— Я работаю в Чеченском поисково-спасательном отряде МЧС России больше восьми лет. За все это время провел под водой больше 200 часов. Спасателем решил стать, когда был студентом строительного факультета Грозненского Нефтяного университета. Мои друзья работали в этом отряде, я слушал их истории и понимал: вот дело, которому я хочу посвятить жизнь.
Мое имя в переводе с арабского означает «покорный Богу». Так меня назвал дедушка по отцу. И я уверен, что помочь человеку, который оказался в беде, тоже одно из самых богоугодных дел.
— Плавать я научился в семь лет в Старых Атагах. У въезда в село протекает канал. Сейчас он обмелел, но в те годы это была довольно бурная речушка. Все лето сельская детвора проводила там. Когда мне было восемь, мы переехали в Астрахань. Там места для купания было побольше — целая Волга. В общем, водоемы с детства были моим излюбленным местом отдыха. Сейчас, кстати, отдыхать возле речки или на море мне не нравится.
Пять лет назад у меня была смена возле песчаного карьера в станице Червленная. И вдруг услышал на берегу чьи-то крики. Мне сказали, что кто-то плавал в воде, а потом резко пропал из виду. Мое снаряжение лежало в машине, но я не мог терять на него драгоценное время, сразу же побежал и нырнул в воду. Глубина была 3−4 метра. Когда я достал тонувшего человека, у него не было дыхания, но пульс еще был. Я долго, до самого приезда скорой, пытался его откачать. И пульс сохранялся, когда мы его передали бригаде экстренной помощи. Но врачи не смогли ничего сделать. Это был взрослый мужчина. Приехал отдохнуть с детьми, но отошел от них подальше и решил искупаться в одиночестве. Плавать он не умел.
Из всех случаев, что были со мной на работе, этот я запомнил ярче всего. Если бы я узнал о беде хотя бы на несколько минут раньше! Но, с другой стороны, значит, таков был срок, отпущенный ему Всевышним.
— Наш отряд спас много утопающих, и я знаю: если человек ушел под воду и нас не было рядом, шансов у него ничтожно мало. Есть всего 5−6 минут, чтобы его спасти. После этого клетки мозга начинают умирать. А люди купаются в запрещенных местах и приходят туда в одиночестве, так что некому поднять тревогу, если вдруг что случится. Поэтому чаще всего нам приходится искать в воде человека, которому уже не помочь.
Иногда в фильмах можно увидеть, как красиво аквалангисты в ластах плавают на глубине. В нашей работе красивых картинок не бывает. Снаряжение водолаза весит как минимум 25 килограммов. Это баллон со сжатым воздухом, ласты, жилет и дополнительные грузы. Под воду обязательно нужно брать нож: на глубине может произойти что угодно, а так ты можешь, например, выпутаться из веревок и сетей. На выезд обычно берешь с собой минимум три баллона. Плюс работаешь на илистом дне, где видимость нулевая, и ты идешь фактически наощупь. 90% тех, кого ты ищешь, ты находишь именно так — руками. В этот момент, чтобы не испугаться, я представляю, что нахожусь на тренировках и мне нужно поднять на воздух манекен.
Перед каждым погружением нас осматривает врач. Измеряет давление, пульс, спрашивает о самочувствии. При малейшем отклонении от нормы — даже при насморке — нас не допустят. Может возникнуть так называемая баротравма из-за сильного давления на полости носовых пазух.
— На самом деле я не только водолаз. Я еще и судоводитель, и альпинист, и электросварщик, и просто спасатель. Все эти квалификации нам нужны в случае возникновения природных катаклизмов и чрезвычайных ситуаций. По каждой из них мы проходили подготовку в различных городах России. Часто работаем в горах, спускаемся в ущелья. Мы искали Адлана Вараева, когда он сорвался с обрыва.
В 2015 году, когда альпинисты покорили пик ТАСС в Чеченской Республике, мы поднимались туда с фотографом Саид-Хусейном Царнаевым. Шли в связке из трех человек, чтобы если один провалится, двое других его удержали. Я нес фотоаппарат Саид-Хусейна. И когда мы уже поднялись на вершину, спустились с нее и почти дошли до финиша, я спросил у него: «Дорогая штука?» Он отвечает: «150−200 тысяч стоит». «Ну уж нет! — говорю ему. — Неси сам, я за такое отвечать не хочу». Он засмеялся: «Так мы уже почти пришли!»
