В Государственном концертом зале Нальчика при полном аншлаге состоялся концерт симфонической музыки — оркестр Саратовской консерватории давал симфонию «Минги Тау» (так карачаевцы и балкарцы называют Эльбрус). Ее автор — 25-летний Ахмат Малкандуев, выпускник Саратовской консерватории, первый и пока единственный балкарский композитор с классическим музыкальным образованием.
Событие всколыхнуло сразу две республики: Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию. Эльбрус здесь не просто гора, а знаковый объединяющий символ. Недаром на языках разных народов его называют «Вечной горой», «Горой счастья» и даже «Повелителем духов». Кстати, музыканты собирались устроить еще один концерт — на склоне Эльбруса, поднявшись по канатке на высоту 3847 метров, — и зафиксировать самый высокогорный симфонический концерт в Книге рекордов Гиннесса. К сожалению, погода не позволила осуществить этот план: из-за ливней и разлива реки движение по дороге в Приэльбрусье было ограничено.
Зато в Нальчике симфонию встретили восторженно — зал аплодировал стоя, не отпуская композитора и музыкантов со сцены.
— Итак, ваша симфония прозвучала в Нальчике. Как прошел концерт?
— Не могу говорить от лица зрителей, а с точки зрения организации все прошло достойно. Мы не ударили лицом в грязь, приняли оркестр у себя как положено. Меня на концерте переполняли разные чувства. Дома выступать всегда волнительно. Для меня это стало одним из самых ярких впечатлений в жизни. Я долго шел к тому, чтобы приехать домой со своим произведением. Для композитора это так важно — услышать свою музыку не только в голове.
— Кому пришло в голову привезти музыкантов из Саратова в Кабардино-Балкарию?
— Это идея режиссера Магомеда Кумыкова, решившего снять клип на Эльбрусе. Он не впервые берется за сложные проекты. Ради пяти секунд видео может отправить съемочную группу в Санкт-Петербург или собирать старинные люльки по всей республике. Сам я планировал, чтобы премьера «Минги Тау» прошла на родине, в Нальчике. Но не получилось, никто не хотел рисковать, не слыша симфонию. Только после успешной премьеры в Саратове поступило предложение организовать концерт в ГКЗ Нальчика.
— Но как вам удалось уговорить музыкантов на концерт в горах?
— Уговаривать никого не пришлось. В составе оркестра — преподаватели и студенты нашей консерватории, мои сокурсники и те, кто на курс-два младше. Дирижеру идея сразу понравилась. На одной из репетиций он объявил, что оркестр едет на Эльбрус, но если кто-то не хочет, может не участвовать. Тех, кто в силу разных обстоятельств не смог поехать, заменили другие студенты.
К сожалению, из-за ливней Баксан вышел из берегов, размыл дорогу. В Эльбрусском районе объявлен режим ЧС. С людьми мы договориться смогли, с погодой — нет. В такой ситуации никто не стал рисковать, даже ради рекорда. Под угрозой срыва была вся поездка. Министерство культуры КБР, администрация Эльбрусского района проделали большую работу, чтобы концерт состоялся. Много помогали и жители республики. Музыканты под впечатлением, как приняла их республика. Для меня это важнее всего.
— И все же концерт на Эльбрусе состоится?
— Сейчас идут переговоры о том, как реализовать задумку. Мы планируем задействовать полный состав оркестра нашей консерватории, а это 70 человек. Процесс съемок на такой высоте сопряжен с трудностями. Но, думаю, концерт на Эльбрусе и съемки клипа все же состоятся.
— Как появилась идея написать симфонию об Эльбрусе? Трудно ли это студенту?
— Это моя дипломная работа, писал я ее довольно долго, где-то полтора года. В основу лег фольклор. Переносить национальный колорит в академическую музыку — не моя идея, такой прием существует давно. Полгода сидел в радиоархивах Нальчика, слушал народную музыку. С отобранным материалом и с идеей главной партии вернулся в Саратов. Начал работать с моим педагогом Владимиром Станиславовичем Мишле. Еще год писал симфонию. Было сложно, со стороны может показаться, что музыку писать легко, но бывало и так, что за месяц и двух минут мелодии никак не складывалось.
— Есть ли в симфонии партии для национальных инструментов?
— Когда я уезжал из Нальчика, моя сокурсница по музыкальной школе подарила мне трещетку. У кабардинцев она называется пхачич, у балкарцев — харс. Она имеет неповторимое звучание и задает ритм. Это единственный национальный инструмент в симфонии, все остальные — академические. Но за счет колоритного материала кажется, что есть дополнительные инструменты.
— Где вы изучали народную музыку?
