В конце августа любители лошадей в Дагестане забили тревогу: единственный конный завод в республике ликвидируют, а лошадей — чистокровных ахалтекинцев — чуть ли не пускают на колбасу. Власти республики уверяют: речь идет лишь о технической ликвидации из-за смены формы собственности завода. Что ахалтекинцев «никто не съест», а завод не только не пропадет, но и расцветет — появятся ипподром и детская школа, на волне поднявшегося скандала пообещал лично глава республики Рамазан Абдулатипов. Но на самой заводской конюшне «Дагестанская» все еще не понимают, какая судьба ждет два десятка человек, большая часть которых проработала тут всю жизнь, и почти сотню лошадей.
Желтая от песка и пыли грунтовка, с бесконечными изгибами и ухабами, наконец, приводит нас к конезаводу в приморском поселке Зеленоморск. Десяток статных лошадей пасется недалеко от ветхих зданий конюшни и хозяйственных построек.
— Сейчас идет ликвидация нашего хозяйства, — вздыхает главный зоотехник Рамазан Гасанов. — Слухи, что лошадей элитной породы пустят на колбасу, — это бред, конечно. Нет ничего такого. Но что будет с ними, я и сам пока не знаю.
Главный зоотехник ведет нас по территории завода. Вот здание администрации, оно единственное выглядит прилично. Напротив — полуразвалившееся строение с частично обрушенной крышей и дырами в стенах. Чуть поодаль — сама конюшня с лошадьми. Рамазан Шахбанович отпирает замок, висящий на ее воротах. Под ногами валяются металлические подковы — видимо, в удачу здесь уже никто не верит.
Гасанов проработал на конном заводе всю жизнь, начинал конюхом, затем выучился в московской Тимирязевской академии на зоотехника. Практически всех своих подопечных знает «в морду». Азам профессии учился у Владимира Шамборанта — легендарного селекционера и заводчика ахалтекинской породы лошадей в России, который и основал завод в Дагестане.
Потомок французского аристократа, попавшего в Россию вместе с наполеоновской армией, да так и оставшегося жить на новом месте, не случайно увлекся лошадьми. На исторической родине во Франции Шамборанты издавна занимались разведением этих животных.
Ахалтекинцами, которые считаются одной из самых древних пород лошадей — ей около пяти тысяч лет, Владимир Петрович увлекся еще в юности, но вплотную стал работать с ними только после войны: в 1946 году 37-летний Шамборант уехал из Москвы в Ашхабад, на родину породы. Там, на местном конном заводе, занялся очисткой ахалтекинской породы от примеси английской крови, чтобы воссоздать настоящих боевых туркменских коней. И дело шло успешно.
Завод решили закрыть во время «хрущевской оттепели» — лошади стране стали не нужны. Порода практически пошла под нож. Считается, что ахалтекинцев спас случай. В 1952 году Хрущев подарил английской королеве двух лошадей, и одна из них произвела в Англии фурор. Это был ахалтекинец. В этом же году было принято постановление о разведении ахалтекинских лошадей на базе Терского конного завода на Ставрополье. Шамборант взялся восстанавливать почти потерянную породу. Но судьба готовила еще один поворот. В 1971 году на заводе закрыли ахалтекинское отделение. Так уже 62-летний Владимир Петрович попал в Дагестан.
В поисках нового места для ахалтекинцев, или, как их еще называют за стройный стан и изящество, — небесных лошадей, Шамборант объездил практически весь Кавказ, рассказывает Гасанов. Выбор пал на Дагестан, поскольку климатические условия были схожи с условиями Туркмении. А еще рядом было море: можно купать лошадей после тренировок.
— В 71-м году Шамборант приехал сюда с двумя племенными жеребцами и несколькими кобылами. С этого все и началось. Сначала хозяйство расположилось на территории между Махачкалой и Каспийском, где раньше был ипподром. В 2008 году наш завод и ипподром разделили, они стали отдельными структурами, и с тех пор лошади находятся здесь, — говорит зоотехник.
В первом же стойле — чемпион по кличке Кепдери. Он — победитель дерби среди трехлеток. Выиграл его еще в 1999 году. Сейчас ему 20 лет. Для лошадей это солидный возраст.
Содержать лошадей — недешево. Только на корм для одного ахалтекинца в месяц необходимо около 10 тысяч рублей.
