На плечах Владимира Пруссакова китель весом в 11 килограммов — пять орденов и 58 медалей. А за плечами — голод 30-х, Великая Отечественная война и любовь на всю жизнь.
Удивительные эпизоды из жизни 95-летнего ветерана из Владикавказа — в материале «Это Кавказ».
— Я жил в очень тяжелых условиях, семья большая, росли в голоде. Приходилось и учиться, и работать. В девятом классе пошел на железную дорогу нарядчиком паровозных бригад и кочегаром паровозного депо. Тогда всем жилось туго, но люди только начали ощущать свободу, не было крепостного права, хозяев больше не было, лишь один — страна Советов. Все, что нужно для счастливой жизни.
Отец — кузнец, грамоты не знал, а вот мать — образованная женщина. Ее родители служили у помещиков в Польше. Хозяин решил одному ребенку из семьи дать образование — это была моя мать. Она училась в гимназии. Началась Первая мировая война, помещик бежал в Россию, забрал и моего деда-конюха, и его семью. До Бреста добрались на лошадях, затем — на товарном поезде до Урала. Попали в село, где жил мой отец, кузнец в шестом поколении. Мать и отец полюбили друг друга и в 1918 году поженились. Родители оба служили в Красной Гвардии, а потом — в Красной Армии, участвовали в разгроме Колчака.
После войны родители ехали обратно на Урал, но в Петропавловске (город на севере Казахстана, тогда — в Омской области РСФСР. — Ред.) на перроне встретили земляка, который предупредил: на Урале страшный голод. У родителей к тому времени на руках было двое детей. Куда ехать, никто не знал. По счастливой случайности по эшелону ходили местные переселенцы из Украины, искали кузнеца. Так семья попала в село Многоцветное, где в июне 1923 года я и родился.
— Помню себя с трех лет. Отец много работал, мать возглавляла женсовет, с утра до вечера выполняя общественную работу. Воспитывали нас в строгости, в семье семеро детей: старшие смотрели за младшими — это святая обязанность. К тому же надо было хорошо учиться, и я старался. В школе действовало много кружков: драматический, хореографический, стрелковый, макетостроение. Везде хотелось успеть. Я сдал нормы на все оборонные значки, отлично ходил на лыжах. Все это пригодилось мне потом на войне.
Из детства хорошо запомнил ощущение невероятного счастья — когда отец купил нам велосипед. В селе мало кто мог похвастать тогда «железным конем». Нам завидовали все дети, атаковавшие просьбами научить кататься. Но радость оказалась недолгой, на следующий год велосипед увели. Еще через год я нашел его в соседнем селе. Велосипед украл начальник пожарной охраны района, который жил у нас на квартире. Но жизнь шла своим чередом, мы росли, росла и потребность нас одеть, обуть. Отец продал дом и приобрел поменьше, а на оставшиеся деньги купил еще велосипед, патефон, кое-какую одежду.
— Хорошо помню страшную зиму 1933 года. Отец работал на машинно-тракторной станции в двадцати километрах от дома. Мать была беременна очередным ребенком, но случилась беда: отца посадили в тюрьму, пострадал от чьего-то наговора. Оставшись без мужа с четырьмя детьми на руках, мама побоялась, что не сможет нас прокормить, и решила избавиться от ребенка. Во время аборта ей занесли инфекцию, началось заражение крови. Нам казалось, что эти десять месяцев, пока мама была в больнице между жизнью и смертью, тянулись бесконечно. Мы остались одни. Старшему — двенадцать лет, младшему шесть. Ни близких, ни родных. Как выжили, не знаю.
На дворе была суровая сибирская зима с сорокаградусными морозами. Дом не отапливался, стоял жуткий холод, в комнатах не больше шести градусов. Мы собрали все перины, одежду, все лохмотья, какие были, затащили на русскую печь и так прожили практически всю зиму. В наших местах в то время был страшный голод, люди в прямом смысле слова опухали и умирали голодной смертью. Брат познакомился с казахами-кочевниками, которых государство собирало для оседлости в колхозы, они делились с нами пайком — по одному печенью на ребенка в день.
Приходилось побираться. Ходили в другие села за 11−12 километров, выпрашивали остатки хлеба, очистки от картофеля, отруби, находили в помойке у столовой очистки от овощей. Все это мыли, срывали с крыш соседних домов солому и варили себе похлебку. Этим и жили, пока в апреле мать не привезли из больницы домой. А в декабре 1935-го освободили отца. Оправдали.
