Снимки из проекта «Городские сакли» дагестанского фотографа Ильяса Хаджи попали в Берлин на выставку, посвященную постсоветской архитектуре. До этого фото с хаотичными самовольными пристройками уже видели в Москве, Екатеринбурге, Лидсе (Великобритания). Что хотел показать автор — ужас или красоту, он рассказал корреспонденту «Это Кавказ».
— То, мимо чего я каждый день проходил, оказалось интересным для незнакомых людей. Впервые я снял махачкалинские пристройки в 2015 году для проекта художницы Таус Махачевой, который она представляла в Москве на биеннале современного искусства. В 2018 году куратор музея «Дом Метенкова» в Екатеринбурге попросил продолжить работу над серией. Я увеличил ее до 15 фотографий, и они вошли в выставку о Кавказе. А в прошлом году я отобрал пять лучших снимков и отправил их на международный конкурс некоммерческой организации Dekabristen е.V., посвященный постсоветской архитектуре. Отправил и забыл, а в январе получаю письмо на английском: просим вас выслать оригиналы фотографий для участия в выставке. Я обалдел. Даже не сразу понял, о каком конкурсе и о каких фотографиях идет речь. Оказалось, что из 300 работ из Белоруссии, Украины, Грузии, Чехии победили только два участника. Но в экспозицию вошли не только их работы, но и некоторые из тех, что произвели впечатление на жюри. Мне повезло, меня заметили, точнее, мои пристройки.
Сегодня их можно увидеть в Доме статистики в восточной части Берлина. Интересно, что это не музей, а тоже здание, построенное в тот период, о котором рассказывают фотоснимки авторов. Но из-за карантина выставка проходит в закрытом формате, и попасть на нее могут только журналисты и искусствоведы по предварительной договоренности. Обидно, конечно. Обычный зритель может увидеть работы только онлайн — в Instagram, на Facebook. А скоро и в книге, посвященной этому проекту, ее напечатает российское архитектурное издательство DOM.
— Я смотрю на пристройки как на искусство. Мне реально это интересно с точки зрения архитектуры и развития человека, который с древних времен занимался обустройством своего жилища. Мои работы не «о коррупции», а о развитии, о своеобразии, о красоте. У меня чисто антропологический интерес.
Многие знакомые спрашивают: «Неужели у нас нет ничего красивого, что можно показать миру? Горы, море, люди…» Я и это все показываю. Но местные постройки, они тоже очень яркие и заслуживают внимания. Я не считаю, что показываю что-то плохое, некрасивое, я показываю вещи, которые имеют место быть. Люди за границей этого никогда не видели, и им это интересно.
Наши пристройки — это особенность не дагестанского менталитета, а постсоветского периода. Такие пристройки есть и в Армении, и в Грузии, и в Азербайджане, и на Украине.
Все, что мы видим сегодня, было построено в 90-е. Сейчас уже сложно представить, что такое можно построить «с нуля». Хотя многие тихо продолжают расширяться — вопреки запретам, но это уже, как мы видим, верхние этажи, вырастающие над знаменитыми пристройками.
Они напоминают мне жилища в горах, когда один сосед строил свой дом на крыше другого. В Махачкале живет много людей из сел. У них свое мышление и восприятие земли. Они понимают, что это очень ценный ресурс. В горах мало свободной земли. И, если там, в селе, ты залезешь на чужой участок, тебе скажут: «Ты офигел?» А здесь как бы улица — она в их представлении ничья. Они легко могут отхватить кусок, вылезти своей пристройкой за границы собственного жилья.
Мне сложно с этим согласиться, но это есть. Остается лишь ужасаться или любоваться этой своеобразной архитектурой. Я, как художник и журналист, в этом вопросе беспристрастен. И, скорее всего, восхищаюсь, но не эстетически, а с точки зрения антропологии. Я смотрю на пристройки как на некий феномен. Они вполне могут стать местной достопримечательностью. Не уверен, что это понравится жильцам, но туристам точно будет интересно.
