В августе этого года Северо-Кавказская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа начала раскопки могильника в селении Верхний Куркужин в Кабардино-Балкарии. В полевых работах помогали местные жители и студенты. О первых итогах исследований, состоянии археологической науки на Кавказе и деятельности «черных копателей» рассказывает руководитель экспедиции Юлия Марченко.
— Принято думать, что музей — это тихая кабинетная работа. И вдруг раскопки в Кабардино-Балкарии…
— Мало кто помнит, но Государственный Эрмитаж работал здесь с 30-х годов. Борис Борисович Пиотровский, который впоследствии много лет возглавлял Эрмитаж, приезжал сюда в составе Северо-Кавказской археологической экспедиции еще совсем молодым человеком. Работали они очень много, проводили раскопки в Нальчике, на той территории, где сейчас разбит парк и находится здание администрации — это была большая курганная группа с курганами разного времени. На территории Долинска было обнаружено ставшее очень известным поселение, которому сейчас аналогов нет. Так что Эрмитаж издавна традиционно занимался раскопками в Кабардино-Балкарии, просто был большой перерыв. Но вот сейчас мы надеемся, что все возобновится.
— Чем вас привлек именно этот могильник?
— Мы назвали его Верхнекуркужинский кобанский грунтовый могильник, он относится к кобанской культуре. Сейчас у нас здесь два раскопа — один скифского времени, второй сарматского. Самые ранние найденные вещи относятся к VII веку до нашей эры, а самые поздние я бы предварительно отнесла к III веку до нашей эры. То есть у нас есть возможность проследить эволюцию погребального обряда на протяжении этих веков и изменение самих вещей, типологию. Местные жители давно обнаружили захоронения, они встречаются в огородах, мы же узнали о них только в прошлом году. Подобных памятников на Северном Кавказе довольно много, наш выбор был обусловлен тем, что в Верхнем Куркужине они разрушались. Я вообще считаю, что мы сейчас должны раскапывать только те памятники, которые не могут ждать. Все остальное еще какое-то время может оставаться нетронутым. В нашем случае откладывать было нельзя: захоронения в каменных ящиках обнажились из-за оползней в двух обрывах.
— Что вам удалось найти? И где будут храниться находки?
— Помимо костей, которые не очень хорошо сохранились, мы нашли бусины из янтаря, сердолика, гагата, стекла. Нашли бронзовые бубенчики, цепь, подвеска в виде головы медведя, наконечники копий, нож с выгнутой спинкой кавказского типа, корчаги — так называют большие керамические сосуды. Вопрос о том, где будут храниться артефакты, пока открыт. Мы не можем просто раскопать, забрать вещи и уехать, увезти их в неизвестном направлении, как многие думают. Есть методика, отходить от которой мы не имеем права. Но дело в том, что в Национальном музее Кабардино-Балкарской Республики нет соответствующих условий ни для хранения, ни для реставрации большей части этих находок.
— Если основываться на ваших находках, что можно сказать о людях, которые здесь жили?
— Про кобанскую культуру известно очень многое. Она принадлежит оседлым племенам, они занимались разведением скота, земледелием. Янтарь позволяет предположить торговые связи с Балтийским регионом… Вы знаете, мы исследуем не только то, как люди жили до нас, но и чем они отличались от современных жителей Северного Кавказа. Потому что на самом деле местами эта грань с продолжением традиций почти не видна. Например, мы были в Верхней Балкарии и видели, что поселения, которые существовали раньше, и те, что есть сейчас, мало чем отличаются с точки зрения археолога. То есть жизнь человека на Кавказе в некоторых районах с течением времени изменилась несущественно. Переплетение археологии, этнографии — это все очень интересно. И у нас в экспедиции работают специалисты разных направлений.
— Ваша работа в этом сезоне закончена. Довольны результатами?
— Мы успели сделать довольно много небольшими силами. Прояснились детали, размер могильника. Он внушительный, мы предполагаем, что здесь 3−4 тысячи квадратных метров. То, что мы сейчас исследуем, — это только верхушка айсберга. Можно сказать, что мы даже перевыполнили намеченные задачи. Теперь пора переходить к следующему этапу — обрабатывать материалы, готовить отчет, думать о реставрации находок. Очень много фотографий, бумажной работы, нужно писать и публиковать статьи, чтобы археологи, работающие на Северном Кавказе, видели, что появился новый памятник, очень интересный. Через год мы планируем вернуться и продолжить работы.
— Ваш могильник не пострадал от «черных копателей»? Про них сейчас много говорят в республике.
— Мы видим, что были какие-то попытки покопать эти погребения. Скорее всего, искали золото, не нашли и на этом остановились, интерес пропал. На Северном Кавказе до недавнего времени таких тенденций не было — всем было ясно, что могилы предков трогать нельзя. Это с молоком матери передавалось. Хотелось бы, чтобы об этом не забывали. Потому что золота здесь нет, и мало того, что разрушаются могилы людей, еще и утрачивается часть истории. Если не будет археологии, не будет учебников по древней истории Северного Кавказа.
— То есть тема «черных копателей» на Кавказе стала актуальной именно сейчас?
— Она всегда была актуальна. Первые грабители появились в то же время, когда делались захоронения. Ничего в этом фантастического нет. Просто в местах, где бездействуют органы правопорядка и администрация и где не прививают культуру, это приобретает небывалый размах.