— Сегодня у нас 95 голов, — говорит Гасанов.
Некоторые из лошадей в стойлах принадлежат не заводу, а частникам. Они сами обеспечивают своих питомцев. А остальных, возможно, скоро станет нечем кормить.
— Запас корма есть до 10 сентября. А как дальше — не знаю. На словах все обещают пока. В минсельхозе говорят, новое руководство будет, вроде бы передадут завод в частные руки, и они, мол, все купят, что необходимо. Сотрудников сейчас всех увольняют, а потом, идет такой разговор, вроде как возьмут по найму обратно.
— Вы верите в это?
У Рамазана Шахбановича нет ответа на этот вопрос. Вся его жизнь связана с лошадьми. Любовь к этим благородным животным у Гасановых в крови. Здесь работали и отец, и мать, и брат зоотехника.
— Я даже не знаю, чем буду заниматься и как жить, если вдруг обратно не позовут. Уже и возраст не тот у меня, чтобы начинать что-то с нуля.
Мы идем по длинному коридору обшарпанной конюшни. Периодически то там, то тут слышится фырканье лошадей. Молодняк сейчас на прогулке, в стойлах те, кто постарше. Из-за проржавевших прутьев решеток на нас смотрят большие и добрые глаза.
Говорят, что за красивым «фасадом» ахалтекинцев скрывается сложный и капризный характер. Рамазан Гасанов так не считает.
— Просто они очень привыкают к одному хозяину, очень преданные животные. Обучению поддаются легко. И ездить очень мягко на них, если сравнивать с лошадьми другой породы. Вот если с машинами сравнить — как «семерка» и «мерседес», ход другой, движения плавные.
В этом году поголовье конюшни завода пополнилось 17 жеребятами. По словам сотрудников, такой приплод — неплохой показатель. Но о развитии коневодства речи не идет. К соревнованиям лошадей, например, готовить практически некому. Причина банальна — мизерная оплата.
— Знаете, сколько платят за тренировку лошадей? 39 рублей 83 копейки в день за каждую лошадь. А за чистку лошади, уборку навоза — чуть меньше 20 рублей. Тут зарплаты очень маленькие: 5−6 тысяч ставка. Люди работают на 2−3 ставках. На одной никто не задерживается.
Вывоз лошадей на соревнования — больной вопрос для работников завода. Нужно оплатить заявку на участие, да и содержать лошадей на месте соревнований накладно.
— Чтобы в деннике лошадь стояла — четыре тысячи в месяц. Плюс опилки на месте соревнований, как правило, бывают дороже. Сено и корма обычно все свои возят. Но все равно что-то на месте приходится покупать. Потом чистка лошадей. Оплата жокею. Командировочные опять-таки надо платить. В итоге, чтобы в течение скакового сезона на выезде содержать одну лошадь, уходит минимум 80 тысяч рублей, — с тоской в голосе говорит Гасанов.
Поэтому «государственных» лошадей на соревнования не отправляли уже давно. Но частники вывозят туда купленных на заводе питомцев.
— И наши животные показывают хорошие результаты, становятся чемпионами. Скачки выигрывают, — говорит Гасанов. — Вообще, наш завод — то место, где все ведущие заводы страны, в том числе ставропольский, который считается передовым, закупали лошадей. Это древняя порода лошадей, можно же их как культурное живое существо держать! Самая древняя порода, самая красивая. Государственных заводов, где занимались бы разведением ахалтекинцев, в мире нет. Только наш. Остальное все принадлежит частникам, есть акционерные общества. Но такой завод один.
В здании администрации завода несколько сотрудников измеряют друг другу давление. «Вот видите, до чего нас довели», — машет нам пожилой мужчина. Главный бухгалтер предприятия Светлана Рамазанова охрипшим голосом предлагает выпить чаю.
— Это я так несколько дней объясняю нашей ликвидационной комиссии, что нельзя вот так: раз — и закрыть завод, — поясняет женщина.
По ее словам, денег не хватает даже на ликвидацию завода.
— Есть приказ о ликвидации учреждения, и срок указан до 1 сентября. Чтобы уволить сотрудников согласно Трудовому кодексу, мы должны выплатить зарплаты, выходное пособие и компенсацию отпусков — в прошлом году у нас не хватало финансирования, и коневоды в отпуске не были. Выплатить все это сейчас нет денег. Я объясняю это нашему главному распорядителю — минсельхозу. Я не могу людей по закону рассчитать! В противном случае наши сотрудники могут подать в суд, и тогда уже процесс ликвидации затянется на долгие месяцы, — рассказывает Светлана.
