтей на младенческой руке, которую ты мне без слов показывала у себя на ладони, где она лежала, как отливом оставленная маленькая морская звезда». Роддом, наверное, не храм, но дети — все равно не рутина, необходимость и проза жизни. Дети — это поэзия. Со смыслом. А мужчины — это… Да они просто…
Желанный мой, как ты отметил рождение нашего сына?"
