Экспедиция на Кавказ, или Необычайные приключения академика Гюльденштедта

«Страна, полная чудес»

29 декабря 1776 года Петербургская академия наук праздновала 50-летие. Секретарь Иоганн Альбрехт Эйлер, сын великого математика Леонарда Эйлера, произнес приветственное слово. Он подчеркнул, что процветание академии обеспечили труды исследователей, собравших для потомков знания о «стране, полной чудес». Поэтому никто не удивился, когда следующим на трибуну поднялся тот, к кому эти слова относились в полной мере, — 31-летний путешественник Иоганн Антон Гюльденштедт. Его «Речь о произведениях российских, способных к содержанию всегда выгодного превосходства в продаже в чужие края российских товаров перед покупкою иностранных» была центральной в торжественной программе. Пораженные коллеги быстро перевели ее на европейские языки: ведь мало кто мог сравниться с молодым немцем в знании российских земель. Но главное — он не ограничивался простым информированием, а давал четкие рекомендации, как улучшить российскую экономику.

В докладе нашлось место и импортозамещению, и оптимизации международной торговли. Гюльденштедт призывал вместо сырья продавать за рубеж готовую продукцию. Он первым указал на промышленное значение донецкого угля, артемовской соли и каспийской сельди. Предложил учредить особый департамент для сбережения лесов. По сути, академик изложил программу реформы российской экономики, чьи результаты сказываются и по сей день. Собрал же он эти сведения во время долгой и смертельно опасной экспедиции на Кавказ, из которой вернулся живым лишь благодаря изобретательности и удаче.

Экспаты XVIII века

Екатерина Великая сознавала, как мало изучена ее огромная страна. Поэтому сама предприняла путешествие по Волге, а затем снарядила несколько «астрономических» и «физических» отрядов. Первым поручили «экспедицию по Венере» — наблюдать за затмением Солнца Венерой в июле 1769 года. Вторым — сбор сведений о природе и народах России. Четырьмя из пяти «физических» экспедиций руководили молодые немецкие ученые. Старшему, академику Петеру Симону Палласу, было 26 лет, а отправлявшимся на юг Иоганну Гюльденштедту и Самуилу Гмелину — всего по 23 года.

Строго говоря, Иоганн Гюльденштедт не был иностранцем. Он родился в Риге, в то время входившей в Российскую империю, так что говорил по-русски и приглашение в Санкт-Петербург воспринял как возвращение на родину.

По словам Палласа, «он был красивым человеком, высокого роста, но не крепкого сложения, и смолоду страдал слабой грудью. Мягкость его характера была ясно видна в чертах его лица, и он, конечно, произвольно никого не обидел и ни к кому не проявлял враждебности. В обхождении он был чистосердечен, деликатен, немногословен, хотя говорил всегда легко и основательно, и неизменно оставался верен себе. Его усердие не уступало его солидным знаниям, и будь он менее педантичен и менее скован чрезмерным чувством авторской ответственности, он успел бы в свою короткую жизнь сделать больше».

В 16 лет юноша осиротел. Он жил в Берлине, где изучал медицину и ботанику, в которой успел настолько проявить себя, что привлек внимание Леонарда Эйлера, и тот рекомендовал способного студента «для сбора натуралиев из трех царств природы» в ответ на запрос из России. Перед отъездом Иоганн защитил диссертацию на тему «О теории изначальных сил человеческого организма». Ради экспедиции ему пришлось отказаться от запланированной поездки в Голландию и Англию. В этом Гюльденштедт был не одинок: тот же Паллас мечтал о путешествии на юг Африки. Но исследование России открывало более широкие перспективы — и научные, и финансовые.

Молодой рижанин приехал в Санкт-Петербург в мае 1768 года, а уже 19 июня экспедиции Гюльденштедта и Гмелина вместе отправились на юг. Изначально маршрут был расписан до Астраханской губернии, но в сентябре началась очередная война с Турцией. Планы изменились. Ученым пришлось двигаться на Кавказ, решая не только научные, но и стратегические задачи и сталкиваясь с новыми опасностями в и без того неспокойном регионе.

Путешествие из Петербурга в Москву

Отрезок экспедиции до первой зимовки походил на сюжет опубликованного через 22 года знаменитого «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева. Этому способствовала академическая инструкция избегать больших дорог, наблюдать местные нравы и вести подробный дневник. В письмах Эйлеру Гюльденштедт жаловался на нездоровье, нарывы на теле, страдания от блох, клопов, мух и тараканов. Не ограничиваясь наблюдениями, он деятельно улучшал жизнь людей. Под Старой Руссой рижанин три дня наблюдал за испытаниями новой солеварни и тут же придумал, как качать воду из озера при помощи водяного колеса.

В дальнейшем его идеи обрели почти крамольный характер. «Меня удивляет, что в России ставят вопрос, что лучше: чтобы крестьянин был крепостным или свободным, — писал Гюльденштедт. — Благосостояние однодворцев и казаков ясно показывает, что последнее лучше».

