В Сахаровском центре прошел спектакль пермского детского театра «Пилигрим» по книге Полины Жеребцовой «Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994−2004». Этот документ, составленный от лица ребенка, пережившего обе чеченские войны, переведен на 20 языков мира.
О том, что чувствует убийца, о человеке без оружия на войне, о выборе, смерти и первой любви — размышляют юные актрисы Алиса Вешкурова, Анастасия Чащухина, Лера Светлакова, Диана Веселовских, Анастасия Волкова, Ирина Степовая (в спектакле они все играют Полину) и режиссер Алла Светлакова.
Алла: Мы ничего не знали об авторе книге. Полина искала детский театр, который мог бы поставить ее повесть «Ослиная порода», и нашла нас — через соцсети. Мы поставили первый спектакль по ее повести, а потом уже начали узнавать автора и наткнулись на «Чеченские дневники». И это был такой шок, что мы просто обсуждали их некоторое время. А потом решили, что поставим «Муравья в стеклянной банке» обязательно. И мы готовились. Смотрели фильмы, разглядывали фото, читали свидетельства очевидцев.
Лера: Было очень страшно. Страшно смотреть на разрушенные дома, на убитых людей, на тех, кто выжил после обстрела. В школе теме чеченской войны почти не уделяют времени, все, что я о ней знаю, — узнала из дневников Полины. А когда не просто читаешь книгу, когда это сценарий твоей работы — тебе все это надо пропустить через себя. Потому что война — это всегда обычные люди, которые не берут в руки оружия, люди, которые выжили после обстрела. Мне кажется, именно в этом возрасте важно понять некоторые вещи и помнить о них всегда.
Алла: Наш спектакль — часть театрального проекта «Прощай, оружие!», в рамках которого у нас еще обязательно обсуждение увиденного. Мы с самого начала разрушили «четвертую стену», потому что хотели поговорить со зрителем о сегодняшнем дне. Сегодня в атмосфере очень много агрессии, и дети ощущают ее повсюду. При этом я понимала, что война — серьезная и опасная тема, и очень болезненная. Но девочки оказались готовы к этой теме, и никаких постановочных проблем у меня не было.
Алла: Мы все время общались с Полиной, обсуждали с ней постановку, на моей режиссерской памяти это было самое тесное сотрудничество с автором книги. Мы сыграли премьеру 17 марта, и Полина посмотрела ее в записи. Там у нас есть момент, когда девочки накидывают шляпы и пиджаки, изображая четверых мужчин, которые нападают на Полину, и она проигрывает в этой битве. Полина сказала: «Нет, я не такая! Я буду биться до последнего!» — и мы переписали этот кусок полностью.
С ее же разрешения вносили какие-то изменения, потому что для нас не так была важна география конфликта, куда важнее было стереть национальные границы. Поэтому, например, в конце мы с разрешения автора использовали цитаты Чарли Чаплина из фильма «Великий диктатор» 1940 года. Война — это всегда преступление и сокрытие правды, где бы война ни происходила.
Диана: Когда мы прочитали книгу, Алла Олеговна разрешила нам самостоятельно выбрать те отрывки, которые мы перенесем на сцену. Единственное условие — чтобы наши Полины были разного возраста, ведь дневник писался 10 лет. Книгу я прочитала быстро, за неделю. Очень тяжело понять, как человек мог десять лет прожить в условиях войны. И как это сложно дается — обычная жизнь. Поэтому отрывок я выбрала очень пронзительный — Полина и ее первая любовь, мне очень хотелось рассказать, что, несмотря на то что происходит за окном, — человек продолжает любить.
Лера: У нас перед каждой репетицией небольшой мозговой штурм, ведь каждая из нас собирает свой собственный образ героини. Мой рассказ — о пережитом обстреле рынка, когда Полину ранило осколками. Я рассказываю, как человек встречается со смертью, и почти всегда он встречается с ней один на один, и мама не защитит. Это очень тяжелый текст, его все время приходится лично переживать, иначе никто в зале тебе не поверит.
Ирина: Мой отрывок — о вынужденном плохом поступке, который не состоялся. У девочки не было обуви, у нее постоянно мерзли ноги, и она решается на кражу. Но, в конце концов, хозяин дома, в который она заходит, дедушка-чеченец, отдает ей сапоги своей убитой дочери. В моей жизни такого никогда не было — чтобы у меня совсем не было обуви, и это тоже надо было осознать, представить себе эту жизнь с ледяными ногами.