— Я закончил колледж культуры и искусств в Нальчике. Играл на гармонике в ансамбле «Шикапшина». В консерватории есть предмет инструментоведение, где мы изучаем строение, особенности, технику игры на инструментах. Я не преследовал цели, чтобы в симфонии звучал определенный национальный инструмент. Но на уровне подсознания многое получилось само, какие-то вещи народные у меня в крови и навсегда останутся со мной.
— "Минги Тау" стала событием в культурной жизни как минимум двух республик, если не сказать всего Кавказа. Многие написали о «мировой премьере»…
— Помпезность мне категорически не нравится, я не думал, кто как отреагирует, что скажут. Просто писал музыку так, как шло, как говорит профессор нашей консерватории Елена Владимировна Пономарева, «так написалось». Мне нравится процесс создания: мелодия рождается в твоей голове, ты переносишь ее в партитуру, не спишь ночами. Если получилось написать, произведение берут на исполнение, ты слушаешь, как твоя идея оживает, вносишь правки. Если музыка достойная, она перестает быть твоей и живет сама по себе.
— После премьеры вышла достаточно резкая статья Джабраила Хаупа. В ней он обвинил вас в плохом знании фольклора и «заимствованиях» адыгских мотивов. В ответ всколыхнулись соцсети, стали делить, кому принадлежат мелодии, легшие в основу симфонии. Почему это произошло, на ваш взгляд?
— Это самое унизительное, что могло произойти с моей музыкой. Меня позиционируют одни как вора, другие как героя карачаево-балкарской музыки. Но это все не про меня. Никогда не хотел репутации скандального композитора, какого из меня сейчас делают. Крайне неприятно, что творчество оказалось в центре национальных распрей, и есть те, кто специально вносят раздор. Это глупо. Я балкарец, десять лет учился музыке у кабардинки. Она всегда относилась ко мне как к родному сыну. Мы общаемся по сей день. Я за дружбу народов, а не за разделение. Есть музыка, и все! Она не имеет ни нации, ни географии.
У меня нет конфликта с Джабраилом Кубатиевичем. Я позвонил ему в тот же вечер, когда вышла статья, пообщался с ним, его сыном, пригласил на концерт. К сожалению, он не смог присутствовать. Я надеюсь, что мы с ним встретимся и спокойно поговорим без «посредников» в СМИ и соцсетях. Мне бы очень хотелось, чтобы он услышал мое произведение. С удовольствием выслушаю его критику. Композиция — это бесконечный предмет, всегда можно сделать ее еще немного лучше.
— Вы читаете, что о вас пишут в соцсетях? Как относитесь к критике?
— Что-то читал, но далеко не все. Я не воспринимаю ни положительную, ни отрицательную критику людей, не имеющих музыкального образования. Мнение профессионала — совсем другое дело. Откажусь от всех комплиментов ради конструктивной критики. Я ее обязательно выслушаю, поработаю над ошибками.
— И какова реакция на ваше произведение профессионалов?
— После премьеры доценты, профессора, преподаватели поднимались за кулисы и было много добрых слов. На госэкзамене председатель нашей комиссии Ирина Арнольдовна Скворцова, зав. кафедрой теории музыки и композиции Московской консерватории, сказала, что «работа написана крепко, все здесь на месте, есть форма, тематизм, драматургия». Но она обвинила меня в несовременности, что я скорее композитор 19 века, больше к романтикам отношусь. Потому что не использовал приемы и техники современной композиции. Здесь можно и согласиться, и не согласиться. Это дело вкуса, мне такие приемы, современные, чужды.
— На родине вы теперь знаменитость. Не хотите вернуться?
— Не думаю. В Нальчике комфортно жить, отдыхать. Но возможности моей республики в плане академической профессиональной музыки пока оставляют желать лучшего. Для творчества и работы лучше в Саратове. Да и отношение к музыке здесь совсем другое. Молодой парень приводит девушку на симфонический концерт — не потому, что хочет показаться этаким буржуа. Им реально интересно, чувствуют потребность в такой музыке, стараются развиваться. Такого на Кавказе нет и не было, увы…
— Но домом вы по-прежнему считаете Нальчик?
— Конечно. В Саратове тоже появилась своя жизнь, друзья, преподаватели, слушатели, но дом там, где мои мама, отец.
— Расскажите о семье, вы единственный «музыкальный» человек?
— Брат мой не такой, как я, он серьезный, работает в МЧС. Сестра учится в медколледже, мама — домохозяйка. Отец имеет две профессии: строитель и повар. Сейчас уже не работает, он положил все здоровье, чтобы поставить нас на ноги.
В моей семье вкусы абсолютно разные. Сестра слушает современную музыку, если это вообще можно назвать музыкой. Отец и брат склоняются к шансону. Дедушка, его уже, к сожалению, нет в живых, любил народную музыку, национальные песни, слушал Газаева, Нахушева. Помню, если заиграет песня, он вскакивал, танцевал сам и заставлял танцевать всех вокруг.
