В августе прошлого года огонь оставил без крова более 500 жителей горного села в Дагестане. Власти обещали начать строительство новых домов ранней весной. Как мококцы пережили зиму и началось ли восстановление села, выяснял наш корреспондент.
21 августа в селе Мокок загорелся частный дом. Из-за сильного ветра огонь перекинулся на соседние строения. В результате сгорело 83 дома, это около 150 хозяйств: ведь в одном доме, как правило, проживают несколько родственных семей.
Алжанат Омарова заправляет постель. Двуспальная кровать занимает почти половину небольшой комнаты. Соседняя еще меньше, там — два разложенных кресла-кровати и тумбочка с телевизором. Дети свои и соседские перемешались — не поймешь, где чьи.
Алжанат 28 лет. У них с мужем трое детей (8, 6 и 2 года). В день пожара их не было дома: пошли в соседнее Цибари проведать маму и бабушку. Через час позвонили соседи… Когда вернулись в Мокок, дом уже горел. Соседи сломали замки, вынесли газовый баллон и дипломат с документами. «Хорошо хоть не пришлось восстанавливать бумаги, как другим погорельцам», — говорит Алжанат.
Первые месяцы после пожара семья жила в палатке. Мыться ездили в соседнее село. Осенью, перед наступлением холодов, стали искать другое жилье. Родственница, переехавшая в райцентр, в село Кидеро, пустила их в свой пустующий двухкомнатный домик.
— Зимой очень холодно было, дров не хватало, — вспоминает Алжанат. — В прежнем доме я, можно сказать, как в раю жила. Все было: и вода, и туалет, и баня. Сейчас туалет на улице, горячей воды нет, холодную таскаю с улицы, грею, чтобы детей искупать. А зимой и холодной воды не было — замерзла. Муж привозил в баклажках. Машинка стиральная сгорела. Соседи дали старую, «Малютка» называется.
Недавно от хозяйки пришла весточка: хочет вернуться в Мокок, просит освободить дом.
— А нам что делать? Говорим ей: потерпи уже, пока нам деньги дадут или где-нибудь построят. Но она очень хочет вернуться, а мы не знаем, где жить.
Алжанат — одна из многих, перед кем стоит тот же вопрос.
Село Мокок Цунтинского района Дагестана находится в 270 км от Махачкалы, недалеко от границы с Грузией, на высоте более 1500 метров над уровнем моря. В 1944 году жителей переселили на равнину — на земли депортированных чеченцев. В 1957 году переселенцы вернулись, восстановили Мокок. Здесь проживает малочисленная этническая группа аварцев — дидойцы (самоназвание цези). Говорят на цезском, аварском, русском и частично грузинском языках.
В селе одна школа, один детский сад, один фельдшерско-акушерский пункт, два небольших продуктовых магазина. Они от пожара не пострадали. А вот сельская администрация, библиотека и культурно-досуговый центр, которые находились в одном здании в старой части села, сгорели дотла.
Село расположено в ущелье. У местных есть свои участки, где выращивают овощи. Но не для продаж — свои бы семьи прокормить. Некоторые держат кур и скотину. Правда, после пожара многим пришлось продать скот: нужны были деньги, да и держать его больше негде.
Сколько лет селу, достоверно неизвестно. В 1995 году здесь отметили 1000-летие, но цифра эта неофициальная.
Несколько лет назад, когда на окраине села ровняли участок под футбольное поле, в земле нашли старые кувшины, другую утварь. Учитель истории отправил их на экспертизу в Санкт-Петербург, откуда пришло заключение, что артефактам около трех тысяч лет. И хотя дагестанские ученые с результатами экспертизы не согласились, для жителей Мокока это было большим событием. В старой части села начали реконструкцию двух древних сторожевых башен, в одной из них планировалось открыть музей, выставить там находки. Но пожар уничтожил и эти башни.
Сгорела и двухэтажная мечеть. Сейчас на пятничную молитву мужчины собираются в небольшом спортзале, но места всем не хватает.
Дома в Мококе, как и в большинстве дагестанских сел, расположены по террасному типу: крыша одного дома служит полом другого. Поэтому пожар быстро распространился на всю старую часть села.