После Москвы группы Гюльденштедта и Гмелина разделились. Вместе с Иоганном продвигались на юг четыре гимназиста, рисовальщик и чучельник. Отважная семерка направлялась через Воронеж в Тамбов, а оттуда — к Новохоперской крепости. На Волге ученый впервые описал белорыбицу и изучил осетровых — популярная на Руси стерлядь, как выяснилось, не имела немецкого названия. Изобилие рыбы ошеломляло путешественников, как и способы ее заготовки. Особенно поразили Гюльденштедта сплошные сетки с коническими отверстиями, в которые рыба могла только входить. Осетров держали в этой «тюрьме» до зимы, чтобы заморозить заживо.

В прикаспийских степях свирепствовал лютый холод, который с трудом припоминали и старожилы. Путешественники страдали от цинги, а несчастный чучельник отморозил пальцы на ногах. Началась гангрена. Когда 23 января 1770 года экспедиция добралась до Кизляра, его пришлось оперировать.

Война и мир

Едва передохнув, Гюльденштедт повел спутников в Моздок, а оттуда — в земли ингушей, буквально на днях присягнувших России.

«Эта нация… совершенно свободна и не подчиняется никакому князю, как почти все остальные кавказские народы; а управляют ею несколько выборных старейшин, — писал ученый. — Они прилежные земледельцы и скотоводы. По кавказскому обычаю, они все вооружены; во многих деревнях имеется каменная башня, в нижнем ее помещении во время войн спасаются женщины и дети; сверху же мужчины защищают свою собственность. Они называют себя также халха и сохранили еще обычай употребления щита на войне. Их религия крайне проста, но несет в себе явные следы христианства. Они верят в бога, которого называют Даиле… У них дозволено многоженство, и они едят также свинину».

Ингуши благоговейно указывали путешественникам на Столовую гору, где жил верховный жрец, но те не смогли к нему подняться из-за глубокого снега.

Впоследствии по рекомендации Гюльденштедта в район Моздока переселили почти тысячу казачьих семей — «для развития землепашества, виноделия и шелководства». Ученый рассчитывал наладить производство вина, схожего с бургундским.

В то жестокое время и кавказцы, и русские не отличались разборчивостью в средствах. Внезапные набеги, заложники, нарушенные договоры и грубая сила — все было в ходу. Даже вблизи Кизляра горцы нападали на русские отряды, так что порой никто не возвращался в лагерь. «Неверность, коварство, хищность, хитрость, насилие и непостоянство кавказских князей не поддается никакому сравнению, — писал ученый в дневнике. — Князь, который вчера торжественно перешел под власть России, завтра начнет плести интриги, а послезавтра станет открытым врагом. Не прояви я должной осторожности и осмотрительности, наверняка стал бы мучеником естествознания».

Относительную безопасность обеспечивали только крепости и большие войска. Поэтому Гюльденштедт несколько раз сопровождал в военных походах генерала фон Медема. Однажды он чудом спасся во время набега чеченцев на лагерь. Зато ученый достиг цели — исследовал месторождения нефти недалеко от Сунжи, где спустя время появился город Грозный.

Но поддержки армии было недостаточно. Чтобы составлять словари и записывать обычаи, нужны хорошие отношения с горцами. Тут и пригодились Гюльденштедту навыки врача. Он никому не отказывал в помощи. Вдобавок экспедиция везла подарки: иглы, украшения, рубахи… Последние, по свидетельству ученого, служили на Северном Кавказе универсальной валютой. К примеру, на две рубахи меняли годовалую овцу.

Следующий этап пути — в Грузию — постоянно откладывался: дорога через Дарьяльское ущелье была смертельно опасной. Пользуясь отсрочкой, ученый взял 18 больных из кизлярского госпиталя и двух приезжих москвичей для испытания целебных свойств кавказских минеральных вод. Двадцать первым подопытным кроликом был он сам, жестоко страдающий от лихорадки. Через месяц лечение было прервано: черкесы выступили из Большой Кабарды, чтобы разрушить русские укрепления на Тереке. Но Гюльденштедт успел убедиться в пользе источников.

Ученый без устали отправлял материалы исследований в Петербург. 18 апреля 1771 года его произвели в академики. Правда, узнал об этом Гюльденштедт нескоро — когда весть дошла до Кизляра, он уже пересек горы и попал в Грузию. Но самые опасные приключения были впереди.

Ловушка в Дарьяльском ущелье

Осенью маленький отряд дошел до Мцхеты, где Гюльденштедт встретился с царем Картли-Кахетии Ираклием Вторым. Грузия в XVIII веке переживала тяжелые времена. С юных лет Ираклий вынужденно лавировал между могучими соседями. Сперва он участвовал в индийском походе Надир-шаха, за что получил титул правителя Кахетии, затем, после поражения грозного перса в Дагестане и его скорой смерти, вместе с отцом добился независимости, вышвырнул иноземные гарнизоны и объединил под своей властью восточную Грузию. Чтобы отвоевать у оттоманов юг страны, Ираклий заключил военный союз с Россией. Этот царь, по примеру Петра Первого, видел будущее родины в европеизации и старался привлекать иностранных ученых. Гюльденштедта он принял чрезвычайно милостиво, а после того, как рижанин вылечил мать и супругу царя, его доверие стало и вовсе безграничным. Он приказал ловить для исследователей зверей и приносить минералы, а в свободное время подолгу беседовал с Иоганном.

