Эпидемия COVID-19 — не первая пандемия в истории человечества. «Поветрие», «мор», «чума» — так называли заразные болезни в прошлом, и они не обошли Кавказ стороной. «Юстинианова чума», охватившая цивилизованный мир в
В самом конце XVIII века на Кавказе началась эпидемия чумы. Она длилась более 20 лет и унесла жизни большей части населения Кабарды.
В Дербенте заболевших, их домочадцев и соседей выводили за город и селили в специальные землянки, где они оставались в течение 40 дней, после чего выжившие могли вернуться в город.
Никто не представлял себе, как лечить чуму, поэтому врачи рекомендовали заболевшим кровопускание, употребление ртути, шпанских мушек, опийной настойки и чистого опия.
Все новое — это хорошо забытое старое, в том числе карантины. В начале XIX века по инициативе наместника Ермолова на Кавказе была создана система карантинов. Во время чумных эпидемий на карантинных заставах всем проезжающим выдавали «QR-коды» образца XIX века — особое свидетельство, заверенное гербовой печатью и подписью чиновника. В документе говорилось, что человек, выдержав установленный четырехдневный карантин, не обнаружил каких-то признаков болезни и может следовать дальше.
Понимая, что любой запрет можно обойти, на каждое торговое судно, которое проходило по Каспийскому морю, власти сажали по несколько военных, следивших за тем, чтобы команда и капитан строго следовали в карантин, не заходя в иные населенные пункты, чтобы не подвергать опасности себя и население этих мест.
Но Ермолов был не первый. Еще в середине XVIII века в Кизляре была учреждена застава, которая со временем стала выполнять функции карантинного поста: здесь все проезжающие подвергались медицинскому осмотру, а все товары окуривались серной кислотой. Правила карантинного очищения менялись, и со временем было разрешено проветривать окуриваемые товары всего 12 часов, а не выдерживать четверо суток, как это делалось раньше.
В начале XIX века в Георгиевске была учреждена специальная комиссия для борьбы с эпидемией на Северном Кавказе, которая следила за исполнением предписаний правительства. В ее ведение входила оценка товаров и вещей, уничтожаемых в рамках противоэпидемических мероприятий, а также компенсация расходов их владельцам или их наследникам.
Был даже принят специальный «Устав о карантинах», где расписывалось, кто имеет право выходить из дома, как осуществлять доставку продуктов и дезинфицировать деньги. Например, один из пунктов гласил: «Люди, выходящие из домов, не имея на то дозволения от начальства, или выходящие в часы не дозволенные, забираются под стражу и подвергаются наказанию. Для надзора за исполнением сего правила, особенно ночью, посылаются патрули, наряжаемые из войск или обывателей».
Как только начиналась эпидемия, власти вводили запрет на перемещения по городу нищих, которых считали разносчиками заразы. Заболевших чумой помещали в отдельные дома.
Но, конечно, все эти запреты нарушались. Можно вспомнить героя Льва Толстого — старого казака Ерошку из повести «Казаки», который бравировал тем, что во время эпидемии нарушал самоизоляцию и переправлял из-за Терека бурки.
Холера на Кавказе появлялась с завидной регулярностью: в 1823, 1827, 1830, 1847, 1857 и 1892 годах. И это только крупные эпидемии, которые охватывали большую территорию региона.
Александр Бестужев-Марлинский писал своим родным из Дербента: «Теперь я живу в губительном климате: лихорадка здесь — условие бытия — и недавно холера прошла, как ангел истребленья, по этому краю». Он же отмечал, что от холеры в городе умерло более полутора тысяч человек.
Больных не лечили, их высылали подальше от селений, где они либо выздоравливали, либо умирали. Обычное право четко регламентировало: «К погребению их общество не приступает; только ближайшим родственникам, если сами пожелают, предоставляется право хоронить их, но с тем, однако, что они в селение не могут возвратиться, пока болезнь совершенно не прекратится».
Известный русский хирург Николай Пирогов, направлявшийся на театр военных действий летом 1847 года, констатировал: «Из Пятигорска до самой Темир-Хан-Шуры мы ехали навстречу холере и застали ее в Кизляре, где она была уже во второй раз».
Никаких вакцин, из защиты — костюм чумного доктора. Врачи рекомендовали регулярно проводить окуривание и проветривание помещений, а также обрызгивать стены уксусом, стараться как можно меньше выходить за пределы дома и не общаться с больными, протирать тело перед сном раствором уксуса с водкой, есть умеренно, не пить воды, а употреблять «сухарную воду из ржаных сухарей на горячей воде, сделанную без леду», пить перед обедом и вечером пенную водку, чай с ромом «или же старою хорошею кизлярскою водкою», избегать употребления фруктов, а также «сохранять всегда дух веселый и не заботиться ни о каких печальных вестях».
Другой врач рекомендовал своим пациентам принимать по каплям «Воронежский эликсир», в состав которого входили спирт, нашатырь, селитра, перец, водка, уксус, белая нефть, масла и перечная мята.