Большинство погорельцев покинули село: разъехались по соседним селам, кто-то уехал в города.
До пожара в трехэтажном доме Рамазановых жили три брата — каждый со своей семьей. Теперь всем пришлось разъехаться. Семья Магомед-Яксуба перебралась в соседнее село. Теперь, чтобы попасть на работу и вернуться обратно, ему каждый день приходится проезжать по горному бездорожью около 30 км. Путь лежит через родное село, прямо под сгоревшей его частью. Бросать свое пепелище Магомед-Яксуб даже не думает:
— Это наша родина, мы не хотим уходить. Пусть заплатят нам компенсацию, мы сами восстановим наши дома.
— Говорили, дома начнут строить с 1 апреля или компенсацию выдавать, но что-то я ничего не вижу, — жительница села Написат Магомединова разводит руками. — В самом начале дали по 5 тысяч. Но долго ли на них проживешь?
Дом Написат загорелся четвертым. Женщина рассказывает, как растерялась, увидев за окнами пламя. Первое, что успела схватить и вынести, — телевизор. Затем вернулась в надежде спасти что-то еще. Пока муж откручивал от шланга газовый баллон, она собирала документы в сумку.
— Последний раз оглянулась — спальня уже горит. В суете думала, что несу сумку, и только на улице поняла, что держу пылесос. Все бумаги сгорели…
Сейчас Написат с мужем и сыном живут в доме родственников, уехавших на заработки в Москву. Муж работает врачом, за несколько месяцев жесткой экономии удалось скопить денег, купить диван, кровать, стиральную машину. Все остальное — гуманитарная помощь.
— Дом пустовал, здесь ничего не было. Вот эти занавески, посуда — с помощи. Диван чей-то забрали себе, отремонтировали. Стол тоже от кого-то достался. Еды нам на зиму хватило, мы не голодали. Люди нам очень помогли. Спасибо им за продукты, одеяла, за все, что сделали для нас. Простые люди помогли, а вот государство — нет.
В соседнем, недостроенном доме живет молодая семья: Муминат и Ахмед с двухлетним сыном. В другой комнате — 70-летняя Китаят Андалаева и 76-летний Нигматулла Алиев. Все — погорельцы. Мужчины утеплили дом как могли: обшили пол и стены листами ДСП, вставили оконные рамы. Но все равно было очень холодно.
— Здесь печки не было — хозяева не разрешали ставить. Только недавно удалось их уговорить, — рассказывает Муминат, перемешивая угли в печке-«буржуйке». — Ребенок часто болел, мы сами болели.
В августе прошлого года Муминат была на восьмом месяце беременности. Во время пожара начались схватки, женщину увезли в больницу райцентра. Ребенка спасти не удалось.
65-летняя Батули Газимагомедова — инвалид, 10 лет назад потеряла ногу. Живет с мужем-пенсионером в заброшенном доме, когда-то принадлежавшем ее старшему сыну, которого уже нет в живых. Там же ютятся младший сын с женой и четырьмя детьми. Условий в доме нет, за водой ходят на улицу.
Батули, сидя на кровати, поправляет одеяло. Его вместе с подушками передали в качестве гуманитарной помощи, а старый диван и кресло принесли соседи.
— Печку сюда купили. Губденовские (жители села Губден. — Ред.) вот ковры отправили. Гимринские (жители села Гимри. — Ред.) отправили два «Камаза» помощи. Люди очень помогли нам. Спасибо всем.
В октябре дагестанские власти сообщили, что новый поселок начнут строить ранней весной, но строительство пока не началось. Нет и компенсаций погорельцам. Они получили только единовременную выплату — по 5 тысяч рублей на человека, но не больше 25 тысяч на семью.
Компенсация пострадавшим положена по федеральному закону «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера». Но когда люди стали собирать необходимые документы, выяснилось, что больше половины сельчан не значатся в базе данных УФМС. В основном это дети.