— По первой профессии я инженер-радиотехник. Если бы жил в другом российском городе, например в Воронеже или еще где-то, я даже не уверен, что стал бы фотографом. Но в Махачкале все необычно и подталкивает к каким-то действиям: художника — рисовать, поэта — писать стихи, музыканта — сочинять, фотографа — снимать.
Сегодня сотрудничаю с несколькими дагестанскими изданиями, но у нас мало тех, кто берет тематические фотопроекты. А у меня проектное мышление. Мне нравятся истории, события. Поэтому в основном снимаю для федеральных и зарубежных агентств. Мои работы можно увидеть в Calvert Journal, Russia Beyond.
Для меня фотография — это реализация творческого потенциала, возможность сказать то, что меня волнует. У меня есть несколько документальных проектов, где я поднимаю серьезные проблемы. Еще лет пять-десять назад часто происходили похищения людей. Среди бела дня просто пропадали молодые люди, а после их находили в морге или в лесу в соседней республике.
Жестокое время, много несправедливости. И это то, о чем нельзя молчать. Я, как фотограф, говорю об этом картинками. Один из проектов посвящен похищениям людей. В центре него были матери убитых ребят. Каждую историю я представлял тремя фотографиями: портрет мамы, молодого человека и место преступления — похищения. Например, футбольное поле, двор, дорога.
Сейчас работаю над другой темой, тоже не очень радостной, — орудия пыток в России. Если во времена инквизиции были изощренные приспособления для выбивания признаний из человека, то сейчас все гораздо проще. Обычные полиэтиленовые пакеты, ручки, карандаши, иглы. Простые бытовые предметы могут причинить такую неимоверную боль, что человек вынужден будет заговорить. Проект еще не опубликован, но, мне кажется, он получится очень необычным и интересным.
Но не все так грустно. Я вот одной из своих лучших работ считаю репортаж о человеке, который работает на метеостанции высоко в горах. Чтобы добраться до работы, он должен пешком пройти 15−20 километров по нелегкой горной тропе. Этот путь туда и обратно я прошел вместе с ним, фиксируя все на фотокамеру. Историю опубликовали на «Это Кавказ» и в «Заповеднике».
— Архитектурный облик Махачкалы очень своеобразный. Если бы он был менее «уродливым», как многие говорят, это было бы скучно. Здесь все создает свою атмосферу. Я не считаю Махачкалу уродливой. Да, есть проблемы с городской средой — тротуары, мусор, опасные новостройки, непригодные для жилья. Но сам город настоящий, живой, со своим характером. Вот честно, ни одну свою съемку убогих пристроек не заменил бы на съемку роскошной свадьбы.
Я люблю улицу Буйнакского и нашу набережную. Здесь какая-то особая атмосфера, история, еще можно встретить старые постройки и людей, которые помнят другую Махачкалу. В моей памяти она просторная, неторопливая, с большим количеством зданий советской архитектуры, без этого обилия рекламных щитов и пробок на дороге. Я жил в районе «Анжи-базара» и видел, как город разрушался и вновь строился. Самым большим зданием в городе была 12-этажная гостиница «Ленинград». Сегодня ее давно затмили многочисленные высотки. Одна из них выросла буквально на моих глазах на месте большого продуктового рынка «Анжи». Он остался у меня не только в памяти, но и на фотографиях. Я снимал его, когда там кипела жизнь, когда его начали сносить и когда вместо него выросла современная многоэтажка — очередной архитектурный штрих в пейзаже современной Махачкалы.
Сейчас у меня новый урбанистический проект. Я хочу запечатлеть и сохранить в фотографиях старую одноэтажную Махачкалу. Мое детство прошло на улице Оскара, где было много маленьких саманных домиков, побеленных известью белой, светло-зеленой, салатовой, желтой. Я собираю эти полуразвалившиеся постройки по всему городу в одну серию. К сожалению, многие уже снесены, на их местах выросли большие, роскошные особняки. Но я хочу успеть зафиксировать хоть те, что остались. Мне интересно сочетание этих домов с современными зданиями, машинами.
Хотелось бы рассказать и историю хозяев этих саманных домиков, но я, увы, фотограф, не журналист. Мне сложно красиво и убедительно говорить, правильно выражать мысли. Мне проще сделать кадр, который все расскажет гораздо лучше.