Такие «веселые» советы приводили к тому, что около 40% заболевших в итоге умирали.
Хотя важность санитарно-противоэпидемических мероприятий была очевидна, казна выделяла средства на них медленно и скупо. Ситуация с финансированием изменилась к лучшему в 1912 году, когда законом «О мерах борьбы с эпидемическими заболеваниями» в распоряжение Высочайше учрежденной комиссии по борьбе с чумой и холерой было отпущено 1,5 миллиона рублей.
В Грозном в начале ХХ века санитарно-исполнительная комиссия при городской управе помимо устройства больницы для холерных больных и приглашения врачей и фельдшеров постановила обязать жителей содержать в чистоте и порядке дворы, улицы и тротуары, произвести засыпку мест скопления дождевой воды, иметь в запасе дезинфекционные средства — одну бочку хлорной извести и один бочонок карболовой кислоты — и раз в неделю производить бактериологическое исследование воды реки Сунжи и городского водопровода.
Болотной, тертианской или периодической лихорадкой — так в разное время врачи и обыватели называли малярию, которая по сути своей болезнь не эпидемическая, но смертность от нее была чрезвычайно высокой.
В XVIII веке казачьи городки, разбросанные по берегам Терека, вымирали подчистую. Путешественник, посетивший аул Тарки в середине XIX века, писал: «Ныне жар и духота в воздухе невыносимы, а вместе с тем развиваются лихорадки, преимущественно желчные, и горячки: даже дети не избегают первых».
До конца XIX века, пока не выяснилось, что малярия передается при укусах комаров, существовали самые фантастические методы ее лечения. Народные лекари рекомендовали своим пациентам пить отвар базилика, парное молоко с топленым маслом и медом, есть жареную кукурузную муку с медом и жирное мясо. А для снижения температуры тела при лихорадке советовали несколько раз в день купаться в холодной воде.
Терские казаки для предохранения от малярии предпочитали использовать различные талисманы, состоявшие из живых пауков. Они же читали предохранительные молитвы и окропляли все подряд «святой» водой из церкви.
Между тем научная медицина того времени считала, что всему виной переохлаждение. Поэтому солдатам и офицерам, служившим на Кавказе, настоятельно рекомендовали для профилактики постоянно носить шерстяные набрюшники. Больным давали пережженную поваренную соль и мышьяк.
Все это продолжалось до 1840-х годов, пока Эраст Андреевский, личный врач кавказского наместника Михаила Воронцова, не выпустил наставление, в котором рекомендовал применять большие дозы хинина. И за небольшой период времени удалось добиться резкого снижения смертности от малярии.
В конце XVIII века английский врач Эдвард Дженнер впервые в мире провел вакцинацию против оспы. Спустя несколько лет большинство европейских стран, в том числе и Россия, переняли этот успешный опыт.
Но на Кавказе оспопрививание было известно задолго до этого. В 1711 году француз Обри де Ла Мотре был удивлен тем, что во время своего путешествия не встретил здесь лиц, обезображенных оспой. А очень скоро ему продемонстрировали метод ее прививки: «Старая женщина взяла три иголки, связанных вместе, которыми она, во-первых, сделав укол под ложечку маленькой девочке, во-вторых, в левую грудь против сердца, в-третьих, в пупок, в-четвертых, в правую ладонь, в-пятых, в лодыжку левой ноги, пока не пошла кровь, с которой она смешала гной, извлеченный из оспинок больного. Затем она приложила к уколотым и кровоточащим местам сухие листья коровника, привязав сверху две кожи новорожденных ягнят, после чего мать завернула ее в одно из кожаных покрывал, из которых состоит постель черкесов. Ее должны были держать в тепле, кормить лишь кашей, сделанной из тминной муки, с двумя третями воды и одной третью овечьего молока, ей не давали пить ничего, кроме прохладительного отвара, сделанного из воловьего языка, немного лакрицы и коровника, трех вещей, весьма обычных в этой стране».
Осетины же верили в особо жестокое божество по имени Аларды, которое насылало на людей оспу. И именно этот страх порождал его почитание. Согласно традициям, успешно выздоровевший после оспы обязательно должен был устроить обильное пиршество в честь Аларды.
Дагестанские горцы считали, что для лечения оспы необходимо принимать особые пилюли, которые приготавливали из смеси муки и отделяемого из пустул больных. Другие горские лекари предлагали для защиты носить одежду больных.
Такой «прививке» подверглись еще в детстве участники Кавказской войны, сподвижники имама Шамиля Байсунгур и Мухаммед-Эмин, чьи лица были обезображены оспой.
Приход России на Кавказ существенно изменил методы борьбы с этим заболеванием. В губерниях были учреждены особые комитеты, которые занимались вакцинацией. Обычно оспопрививателями в них работали представители местных народов: кабардинцы, ногайцы, кумыки, лезгины, терские казаки. Но, несмотря на очевидную пользу прививок, были и антипрививочники: иногда матери не разрешали вакцинировать своих детей, рассматривая оспопрививание как акт сопротивления божьему замыслу.