Она говорит, что речь о ликвидации учреждения идет несколько лет. Причина — нерентабельность.
— Раньше нас худо-бедно еще поддерживали, мы получали государственное финансирование — около 7 миллионов рублей в год, а сейчас — 4,7 миллиона. А жизнь-то дорожает, цены на все растут. Все настолько серьезно, что нет кормов. Государственных денег хватает только на выплату зарплаты, оплату коммунальных услуг и налогов. Мы имеем право заниматься реализацией лошадей, и вот мы выживаем три года, продавая лошадей и закупая на эти деньги корм.
— А 1 сентября вы выйдете на работу? — спрашиваем зоотехника Рамазана Гасанова.
— Конечно! Все придут. Пока есть чем кормить лошадей, будем приходить.
1 сентября двадцать сотрудников конного завода действительно вышли на работу. Контракт с ними, по словам директора учреждения Наби Табукова, продлили еще на месяц. Что будет потом — пока неизвестно.
— До конца сентября продлили договор с сотрудниками. С двенадцатью — конюхами, врачом, бухгалтером, зоотехником, мной самим — будут еще раз продлевать контракт, не знаю на сколько, но обещали. Это будет тянуться, пока баланс не сдадут.
Директор говорит, что учреждение использовало еще не все выделенные ему из бюджета деньги.
— Еще 2 млн 300 тысяч рублей заложены в бюджет, это деньги, которые мы не взяли. В бюджете изначально было 4 млн 700 тысяч, часть из них мы использовали. Оставшиеся пойдут на корм животным и выплату людям расчетных. Министр сельского хозяйства Дагестана обещал помочь эти деньги побыстрее получить. Есть у меня и поставщики сена. Лошади голодными не останутся, — говорит Табуков.
В минсельхозе республики, по его словам, ему не только пообещали помочь получить оставшиеся средства, но и показали проект ипподрома, который планируется построить после передачи завода в другие руки. О том, что завод не ликвидируют, а переводят в частно-государственную собственность, в министерстве уже заявляли официально.
— Есть такой вариант — государственно-частное партнерство. Но конкретики пока нет. Есть только программа, вроде все согласовано. Мне показали схему, из которой понятно, что там будут строить ипподром. На это нужен как минимум миллиард рублей: земельные работы проводить, прокладку дороги… Очень хорошо, мы будем рады, если ипподром построят, если он не останется на бумагах. На фотографиях в проекте, конечно, все красиво. Но сроков пока нет, — рассказывает Табуков.
Что за инвестор придет на конезавод, его директору неизвестно.
— Нам не говорят, кто берет эту землю. Я предложил свои варианты частных партнеров, в том числе себя. Я возьму, раз есть такая программа. Скоро в минимуществе будут решать этот вопрос. На каких условиях отдают завод в частные руки — это я узнаю подробно. Буду говорить с председателем комитета минимущества. Письма приготовили и председателю правительства, и главе республики.
Глава Дагестана Рамазан Абдулатипов в курсе нашумевшей истории и уже отреагировал на слухи вокруг закрытия завода в своем Instagram.
«Ответственно заявляю, что завод продолжит работать, ахалтекинских лошадей никто не съест! В ближайшее время предприятие перейдет в другой формат работы, на основании государственно-частного партнерства. Все имущество конезавода после проведения конкурса продолжит оставаться государственным, инвестору его передадут на условиях аренды с прописанными требованиями сохранить чистоту породы и увеличить поголовье табуна! В год республика тратит на содержание завода около 8 миллионов рублей. Этих денег не хватает для нормального существования, поэтому мы решили привлечь инвестора. Рядом с конезаводом будет ипподром, школа конного спорта для детей. Уверен, завод и ахалтекинцы будут себя чувствовать еще лучше, чем прежде!» — написал Абдулатипов.
Наби Табуков не знает, станет ли приход нового инвестора толчком для развития предприятия.
— Надежда на нормализацию положения есть… Но в любом случае как государственное предприятие завод не останется. Уже, в принципе, ликвидация прошла, — говорит директор. — А что будет дальше — посмотрим.