Год назад хирург Кирилл Зоря из Ставрополя уехал в антарктическую экспедицию. Специально для «Это Кавказ» он дал интервью со станции «Прогресс» на южном материке.
— Как вы попали в экспедицию?
— В 2009 году, когда я учился в Санкт-Петербурге в интернатуре, я узнал, что существует Арктический и антарктический научно-исследовательский институт и что там для экспедиций периодически требуются врачи-хирурги.
Попасть в Антарктиду — моя давняя мечта. Меня всегда манил этот континент, с его природой, снегами, льдами и особенно айсбергами. Но чтобы попасть в экспедицию, надо было пять лет проработать хирургом.
Я проработал нужный срок. Причем жил в Ставрополе, а работал в больнице в Невинномысске, каждый день приходилось ездить туда-обратно 40 километров. Мне это порядком надоело. Когда в интернете попалось объявление, что в Антарктиду требуются врачи, я написал письмо, и меня взяли.
— Сколько месяцев длится смена?
— На самой станции мы находимся год. Вместе с дорогой экспедиция занимает полтора года. В 2016 году мы уехали в октябре, вернемся домой в начале апреля 2018 года. В ноябре из Санкт-Петербурга стартует ледокол «Академик Федоров» и везет сюда новую команду.
— Трудно ли попасть на работу в Антарктиду?
— Для врачей это несложно, людей не хватает. Мне вот предложили остаться на второй год и отправиться на станцию «Восток». Но для меня это будет чревато болезнями, потому что здоровье в Антарктиде ухудшается. Зубы страдают от недостатка витаминов, да и общее состояние… Не хватает нормальной пищи.
Так же и с другими профессиями. Знаю, что требуются метеорологи, экологи, синоптики. В российской антарктической экспедиции, по большей части, люди взрослые, многим уже за пятьдесят. Рядом китайская станция, там в основном молодежь. У них эта работа очень престижная и высокооплачиваемая.
— А у вас?
— В российской экспедиции зарплата от 50 до 70 тысяч. Начальники получают больше, не знаю сколько. Те, кто в Антарктиде не в первый раз, имеют полярные надбавки. Точные суммы сейчас не скажу, но выходит неплохо.
— Как ваша семья отнеслась к решению поехать на Южный полюс?
— Довольно тяжело. Моей дочке два с половиной года. Но нужно платить по кредитам. Финансовое положение семьи страдало, я много работал, но врачи получают мало. Приходилось лезть из кожи вон, чтобы что-то заработать. А тут появилась возможность расквитаться с долгами.
Жена больше всех не хотела отпускать. Все-таки мужчина в семье должен находиться рядом. Но она знала о моей мечте побывать в Антарктиде. Этот континент меня манил, и мне хотелось поставить галочку, что я его посетил.
Мама с папой мной гордятся. Моя мама — учитель географии, и для нее это очень значимо, что сын стал полярником и отправился в Антарктиду.
Честно, хотя дома не был уже год, вообще не жалею, что уехал.
— Где находится «Прогресс»? У моря или в глубине материка?
— Наша станция стоит у океана, в прибрежной зоне. Здесь куча айсбергов. Условия довольно комфортные — это место считается оазисом. Периодически дуют сильные ветра, но горы защищают от них.
Эти горы — голые. Для меня было очень интересно узнать, что в Антарктиде есть места, где совсем нет снега.
В километре от нас находится китайская станция. Мы хорошо дружим с китайскими соседями, часто их посещаем. У нас на станции отвратительный интернет. К следующему году обещают сделать нам «тарелку», чтобы связь лучше работала, а пока приходится ходить к китайцам, чтобы отправлять сообщения.
В 40 километрах от нас — индийская станция. Добраться к ним по материку очень трудно, потому что нет дорог. Связь с ними налаживается, когда в океане хорошая ледовая обстановка. Когда лед в полтора метра толщиной, по нему можно проехать на вездеходах.
— Какими исследованиями занимаются члены экспедиции?
— Гидрологи изучают океанские и озерные льды, замеряют их глубину, оценивают динамику нарастания. Геофизики изучают явления, связанные с атмосферой, влиянием на нее солнечного ветра, наблюдают за ее ионизацией.
— Вы единственный врач на станции?
— На «Прогрессе», как и на всех российских антарктических станциях, два врача — хирург и анестезиолог. Он, кстати, приехал со мной из той же больницы в Невинномысске.
