Всадники с трехконечными свастиками вместо голов восседают на разноцветных лошадях. Синие птицы парят вокруг оранжевого солнца. Возле мирового древа ползают змеи и скачут олени. Потемневшие нити выдают солидный возраст полотен, но искаженные, ассиметричные узоры смотрятся удивительно современно. Возможно, поэтому вокруг кайтагской вышивки кипит больше страстей, чем вокруг любого из дагестанских ремесел. Кажется, вместо шелка она соткана из парадоксов. Ее называют кайтагской — но большинство из шести сотен старинных работ найдены вне Кайтага, небольшого района на юге Дагестана. Ее забыли на родине — и она прогремела по всему миру. Даже человека, вырвавшего ее из небытия, многие винят в ее исчезновении.
Кайтагская вышивка обрела название с легкой руки кавказоведа Евгения Шиллинга, обнаружившего первые экземпляры в Кайтагском районе Дагестана. Странные узоры украшали шерстяные и соломенные подушки. На полки их ставили вертикально, показывая рисунок во всей красе. Основой обычно служили хлопковые полотна размером примерно метр на полметра, порой сшитые из нескольких кусков. Иногда в дело шли даже кумачовые советские флаги. Вышивали исключительно даргинки — отборным нухинским шелком, порой вкрапляя золото и серебро. Дорогой материал расходовали бережно: снаружи были длинные стежки, а с изнанки — лишь короткие узелки, закрепленные дополнительной нитью. Красили шелк скорлупой ореха и ягодами барбариса, синим индиго и желтой резедой, дешевой мареной и дорогой кошенилью. Для закрепления цвета пряжу оставляли на ночь в коровьей моче.
Одинаковых орнаментов почти не встречалось — мастерицы постоянно импровизировали. Вышивали без пялец, на коленях или на земле, из-за чего фигуры были причудливо искажены. Фантастические животные, схожие с рисунками из алтайских курганов пазырыкской культуры, соседствовали с узорами персидских ковров, элементы с кувшинов Балхара — с солярными знаками, как на унцукульских тростях. Магия разных народов сливалась в единое целое.
Орнамент защищал от потусторонних сил в моменты перехода людей между мирами — при рождении, на свадьбе и после смерти. Молодая мать покрывала им оголовье люльки, невеста — украшения при переноске в дом жениха, а безутешные родственники — лицо умершего. Все они клали вышивку узором внутрь: ведь предназначалась она не человеческому глазу. После ритуала покров забирали — чтобы использовать вновь.
В советские времена языческие обряды исчезали один за другим. Попытка производства в 1930-х дешевой вышивки с акриловыми красками на фабричном сатине провалилась. Шелковые обереги стали данью давно утраченной традиции. Даже сами невесты не знали, что и зачем приносят в дом жениха. Бывало, столетние орнаменты стелили под горшки с цветами и даже, проделав дырку для отвода мочи, клали вместо простыни в люльку. Этнографы о кайтагской вышивке если и писали, то вскользь. Кавказоведы Владимир Марковин, Анатолий Иванов и Дибир Атаев упоминали ее в материалах по Дагестану, но специальных работ ей никто не посвящал. Информации было так мало, что в некоторых музеях вышивку выставляли под видом молитвенных ковриков. Одна из лучших коллекций хранилась в московском Музее искусства народов Востока. Глава отдела советского Востока Дмитрий Чирков в 1971 году составил альбом «Декоративное искусство Дагестана». В нем были две цветные репродукции кайтагских вышивок. Эти листки и решили судьбу старинного промысла. Они попались на глаза предприимчивому англичанину Роберту Ченсинеру. В одном из орнаментов он без труда разглядел силуэт дракона…
О драконах британец грезил с детства. Из-за этих мифических рептилий он еще в начальной школе погрузился в изучение своей первой исторической дисциплины — геральдики.
Повзрослев, Ченсинер выиграл престижную стипендию и окончил Кембридж. Сокурсники бодро полезли по карьерной лестнице, но офисная работа была не для него. Другое дело — когда сам себе начальник и выезжаешь только в дальние страны за приключениями и открытиями.
Со временем британец стал экспертом по кавказским коврам c изображениями драконов — их так и называют драконовыми. На текстильной конференции в Баку Ченсинер познакомился с дагестанским этнографом Магомедханом Магомедхановым. Истории о культурных сокровищах Дагестана, скрытых и от западной науки, и от западных коллекционеров, впечатлили Роберта. Он решил отправиться в загадочную страну гор.