— Немцы напали за три дня до моего 18-летия. Я шел на смену и услышал по радио объявление о войне. Помню, как молодежь собиралась стайками, все обсуждали только одно: как попасть на фронт. Конечно, я рвался тоже, но на железнодорожников наложили бронь, и путь в Красную Армию был закрыт. Однако нашлась лазейка. Случайно узнал, что, если пойти учиться дальше в десятый класс или поступить в вуз, можно написать заявление на увольнение, уйти с железной дороги. Пошел учиться в 10-й. И буквально через неделю 17 человек из класса направили в пулеметно-минометное училище в Ташкент, в том числе меня. Учеба только начиналась, а немцы уже прорвались под Москву…
Много страшных боев в памяти, но, пожалуй, самый тяжелый — Курская битва. Бои начинались с рассветом, заканчивались ночью, землю вокруг на километры словно перепахали, нигде травинки не осталось, одни окопы. Из воронки в воронку перебегаешь, знаешь: в одну яму снаряд дважды не попадает. А сознание мутное, как пьяные, потому что не ели, не пили, не спали. Дышать нечем, оторвешь рубаху, помочишь, дышишь через нее, чтобы не попадали в легкие пыль и земля. Мы солнца не видели, только диск красный — дым, копоть. И так семь дней. Потери были огромные, но в меня даже ком земли за все это время не попал, не то что осколок или пуля.
За годы войны были сотни эпизодов, и каждый был тяжелым испытанием, мог оборвать мою жизнь. Вошли в Белоруссию, форсировали реку Проня, оставалось 40 км до Днепра, после которого мы должны были двинуться на Минск. Немцы окопались на позициях, несколько месяцев крепко держа оборону. Наконец, мы стали готовить наступление на село Петушки. Два дня длился бой, противник бомбил с утра до кромешной темноты, наши подразделения теряли людей. Утром третьего дня офицеры вывели бойцов на опушку леса, чтобы обозначить цели и ориентиры для следующего наступления. Немцы заметили отблеск оптики биноклей и ударили из минометных орудий. Меня контузило, но заниматься здоровьем было некогда, немцы выдвинули 16 танков, они расстреляли танковым огнем всю нашу пехоту. На мне было командование противотанковой ротой. Начальство решило «бросить» мою роту в траншеи. В том бою мы уничтожили 14 танков, спасли роту от окружения. За этот бой я был представлен к ордену Красной звезды и получил очередное звание — старший лейтенант.
— Страшно, конечно, было. Такие молоденькие попали в самое пекло войны. Вот моя внучка окончила одиннадцать классов, ребенок практически, что она видела в этой жизни, что знает?
Перед каждым боем переживаешь страшно, в бой пошел — и мигом забыл обо всем. Только и думаешь, быстрее бы он закончился. На фронте все мечтали лишь об одном — выжить. Три похоронки пришли ко мне домой за войну. Трижды родные меня хоронили, а у меня всю войну было одно стойкое предчувствие: не убьют, вернусь домой живым. Так и случилось.
Победу встретил в Берлине. Это был незабываемый день! Неописуемая радость, что остались живы, выстояли! 9 мая праздничные столы были расставлены по всем улицам: генералы, офицеры, рядовые — все обнимались, целовались, не стесняясь друг друга, плакали. Стреляли в воздух так, что весь Берлин дрожал.
А снова попал я в Берлин в августе — теперь уже на подготовку к параду союзных войск, он состоялся 7 сентября 1945 года. Наши войска, американские, английские, батальон де Голля. Колонны войск маршем двигались мимо зрителей, зрелище было такое — дух захватывало. Таким я запомнил завершение войны.
Только война для меня не закончилась и по сей день. Иной раз такое приснится… Что фашисты где-то зажали, вырваться не могу, чувствую все, как наяву, и понимаю: надо обязательно отбиться. Столько лет уже прошло, а война все преследует. Но все равно чувствую себя счастливым. Я убежденный коммунист с 1943 года. И считаю, что поколение советских людей самое счастливое из всех живших на земле.
— С женой познакомился, когда служил в Иваново, соседка все уговаривала познакомиться с прекрасной девушкой Томой. Хотя в то время совсем не до любви было, но она настояла. И правильно сделала. Тамара оказалась прекрасным человеком, так я нашел свою судьбу. Свадьбу сыграли скромную — собралось несколько офицеров, вот и вся свадьба. Потом я уехал в командировку, она осталась жить с родителями, а когда вернулся, отправили в Ригу по долгу службы, и мы уехали. 56 лет прожили вместе. За эти годы между нами не было ни одного громкого разговора. По профессии Тамара врач-биохимик, 44 года жизни посвятила любимому делу. Тихая, очень спокойная, никогда никого не осуждала. Ее не стало 13 лет назад. Я не один, у меня дети, внуки, правнуки, но Тамары очень не хватает. Она была моим главным ориентиром в жизни, научила ценить добрые человеческие отношения, бескорыстную дружбу, преданность.
Я много учился в своей жизни, кроме военного института окончил педагогический институт заочно, после получил экономическое образование, а в 54 года — еще и историческое образование. Много читал. Страстно люблю Пушкина, многие поэмы знаю наизусть, преклоняюсь перед творчеством Коста Хетагурова — величайший был поэт. Сам написал небольшую книгу о своей жизни «Юность, опаленная войной». 12 лет писал ее стоя: после операции не мог сидеть. А вот сейчас сидеть могу, да память не такая острая.