Когда искали Саид-Хусейна, я был не на смене. У нас график такой: сутки через трое. В те три дня, что я отдыхаю, я вообще не захожу в интернет. Знал бы, что с ним такое произошло, вышел бы вне графика.
— Я очень люблю чеченскую кухню. Но черемша у меня ассоциируется не с едой, а с работой. Когда начинается сезон сбора черемши, мы должны быть наготове. В год один-два человека стабильно теряются в горах. Там очень легко заблудиться — даже опытный спасатель от этого не застрахован, ведь все тропинки одинаковые. В основном мы, к счастью, находим потерявшихся, но был случай, когда один человек упал с обрыва. Еще один сборщик отстал от группы, заблудился и замерз насмерть.
Поэтому мне хочется призвать каждого, кто пойдет собирать дикий чеснок, соблюдать главные правила безопасности. Первое — группу должен сопровождать человек, который знает местность. Второе — обязательно иметь при себе спички. Я не курю и никогда не курил, но я всегда ношу с собой зажигалку и нож. Да, они могут не понадобиться 10 тысяч раз, но один раз пригодятся. Третье правило — идти туда, где есть ориентир. Идеальный вариант — река. Если идти вдоль берега вниз по течению, рано или поздно выйдешь к населенному пункту. И последнее — обозначать направление своего движения для тех, кто будет тебя искать. Это можно сделать при помощи ветки или камней — они есть в любом лесу.
Есть мнение, что заблудившемуся надо оставаться на месте. Это верно, но только в том случае, если ты точно знаешь, что тебя ищут. Когда никто не знает о твоей вылазке — и тебя нескоро хватятся, лучше попытаться выбраться самому.
— Перевидав за годы работы много всего страшного, я могу с уверенностью сказать, что главная причина несчастных случаев — неосторожность. А в случае с нашим народом есть еще одна причина. Мы очень боимся показаться трусами, поэтому можем на спор переплыть озеро или прыгнуть в воду с большой высоты. Только для того, чтобы кому-то что-то доказать. Я называю это самоуверенностью. Я тоже все детство провел в воде и был слишком самонадеян, но, как устроился на работу, понял все риски.
Кстати, среди тех, кто тонет, очень много отличных пловцов. Вообще, чтобы удержаться на плаву, человеку достаточно того воздуха, который могут вдохнуть его легкие. Но случается всякое: тебя может схватить судорога, в горло попадает вода, и начинается паника, человек перестает контролировать свое дыхание, темп сбивается, и силы покидают его в самый неожиданный момент, тем более в пресной уводе. Каждый раз, когда я прохожу мимо даже мелкой речушки и вижу там детей, я подхожу к ним и прошу пойти домой или не купаться без взрослых.
Даже когда мы ведем поисково-спасательные работы на Тереке — а это просто страшная река, там купаются дети! Видят, что мы ищем утонувшего человека, и все равно купаются.
Наши люди очень боятся, что их назовут трусами. Но воздержаться от того, что может стоить тебе жизни, лишь бы друзья сказали: «Вау!» — это не трусость. Я бы, например, не стал на спор переплывать Грозненское море. Трусость — это когда нужно совершить поступок, а ты ничего не делаешь. Бросить товарища в беде — это для меня трусость. Хотя, честно скажу, в своей работе я с такими случаями не сталкивался. Даже если кто-то потерялся, не было такого, что его бросили и ушли. А когда становится известно, что кто-то упал с обрыва или утонул в реке, собирается просто армия добровольцев, готовых прийти на помощь.
— Когда объявляли результаты конкурса, я не переживал. И то, что меня признали лучшим на Северном Кавказе, никак на меня не повлияло. Когда подавали заявки на участие, я просил, чтобы вместо меня направили кого-то другого.
Я как был простой чеченский парень, старший из пяти сыновей, так им и остался. Пока живу со своей семьей в Грозном. Но мне здесь не нравится: квартира — это не мое. Главная моя цель сейчас — достроить свой дом в Старых Атагах и жить поближе к родителям. Моей маме 51 год, она ведет хозяйство, где есть две коровы и теленок. Я хочу, чтобы и в моем доме было так же. Жену предупредил, что у нас тоже будут коровы. Она не возражала.