Попасть иностранцу в советский Дагестан было непросто. Но опыт странствий научил Ченсинера высокому искусству ладить с восточными правителями. Роберт заручился поддержкой Национальной комиссии СССР по делам ЮНЕСКО. Это открыло ему двери первого секретаря дагестанского обкома КПСС Магомеда Юсупова, а затем и легендарного поэта Расула Гамзатова.
— В Дагестане Расул был больше чем королем, — смеялся Ченсинер, вспоминая эти события тридцать лет спустя. — Он мог все.
Заручившись поддержкой «более чем короля», Ченсинер углубился в Дагестан с энергией и энтузиазмом нового Колумба. Каждый год пару месяцев он проводил в горах. Роберт забирался в самые отдаленные районы, ему навстречу выходили гурьбой любопытные сельчане, которые не то что иностранца, даже гостей из Махачкалы видели нечасто. На их вопросы Ченсинер отвечал с истинно британской дипломатичностью и остроумием. Однажды в Бежте, отдаленном селе возле границы с Грузией, его спросили:
— Нам рассказывали, что люди произошли от обезьян. Неужели мы тоже?
Партийные сопровождающие нахмурились, а Роберт рассмеялся:
— Конечно же, нет. Вы, горцы, произошли от медведей!
Так, с непринужденными шутками, Ченсинер постепенно собирал коллекцию ремесленных изделий и обрядовых предметов — войлочные маски и старинные пряжки, ковры и деревянные поставцы… Только загадочная кайтагская вышивка упорно ему не давалась. Прорыв наступил после четырех лет поисков, когда в магазинчик при Объединенном историческом и архитектурном музее пришел даргинец Габиб Исмаилов из селения Гапшима. Он принес на продажу странные шелковые орнаменты…
Даргинское село Гапшима было центром производства кайтагских вышивок. Здесь их называли подушками с надписями, словно узоры можно было читать, как слова. В известном смысле, так оно и было — для тех, кто владел языком символов. В соседнем селении Мегва орнаменты чаще использовали на свадьбах, а потому их поэтично именовали подушками предыдущей ночи. Горделивых гапшиминцев мегвинцы звали фараонами, те же в ответ величали соседей магами — по легенде, они до последнего не принимали ислам и даже при советской власти поклонялись каменной бабе и ритуальному топору. Как бы то ни было, в этих селениях Акушинского района сохранилось куда больше кайтагской вышивки, чем в самом Кайтаге.
Приехав, Роберт Ченсинер поселился у Габиба Исмаилова и его жены Патимат, учительницы французского языка. Она же стала переводчицей британца.
В молодости Патимат видела один из последних ритуалов с кайтагским рукоделием — на поминках она оказалась в кругу скорбящих женщин. В центр они положили одежду покойного, накрыли ее вышивкой и оплакивали, словно мертвое тело. Древние артефакты и следы ушедших культов встречались в селении повсюду, их ценность сознавали немногие. Деятельная образованная даргинка собирала предметы старины и перепродавала их горожанам. Роберт приобрел всю ее коллекцию и продолжил поиски. Вышивка, к изумлению самих гапшиминцев, нашлась почти в каждом доме. Что отдавали, Ченсинер немедленно покупал, а остальное фотографировал для будущего каталога. Так он вывез из Дагестана больше сотни старинных кайтагских вышивок.
Британец исследовал орнаменты с вдохновением старателя, нашедшего золотую жилу. Ченсинер установил, что кайтагская вышивка сложилась в XVII — XVIII вв. Часть узоров оказалась автохтонной, часть — заимствованной с турецких подушек — ястиков. Но самое смелое заявление Ченсинера касалось недавних времен. В 1911 году Анри Матисс приезжал в Россию к меценату Сергею Щукину. По мнению британца, великий коллекционер показал художнику кайтагскую вышивку из своего собрания, и тот много лет спустя сделал орнамент на ткани «echarpé» — монохромную синюю копию кайтагского мотива «антропозооморф в квадрате». Искусствоведы недоверчиво качали головами, но публика была впечатлена.
В 1993 году британец издал в Лондоне каталог «Кайтаг. Текстильное искусство из Дагестана» с 171 вышивкой. Это была сенсация. Выставки следовали одна за другой. В 1994 году дагестанский текстиль экспонировался во Франции, Швеции и США, в следующем — в Германии и сразу двух городах Австралии… Каждому зрителю в кайтагской вышивке чудилось что-то свое. Французы видели в ней творения предшественников Матисса, немцы — предвосхищение Пауля Клее, австралийцы — сходство с орнаментом аборигенов Зеленого континента, американцы — абстрактный экспрессионизм в духе Джексона Поллока. Итог подвел восторженный немецкий профессор. Он заявил, что кайтагская вышивка сочетает в себе больше стилей и влияний, чем любое другое искусство в мировой истории. Вскоре цена старинных работ взлетела от 80 до 10 000 евро за штуку.