— Фактически это вина родителей, но многие и не знали, что ребенка нужно было регистрировать в УФМС — ставить штамп на обороте свидетельства о рождении. Из списка выпали и некоторые взрослые. Например, женщина всю жизнь тут прожила, даже Махачкалу не видела, и вдруг она в базе не появляется. Как будто и не гражданка этого государства, — говорит Магомед Абдулаев, директор средней школы Мокока.
Вместе с главой администрации сельсовета он помогает погорельцам собирать документы для суда. Да, свое физическое существование жители Мокока доказывали в суде. Всего было около 80 процессов — по каждой отдельной семье.
— Приходилось доказывать простые вещи: это мой ребенок, он живет со мной, я жил в этом доме. Нескольким доказать не удалось. Наконец, отправили в правительство РФ утвержденный список, но теперь появилась другая загвоздка. Список вернули с отметкой: «В связи с отсутствием регистрации права собственности мы не можем принимать какое-либо решение». Но по закону, до 1997 года была другая форма регистрации — в похозяйственной книге в сельском поселении. И закон не обязывает делать «зеленку» (свидетельство о праве собственности. — Ред.) на те домостроения, что построены до 1997 года. Кто хочет, может делать, а кто не хочет — необязательно, — говорит Магомед Абдулаев.
Но дело в том, что здание сельской администрации сгорело со всеми бумагами, похозяйственных книг уже нет. Теперь сельчанам опять приходится судиться и доказывать, что их дома были построены до 1997 года.
Закон предусматривает компенсацию в размере 25 тысяч рублей за 1 кв. м сгоревшего жилья и 100 тысяч рублей на одного члена семьи за утраченное имущество.
— Но нам и тут все урезали. Компенсировать будут только 70 квадратных метров. В моем доме, например, было 180 кв. м, из них мы с супругой занимали 90, на остальной площади жили наши взрослые дети, но заплатят нам только за 70. И насчет «имущественных» уже приняли решение: не каждый получает по 100 тысяч рублей, а только три члена семьи. У нас обычно семьи большие. Даже тем, в которых 7−8 человек, денег дадут только на троих.
Кроме того, по словам сельчан, «наверху» еще не разобрались: будут ли возмещать ущерб деньгами или построят новое жилье. Магомед Абдулаев вспоминает пожар в соседнем селе Цибари в 2010 году. После него многие, получив денежную компенсацию, переехали в город.
— Нужно поднять село, иначе все уйдут. Но, насколько я понимаю, правительство этого не хочет. Потому что на строительство одного квадратного метра уйдет 46 тысяч рублей, а если выплачивать компенсацию — 25 тысяч.
Через неделю после пожара республиканские власти сообщили, что погорельцам выделили землю под строительство новых домов: «Земельный участок с выездом на место изучен специалистами, по нему уже получено положительное заключение — на данном участке строить жилые дома можно. В течение одного-двух дней проектировщики составят план застройки, затем можно будет приступить к строительству жилых домов».
Но под застройку выделили землю, у которой есть хозяева, и не все из них согласны ее отдавать. Юридически она числится принадлежащей селу, а в Дагестане есть такое понятие — «наследственные земли». Несмотря на экспроприацию, коллективизацию, депортацию, в горах до сих пор помнят, какому роду принадлежит каждый клочок земли, а ислам запрещает строиться на чужой земле.
— По шариату нельзя молиться в доме, который стоит на чужой земле. От этого тебе блага не будет, — уверен житель села Рамазан Дарбишов. — Во время СССР строили, не смотрели, где чья земля. Был один старик, он знал, что его дом не на его земле стоит. Он каждый раз ходил молиться в огород. На земле молитва разрешается. Погорельцы хотят строиться на своих собственных участках. Но для этого их надо очистить от руин.
Некоторые мококцы уже начали восстанавливать сгоревшие дома, не дожидаясь помощи от властей. Но не все могут подобраться к своим участкам.
Омарасхаб Омаров каждый день возится на своем пожарище. Руками расчищает территорию. Стены тоже как-нибудь поднимет — в районе много сланцевого камня, из которого здесь строят дома. Но как быть дальше, не знает: у семьи нет денег на цемент и другие стройматериалы.