— Вы видели, что происходит в Урвани?
— Бывала там и видела колодец, вырытый «черными копателями», в нем обустроен чуть ли не лифт, чтобы было удобно спускаться. На примере Урванского кургана видно, насколько плохо обстоят дела с охраной памятников археологии в республике. Мы ездили и к московским коллегам, которые ведут раскопки в селении Заюково в Баксанском ущелье, сравнивали материалы. Там также имеются захоронения VII века до нашей эры, есть аланские погребения, скальный могильник, совершенно зря названный пещерным монастырем в каких-то сенсационных передачах. К счастью, сейчас появились люди, которые занимаются надзором, поэтому свежих грабительских ям нет. Будем надеяться, что так и будет дальше, потому что происходившее там ужасно. Мы следили за разграблением этого памятника из Петербурга и очень переживали. Ведь «черные копатели» никогда не исследуют памятники. Их задача — взять ценные вещи. Где их взять, они тоже не всегда понимают, поэтому после них археологический комплекс остается серьезно нарушенным. Для археолога остается курган, насыпь кургана, особенности погребального обряда, те вещи, на которые копатель внимание обратить не может и не хочет. Но мы не должны работать наперегонки с «черными копателями».
— Об Урвани говорят даже как о «третьем очаге мировой цивилизации» на Кавказе. Что вы думаете об этом?
— Я всегда говорю, что необязательно придумывать инопланетян, длинноголовых людей, пирамиды и все остальное, потому что в археологии Северного Кавказа есть интересные вещи, которыми можно гордиться, ничего не выдумывая. И в Кабардино-Балкарии есть, чем привлечь внимание, есть реальные памятники истории, очень интересные, они действительно имеют отношение к древним жителям Кавказа.
— Как вас встретили в Кабардино-Балкарии?
— Очень тепло. В принципе, во всех экспедициях, в которых я работала ранее, у нас складывались хорошие отношения с местными жителями. Но гостеприимство здесь удивляет и поражает. Когда мы только приехали, было очень жарко. Жители соседних домов постоянно приносили нам яблоки, груши, воду со льдом, нам сделали навес, чтобы мы могли отдыхать. Им было непонятно, как можно работать в такую жару, тем более что мы жители северного города. Мы не устаем благодарить за такое отношение.
— Вы привлекли к раскопкам студентов КБГУ. Это упростило или усложнило работу?
— Студенты нам очень помогли. Они у нас учатся, а мы с радостью их учим, потому что это важно для обеих сторон. С нами постоянно работали две группы студентов по десять человек. И еще многие приезжали из университета «в гости», то есть к работе приобщилось гораздо больше людей, чем было официальных практикантов. Мы заключили договор с Кабардино-Балкарским государственным университетом в надежде, что сможем заинтересовать ребят. Можно сказать, это решение назрело — идея о сотрудничестве возникла и у нас, и у университета. Мы готовы приезжать, читать лекции. К счастью, руководство республики и вуза понимает, что это очень важно.
— Как обстоят дела с подготовкой археологов в Кабардино-Балкарии?
— Не только здесь, но и в ряде других республик Северного Кавказа в науке произошел разрыв между поколениями ученых. Старшие археологи ушли, их уже нет, а молодежь им на смену не пришла. Научные раскопки здесь почти не проводятся, хотя памятников археологии очень много. Сейчас на территории Кабардино-Балкарии работают две научные экспедиции: одна Государственного Эрмитажа, другая, в Заюково, — Исторического музея. Это крайне мало. И мы работаем в одном районе — Баксанском. Есть еще много памятников в других районах, республика очень богата в этом отношении. Много было сделано нашими предшественниками, археологами Кабардино-Балкарии, Петербурга — на тот момент Ленинграда, Москвы. И не все эти материалы введены в научный оборот, предстоит еще очень много и полевой, и кабинетной работы.
— Как вы стали археологом — с детства мечтали или случайно вышло?
— Нет, с детства я не мечтала стать археологом. У меня были одноклассники, которые мечтали, я даже не очень их понимала. Я не совсем осознанно поступала на исторический факультет. То есть мне было понятно, что я гуманитарий, конкретный факультет не играл роли. Родители очень хотели, чтобы я поступала на исторический. А в Санкт-Петербургском государственном университете специализация идет с первого курса, поэтому, когда я пришла подавать документы, нужно было сразу указать кафедру. Прочитав список кафедр, я поняла, что хочу на археологию. То есть вот так случайно оказалась на кафедре, а потом выяснилось, что я не просто не жалею, а не мыслю какого-то другого развития событий.
— Если бы у вас была возможность поехать на любые раскопки в мире, какую страну вы бы выбрали?
— Я бы остановилась на Кабардино-Балкарии. И я уже остановилась на Кабардино-Балкарии. У нас у всех есть специализация. Кафедра археологии нашего университета отличается тем, что с первого курса мы выбираем территорию, которой хотим заниматься, и все эти годы занимаемся одной темой. Нам тут помогали ребята, занимающиеся Древней Грецией и Римом, они приехали с раскопок античной колонии в Керчи. Я же с первого курса занималась археологией Кавказа. Это был мой выбор, и я ему рада.