О сверхдоходах от никому не нужных бабушкиных тряпок быстро прознали в Дагестане. На дворе стояли девяностые. Страна разваливалась, люди прозябали в крайней бедности. За кайтагскими вышивками началась яростная охота. Подручные коллекционеров прочесывали даргинские селения. Никто уже не фотографировал орнаменты для науки. Они утекали через коррумпированную таможню в Стамбул, а оттуда — по всему миру, безвозвратно оседая в частных собраниях. К началу нового тысячелетия в Дагестане осталось лишь несколько десятков старинных вышивок. Около полутора сотен сохранились в музеях Москвы и Санкт-Петербурга, остальные вывезли за рубеж.
С исчезновением антикварных работ возник спрос на новые вышивки. И опять за дело взялась неутомимая Патимат. Вместе с дочерьми она искала утраченную технологию, перебирала схожие приемы. Со временем она научилась делать копии, почти неотличимые от оригинала. Они разлетались так быстро, что после ее смерти в семье не осталось ни единого изделия Патимат. Через много лет директор музея истории Махачкалы Зарема Дадаева подарила дочерям одну вышивку, сделанную ее руками. На ней темнел лабиринт, словно немое предупреждение о том, что расстаться в погоне за мечтой с привычной жизнью легко, а вот вернуться почти невозможно.
Прошло пятнадцать лет. Роберт Ченсинер написал серию книг о кавказской культуре и стал известным экспертом по странам бывшего СССР. Его по-прежнему критикуют, но кайтагская вышивка выставляется по всему миру и поток восторженных отзывов не иссякает. В Пакистане ткут ковры «под Кайтаг», в интернете продаются кайтагские чехлы для айфонов — хотя сам британец до сих пор обходится без мобильника. Габиб Исмаилов бросил работу сельского учителя, защитил диссертацию по женским татуировкам и переехал в Махачкалу. Мы сидим с дочерьми Габиба и Патимат — разговорчивой Джавгарат и молчаливой Раисой, с ожерельем из трискелионов на шее, — в уютном московском кафе неподалеку от метро «Курская». По образованию они востоковеды, специалисты по персидской и арабской культуре. Но вихрь, поднятый заморским гостем, унес и их. Уже много лет сестры зарабатывают кайтагской вышивкой. Обученные ими девушки выводят послушным шелком узоры, о смысле которых могут только гадать.
— Это был код, секретный язык. Но его давно забыли. Лишь однажды мы нашли старушку, которая им владела. Спросили, что изображено на вышивке, а она по-детски обиделась. Только и восклицала: «Неужели вы не видите?» Мы смутились и не стали ее допрашивать.
Над каждой вышивкой трудятся от одного до полутора месяцев, по нескольку часов в день. Стоит такая работа около тысячи долларов. Модными кайтагскими орнаментами богатые дагестанцы украшают все — от штор до настенных панно. Узоры от Раисы и Джавгарат есть даже на мужских пиджаках ведущего дагестанского модельера Шамхала Алиханова.
Банальное копирование сестрам давно наскучило.
— Каждый подмастерье со временем набирается опыта и начинает творить что-то свое, — улыбается Джавгарат, пока ее сестра старательно выводит рисунок шелковой ниткой. — Хочется быть не эпигоном, а художником.
Старое искусство, замершее почти на сотню лет, оживает и развивается. Московские мастерицы создают новые полотна, итальянские и британские искусствоведы выпускают объемные каталоги. Недавно вышивка вернулась и в Кайтагский район. Руководительница Центра традиционной культуры «Кайтаги» Зубайдат Гасанова обучила по книге Ченсинера десятки даргинок орнаментам их прабабушек. Сам Роберт давно не приезжает на Северный Кавказ, но одно его имя вызывает ожесточенные споры между почитателями и ненавистниками.
— Некоторые считают, что Ченсинер и другие коллекционеры навредили Дагестану, — говорит мне на прощание Джавгарат. — Однако в нашей республике есть вышивки и помимо кайтагской. Например, усишинская, напоминающая русскую. Она почти исчезла, жалкие остатки догнивают в сундуках. Не будь Ченсинера, кайтагская вышивка тоже бы ушла незамеченной.