— Государство же не помогает. Если хотя бы «по имуществу» деньги мы получили, уже потихоньку сами построили. До следующей зимы надо что-то придумать. У меня есть участок внизу. Я даю добро, чтобы на нем строили, но не строят же! — говорит Омарасхаб.
Абас Магомедов уже расчистил небольшой участок на том месте, где когда-то был первый этаж его трехэтажного дома, и восстановил одну стену — заменил потрескавшиеся от жара камни. Но его дом стоял прямо над улочкой, поэтому к нему легко подобраться.
— Уже восьмой месяц, как все сгорело. Сколько еще можно ждать? Жить же где-то надо. Думаю хотя бы одну комнату восстановить, чтобы зимой своя крыша была. Мы сейчас у родственников живем. Семь человек в одной комнате, и власти ничем не помогают. А вы писать про нас будете?
— Да.
— Абдулатипову привет от меня передайте.
В генплан строительства новых объектов в Мококе входят мечеть, сельская администрация, фельдшерско-акушерский пункт и школа. Школу огонь не тронул, но это здание было признано аварийным еще 13 лет назад.
После пожара сотрудники МЧС думали разместить здесь пострадавших, но, увидев щели и покосившиеся стены, решили не рисковать.
У школы два корпуса: для начальных классов, построенное в 1966 году, и для старших — в 1974-м. Несколько лет назад мококскую школу лишили аккредитации. То есть дети здесь учатся до 11 класса, а аттестаты получают в соседних школах.
— Аккредитацию не дают, потому что школа признана аварийной, — рассказывает директор Магомед Абдулаев. — Приходит комиссия, проверяет, соответствуют ли здания нормам. Но какие нормы в таких условиях? Пожарники проверяют, штрафуют. Несколько раз школу закрывали, но хитро — на время каникул, потом снова открывали.
В школе 27 учителей и 81 ученик. До пожара школьников было 119, в том числе 13 детей из других сел — для них в школе был интернат. Сейчас интернатовских забрали родители, уехали и многие жители Мокока.
Директор показывает школу. В классах и в учительской — печное отопление, но его явно недостаточно. Дети учатся в верхней одежде. Крыша залатана картоном. Школа стоит на склоне. Каждый год стены «едут» на несколько сантиметров. И каждый год перед началом учебного года щели в них замазывают цементом.
— Вот такая щель здесь была, дети друг другу мел передавали, — показывает Магомед Абдулаев на белую стену, общую с соседним классом.
В здании, где учатся малыши, в коридоре земляной пол.
— Когда-то это была лучшая школа в районе. В пришкольном интернате было около 200 воспитанников, — вспоминает Магомед Абдулаев. — До 2016 года я работал заместителем главы района, курировал социальный блок. Но так и не смог добиться новой школы. Предыдущий глава района думал построить школу на 100 мест за счет районного бюджета, но оказалось, что она обойдется примерно в 120 миллионов рублей. Откуда у района такие деньги? Есть два депутата у нас в парламенте, выходцы из нашего села. Но единственное, что они могут сделать, — обозначить эту проблема. А проблема уже обозначена на уровне правительства республики. Все понимают: не будет школы — село погибнет.
В школе действует множество кружков: рисования, тенниса, шахмат, пчеловодства, фотокружок, компьютерный, «Умелые ручки», «Изучение родного края», кружок юного журналиста.
— И что, дети все это посещают?
— Ну, кому что интересно, — говорят учителя и начинают рассказывать про успехи своих учеников — победителей различных республиканских конкурсов.
— А вы знаете, что мы ввели электронный дневник? Да, даже некоторые городские учителя и дети не знают, что это такое. А у нас в селе есть, — хвастает учитель начальных классов и по совместительству ведущий фотокружка Рамазан Магомедов.
Рамазан показывает только что отснятое видео. Несколько женщин на фоне сгоревшего села рассказывают, что они пережили, плачут и просят о помощи. Рамазан объясняет, что после монтажа отправит видео в Чечню, в фонд имени Ахмад-хаджи Кадырова:
— Если Кадыров нам не поможет, кто поможет? Он же вес какой-то имеет. Может, заступится за нас. Донесет до кого надо наши проблемы.