— Приходилось сталкиваться со сложными медицинскими случаями?
— На самом деле медицинской работы не так много. Это к счастью, потому что после операций тут были бы сложности с заживлением ран.
Трудности были со стоматологией. Первый зуб, который мне довелось удалять, был очень непростой. Как говорил тот полярник, его боялись вырывать даже стоматологи на большой земле. У зуба кривые корни, было тяжело, я весь был в поту, но сумел его удалить. После этого работа с зубами пошла гораздо проще.
Приходилось убирать атеромы — опухолевидные образования из-за закупорки сальной железы, папилломы. Операционная у нас всегда готова, разложен инструмент на любой случай. А случаи бывают серьезные. В прошлых экспедициях сильно пострадали индийские полярники. Они перевернулись на снежном мотоцикле. Получили сложные переломы таза, ребер, но врачам удалось их спасти.
— Занимаетесь ли вы исследованиями или просто работаете в качестве врача?
— Исследований, которыми здесь занимаются врачи, не так много. Собираем волосы для дальнейшего анализа на большой земле. Раз в три месяца проводим полный медицинский осмотр сотрудников. Основная работа заключается в основном в терапевтическом лечении. Кашель, миозиты, прочие мелкие болезни, которые тоже приходится лечить.
— Когда вернетесь, где будете работать?
— С этим сложности. После возвращения приходится увольняться из НИИ и искать новую работу. Для российского врача это непросто, прерывается стаж. На первое время, возможно, устроюсь медицинским представителем. В Ставрополе у меня есть небольшой бизнес по вертикальному озеленению интерьеров, я его приостановил, но планирую снова им заняться.
Кстати, этот опыт тут пригодился. Я сумел установить тут гидропоническое оборудование и вырастить помидоры, огурцы, зелень (в Антарктиду запрещено ввозить грунт, чтобы не привезти вместе с ним вирусы. — Ред.). Теперь у нас есть свои овощи. Раз в неделю едим нормальный салат.
— Кто готовит еду на станции?
— У нас посменно работают два повара. На самом деле это самые загруженные люди на станции. Им приходится много работать, к тому же они стараются удивить нас кулинарными изысками. Один повар здесь уже одиннадцатую экспедицию. Он готовит обычные блюда, но очень вкусно. Второй повар молодой, впервые попал на антарктическую станцию, до этого работал в Воронеже в каком-то ресторане. Он умеет удивить.
— Что в запасах продуктов? Полярники едят одну тушенку?
— В первые полгода мы ели от души. Было много свежих продуктов. Ближе к концу экспедиции запасов овощей и фруктов не остается, в основном у нас мясо, консервы. Если честно, за все время не открыл ни одной банки тушенки. Кормят тут хорошо, на этой еде поправляешься. Как говорят повара, для них самое худшее — это если полярники похудели.
Поварам помогают дежурные, мы меняемся каждый день по графику. Кстати, в этот график включен и начальник станции.
Мы обмениваемся продуктами с соседними станциями — китайской и индийской. Это очень помогает рациону.
— Правда ли, что у полярников спирт в канистрах?
— Не знаю. Есть спирт для научных целей, но сам алкоголь стараюсь не употреблять, поэтому по поводу канистр ничего не могу ответить.
— Как вы спасаетесь от холода? Термоштаны? Специальные костюмы?
— Когда ехал в Антарктиду, думал, что тут сильный холод. Поэтому набрал кучу термобелья, термоносков и свитеров. Оказалось, что «Прогресс» — довольно новая, теплоизолированная станция. Внутри температура всегда выше 20 градусов тепла. За этим следят люди, которые занимаются теплогенераторами. Спать под тонким одеялом вполне комфортно.
На улице сильные холода, тут термобелье спасает. Кроме того, институт обеспечивает нас сезонной одеждой, поэтому проблем нет.
— Как на здоровье влияет высота и низкие температуры?
— По собственному состоянию могу сказать, что сильно плохо не становится. Человек — существо адаптирующееся. А вот на станции «Восток» в глубине материка температура падает до минус 80. Там люди испытывают трудности, связанные с кислородным голоданием.
Участники пешего перехода на «Восток» рассказывали, что это очень тяжелое дело, перепад высот составляет около двух тысяч метров, кислорода мало, воздух сухой.