— Мальчиков на Кавказе обычно ведут на борьбу, а не ноты учить. Как вы попали в музыку?
— В детстве мама часто отправляла меня в подвал за картошкой, а я там стучал на кастрюлях часами, пока за мной не спускались. Однажды маме посоветовали обратиться к очень хорошему педагогу — Мадине Кожевой. Вот у нее я и проучился 10 лет по классу национальной гармоники. Но пришел я в музыку поздно — мне было одиннадцать, обычно в музыкалку идут в 6−7 лет. Было сложно, много раз бросал, помню, педагоги приезжали к нам домой, говорили с мамой, чтобы я вернулся. Но эти шалости были, пока не сделал для себя выбор. Когда понял, что хочу заниматься музыкой, назад пути не было. Потом я поступил в колледж культуры и искусств. Родители, кстати, не знали, куда я поступаю, первые экзамены сдавал, пока они спали. У них были другие планы на меня, у отца точно. Он меня видел юристом, госслужащим. Но когда я поступил, он сказал: «Раз сам выбрал, иди работай». Я безмерно благодарен родителям, что они приняли мой выбор.
— А почему Саратов, а не столица?
— Когда мне захотелось зарабатывать, я стал, как и другие, играть на свадьбах. Не считаю это зазорным. Наоборот, к музыкантам на любом празднике относятся очень уважительно. Так было испокон веков на Кавказе, об этом написано и в «Ёзден адет», и в «Адыгэ хабзэ» (национальные этические кодексы. — Ред.), самый почетный гость на свадьбе — человек, владеющий инструментом, голосом, красиво танцующий. Таких людей всегда приглашали первыми.
Но на какой-то из свадеб я вдруг четко осознал, что мне не интересно проживать свою жизнь вот так. Хотелось чего-то большего. К тому моменту я уже сочинял и понял: надо изучать композицию; стал думать, куда поступать. В Санкт-Петербург, в Москву я не стремился. Не чувствую себя человеком в таких огромных городах. Стал готовиться к поступлению. Помню, у нас был ремонт летом, я мешал бетон вместе с отцом и братом, а ночью с чашкой кофе зубрил книги. Когда уезжал из дома, никто не верил, что у меня получится, но я сдал экзамен в Саратовскую консерваторию… В этом году я поступил в ассистентуру — это высшая ступень музыкального образования. Впереди еще два года учебы.
— Вы принимали участие в конкурсах?
— Мадина Кожева всегда трепетно ко мне относилась, не жалела времени для моего развития, возила на разные конкурсы, фестивали, поэтому по классу национальной гармони призов много. Но когда повзрослел, это перестало быть интересным. Последним был Всероссийский конкурс молодых композиторов имени Альфреда Шнитке, где я занял одно из призовых мест. И на призовые 10 тысяч рублей купил кольцо маме. Это было на первом курсе.
— Есть стереотип, что на зарплату композитора семью не прокормишь…
— В моей профессии, как и в других, кто хочет — зарабатывает. Можно писать музыку, аранжировки, редактировать, давать уроки. У меня есть опыт работы в коммерческих проектах. В Карачаево-Черкесии готовится к выпуску фильм, в нем будет использована моя музыка. После ассистентуры смогу преподавать в любом вузе страны.
Сложность в другом — нужно сберечь в себе искру. Заказов может быть много и проекты — дорогими, но если ты опустошен морально и не можешь работать — деньги не имеют значения.
— Правда ли, что вы не любите слушать собственные произведения?
— В процессе написания, разучивания я слушаю свою музыку. Мне интересно, как сыграется вживую то, что родилось в голове. Иногда звучит не так, как представлялось. К тому же исполнители что-то советуют, идет процесс правки. Потом музыку разучивают, исполняют, выпускается запись. Ну, всем же знакомо ощущение, когда слушаешь понравившуюся песню сутками, а потом наступает предел.
— У вас приятный голос. Вы поете?
— Когда хочу, чтобы у кого-нибудь пошла кровь из ушей (смеется). На самом деле очень часто композиторы поют плохо. Этот факт даже описывается в музыкальной психологии. Мне не нравится, как я пою.
— Чем еще увлекаетесь помимо музыки?
— Ни от чего в жизни не фанатею. Единственная вещь, от которой я теряю голову, — мамины хычины. Люблю вкусно поесть, это у меня получается виртуозно, даже лучше, чем писать музыку (смеется).
— Что-то романтичное вдохновляет на написание музыки?
— Да, конечно. Мой альбом «Откровения» посвящен определенному человеку. Но кому — не знает никто, кроме меня и той, кому я посвятил альбом. И раскрывать эту тайну я не буду.