Алиса: Я играю девятилетнюю Полину, несколько сцен одного года. И хотя героиня совсем маленькая, вопросы, которые она задает, — они основополагающие для любого человека. Убить или оставить в живых? Что чувствует убийца? Она рассказывает историю Али. Ему тринадцать лет, и он убивает русского солдата. У солдата сгорели ноги, и он просит мальчика убить его. И потом Али живет с этим.
Алла: В дневнике одна из первых сцен, когда Полина смотрит на два стакана. В одном из них корм для рыб, в другом — яд для мышей, и она дает рыбам яд, и они умирают. И маленький ребенок пишет: «Убийца чувствует страх». И такие вопросы она задает себе постоянно на протяжении 10 лет. Мы пытались в своем спектакле показать, что дети видят и понимают все. И что именно тинейджерский возраст — то время, когда ты уже начинаешь делать выбор.
Лера: У нас почти нет сценического антуража, есть руки-ноги и голос. Еще пластика и взгляд. Из декораций только такая «растяжка» — из людей, взявшихся за руки, ее создала Валя, наш фотограф-сценограф. Мы назвали ее «Чувство локтя»: люди там разные, но всегда могут поддержать друг друга, потому что нас объединяет желание жить мирно. Одежда простая — джинсы, белые кофты, ничего особенного. Хотя, конечно, белый цвет несет свою нагрузку. Цвет мира, цвет памяти.
Алла: Здесь у нас даже сцены нет — все будет происходить под столом. Война под столом, через звуки — вскрики, стук, гул сирены. Мы с самого начала планировали спектакль как общественный манифест, как акт солидарности за мир и уважение к человеческой личности. Поэтому у нас такое «живое», постоянно меняющееся пространство — и нет никакой «четвертой стены». Мы пробуем относиться к людям вокруг как к самим себе и играть так, как чувствуем.
Лера: У нас нет строгого разделения между режиссером и актерами, мы — не театр Карабаса-Барабаса, все время обсуждаем книгу и время ее написания, пытаемся докопаться до истины, мне кажется. И, конечно, мы немного переделываем текст — ведь дневники не пишутся для сцены. Мы строим такие мостики, которые соединяют текст в единое целое.
Алиса: И музыку мы выбрали необычную — «Богемская рапсодия». В ней один человек поет о том, как убил другого. И как ему теперь с этим жить. Мне кажется, это один из главных вопросов о войне.
Лера: Моя учительница литературы спросила, как я понимаю название книги — «Муравей в стеклянной банке». Для нее это звучало как «Премудрый Пескарь», в котором человек боится вылезти из какой-то скорлупки. Мне же кажется, что этот муравей — человек, скованный внешними обстоятельствами. Он совсем один, рядом нет других муравьев, стеклянный купол отрезает его от жизни. Но Полине удалось выбраться из банки, она переборола мысль о суициде, и в конце книги я вижу надежду на то, что будет новое время и что каждый человек может что-то изменить к лучшему.
Настя: Мы отыграли два спектакля, и реакция была разной. На первой премьере я чувствовала максимальную отдачу и поддержку зала, люди плакали не стесняясь. В финальной сцене мы идем пожимать руки зрителям, и моя мама сказала, что к ней подошла Лера, она обняла ее и боялась отпустить. Вообще, для родителей это был шок, насколько тяжелая это работа — играть чужую судьбу на войне.
Диана: Да, мои родные тоже заметили, что я прихожу с репетиций измотанная, и мы очень много говорили об этом. Мне было приятно, что они очень серьезно относятся к моей работе.
Лера: Мы вообще много говорили об этом, наверное, это нормальная реакция. Моя учительница биологии приходила на спектакль два раза, я видела, как она вытирает глаза в конце показа… Вообще, когда мы пожимаем руки незнакомым людям, это такое незабываемое ощущение.
Алла: На втором показе аудитория слегка изменилась. Она помолодела. Если в первый раз в зал пришли критики, учителя, друзья, родные и даже просто люди из соцсетей, которые прочитали о нашем спектакле, и эти взрослые люди плакали, то на второй премьере сидели подростки, более закрытые в проявлении чувств. И вопросов было больше, и они были острее, что ли. Но все равно было заметно, что люди выходят погруженные в материал.
Настя: А еще во второй раз я забыла две строчки из Чарли Чаплина, за что очень себя осуждаю! Потому что строчки очень важные: «Мы хотим жить и радоваться счастью ближнего, а не его горю. Мы не хотим ненавидеть и презирать».