Грузия часто подвергалась набегам дагестанцев, не слишком беспокоивших власти по ту сторону Кавказского хребта. «Ни с какой нацией лезгины так не уступчивы, как с русской, — писал Гюльденштедт. — Они не только никогда не грабят на русской земле, но Авар-хан и Казикумук-хан даже прилагают усилия, чтобы состоять в хороших отношениях с комендантом Кизляра, посредством частого обмена письмами».

Однажды горцы напали на селение Мухрани всего через три дня после того, как ученый его покинул. Поэтому, как и в России, он старался следовать за армией. Царское войско доверия не внушало: оно состояло из полутысячи необученных и плохо вооруженных крестьян. Но выбирать не приходилось. Главное — накапливался уникальный научный материал. Гюльденштедт с немецкой педантичностью документировал все — от животных и растений до местных языков и удивительных обычаев, таких, как шесты у могил с пучками волос, вырванных скорбящими женщинами. Однажды ученого сразил приступ лихорадки. Его уложили отдыхать под деревом. Иоганн мучился целый день, но попутно заметил, что это дерево — незнакомого ему вида, и составил его точное описание.

Царь уговаривал ученого остаться, но 1 октября 1772 года экспедиция двинулась обратно в Россию.

В Степанцминде Гюльденштедт обнаружил, что на дороге, вьющейся в ущелье вдоль Терека, обрушилось пять мостов. В этом не было ничего удивительного — порой и в наше время границу между странами закрывают из-за обвалов и селей. Грузины сколотили три моста на своей стороне за 60 рублей, тогда как осетины заломили по 80 рублей за каждый мост. Ученый согласился, но потребовал оставить у казаков заложника до тех пор, пока путешественники не окажутся в безопасности. Ходили слухи, что в ущелье их поджидает засада из трех сотен горцев. Осетины отказались. Тогда Гюльденштедт послал окольными путями гонцов в Моздок и Кизляр. Сама же экспедиция на месяц застряла высоко в горах. Вновь люди страдали от холода и болезней. Вдобавок заканчивались деньги. Подмога подоспела только второго ноября. Беспокойство ученого оказалось небеспочвенным. Содержавшиеся в Кизляре заложники из числа знатных горцев недавно умерли, развязав руки предприимчивым собратьям. Теперь же русские взяли новых и прислали большой отряд, так что экспедиция беспрепятственно пересекла границу.

Возвращение

Экспедиция заняла почти семь лет. После Кавказа Гюльденштедт безуспешно пытался попасть в Крым — в 1774 году Керчь стала российской, но окончательно полуостров аннексировали только через 9 лет. Вместо него ученый исследовал Украину и благополучно прибыл в Санкт-Петербург в марте 1775 года.

Не все путешественники были столь удачливы. Академика Георга Ловица убили на Волге пугачевцы. Ученик Линнея Иоганн Фальк пристрастился к опиуму и застрелился в Казани. Погиб и Самуил Гмелин. На пути домой после успешной поездки в Персию он был схвачен возле Дербента ханом Усмеем и умер в тюрьме, не дождавшись выкупа. Путевые дневники погибшего друга Гюльденштедт начал обрабатывать в первую очередь — раньше, чем материалы собственной экспедиции.

Вскоре после нашумевшей речи на юбилее Академии ученого избрали президентом Вольного экономического общества. 3 марта 1780 года он провел свое последнее заседание. 27 марта в протоколе появилась запись о смерти Гюльденштедта. Он заразился, спасая больных во время эпидемии тифа. Ему было 35 лет.

За короткий срок Гюльденштедт проделал титаническую работу в самых разных областях. Он систематизировал дагестанские языки, допустив в этом сложнейшем деле лишь несколько неточностей. Ввел в науку два новых вида млекопитающих — слепыша и выхухоль. Одним из первых объяснил происхождение чернозема. Предложил создать на Азовском море гавань, из нее впоследствии вырос город Бердянск. Составил множество карт и собрал гербарии, на которые и столетием позже опирались многие ботаники.

Академик Паллас издал дневники Гюльденштедта на немецком языке. На русском публиковались лишь фрагменты, служившие подспорьем для царских чиновников на Кавказе. Уже в ХХ столетии выдающийся историк Михаил Полиевктов сетовал, что эти переложения «совершенно не отражают на себе всего богатства гюльденштедтовского кавказоведного наследия, которое в целом остается… совершенно не использованным». Полный перевод дневников на русский язык увидел свет только в 2002 году. Единственный известный портрет Иоганна Гюльденштедта висел в галерее зала заседаний Вольного экономического общества и был утерян после революции.