Естественно, перед экспедицией все проходят медицинское обследование. Сюда берут здоровых ребят.
— Как долго можно жить в Антарктиде?
— Рекомендуется находиться тут не больше года. Иммунитет сходит на нет. Никаких возбудителей инфекций, стерильные условия. Поэтому иммунитет не стимулируется вирусами и бактериями. Мы не болеем. Тут при минус 30 можно выходить на улицу и не бояться заболеть. Народ заражается, когда приходит корабль, появляются новые люди, с ними появляются инфекции. И вот тут сниженный иммунитет не может справиться с болезнями, они очень тяжело переносятся.
— Что самое трудное для вас в жизни в Антарктиде? И что — самое прекрасное?
— Самое трудное — отсутствие семьи. Я вдали от ребенка, которого очень сильно люблю. Изоляция приводит к тяжелым думам, снам. Но Антарктида прекрасна сама по себе. Здесь очень тихо, спокойно, я люблю такие места. Необыкновенной красоты льды, айсберги с пятидесятью оттенками синего. Я очень люблю гулять.
Сейчас в Антарктиде лето, можно позагорать и побродить по окрестностям, пока лед не начал сильно трескаться. На улице работать приятно и весело. Солнце печет и надо пользоваться защитными кремами, иначе будут ожоги. Температура где-то минус пять, но без майки вполне комфортно, но как только солнце скрывается за горы, снова становится холодно. Зимой мы выходили редко. Была жуткая погода, темно, сильные шторма. Случался такой ветер, что удерживал в падении.
— Как изоляция влияет на психику?
— Я, конечно, не психолог, но думаю, что для психолога тут много работы. Наверное, после зимовки он бы смог написать диссертацию. Изменения с психикой происходят, я это замечаю даже на себе.
Отчасти чувствуешь себя гораздо лучше, видишь свои минусы и плюсы, можешь глубже копнуть подсознание и оценить свое «я».
Нас тут двадцать человек, и мы живем в изоляции. Уже узнаем друг друга по шарканью тапочек или покашливанию. Со временем определенные вещи начинают нервировать. Зато когда появляются друзья, понимаешь их гораздо лучше. В какой-то момент ты понимаешь человека без слов. Стоишь и удивляешься.
— Пингвины подходят близко к людям?
— Однажды к нам забрел императорский пингвин-одиночка. Он несколько дней заглядывал в окна станции. Когда я чистил снег, он сам подошел ко мне, словно друг. Говорят, они больно клюются, но меня он не клюнул. Я его погладил. Пингвин со стороны кажется мягким и пушистым, на самом деле его оперение довольно жесткое.
— Что произвело на вас самое яркое впечатление за время экспедиции?
— Неподалеку от нас есть колония императорских пингвинов. Когда я их увидел, это было нечто. Там их тысячи тысяч. Гогот, шум — непередаваемое зрелище. Понимаешь, что они в своем доме, а ты словно пришелец.
И, конечно, меня впечатлил сам момент схода на землю с корабля. Когда впервые все это видишь и ходишь с отвисшей челюстью.
А еще… Три месяца полярной ночи мы не видели солнца, и вот когда на горизонте появились первые лучи, это было незабываемо.
— На Южном полюсе бывает Северное сияние?
— Да, сияние есть, но не Северное, а Полярное. Оно более тусклое. В морозную погоду в небе бывали интересные световые представления — всполохи складывались косичкой, цвета перекатывались, менялись. Хоть часами стой и смотри, но не получается, потому что очень холодно.
— Чего вам больше всего не хватает в жизни на станции?
— В самом начале все было отлично, не хватало только семьи. Со временем начинает не хватать друзей, общения даже с незнакомыми людьми. Понимаешь, что ты все-таки существо социальное и человеческое окружение необходимо. Просто чтобы люди ходили и лица менялись.
Не хватает природы. Деревьев, шума листвы и воды. Не хватает животных, я вот очень собак люблю. В конце зимовки, когда нет растительной пищи, не хватает и ее.
— Что сделаете в первую очередь, когда вернетесь на большую землю?
— Расцелую жену, ребенка, родителей. Поеду на ставропольскую природу. Скорее всего, на гору Стрижамент.
А потом с семьей обязательно поедем в теплые страны.
Фотографии: Кирилл Зоря