1 мая можно было надеть гольфы.

Грозненский апрель — цветущий, а местами и жаркий, но гольфы мне разрешены только 1 мая.

В этом году они у меня — цвета электрИк.

Раньше носились белые, в масть банту — на демонстрации ходят нарядными.

Но это скучно. Когда маршируешь с мамиными геологами, сначала долго стоишь и держишь шар, а потом, когда покричишь «Ура!», мама бежит домой. С папиными монтажниками ходить парадом не легче: мужчины идут выпивать, а ты ноешь, хотя в руке у тебя леденец, который в обычные дни мама не разрешает. «Там могут быть ногти!» — так маме на работе сказали. Ногтей в красном сердечке, купленном нелегально, — нет, но тебя тащат на буксире то в СМУ, то во двор к каким-то людям. И гольфы уже не белые — а их стирать целое дело, с хозяйственным мылом и замачиванием. И бант к концу дня привязан к запястью — надоел.

Но мне уже 13. И у меня гольфы цвета электрИк.

— Синие, — говорят приземленные люди вокруг.

— ЭлектрИк, — с достоинством поправляю я.

У меня французский период. В моем секретере висит репродукция «Купания Дианы» Камиля Коро, в проигрыватель вставлена новая дефицитная игла, чтобы слушать «Фантастическую симфонию» Гектора Берлиоза, а читаю я сейчас «Виконта де Бражелона». Это три толстых тома сиреневого цвета, их надо брать в библиотеке, и мы таскаем фолианты домой по очереди — Каринка и я.

Во дворце у бедного короля Людовика XIV толчется уйма народу — все входят без стука, просто Сорочинская ярмарка, а не Версаль. Поди запомни все имена и титулы, но мы в них не путаемся! Каринке симпатична мадемуазель де Тонне-Шарант, а мое сердце отдано Оре де Монтале. Прекрасной авантюристке Оре и ее верным поклонникам Маликорну и Маникану.

Мамочки, зачем я помню, как их зовут?

Итак, есть синие гольфы и заколка — из примотанной нитками к невидимке брошки в виде жука с камнями. Я так украшаюсь — год за окном настоящий оруэлловский, экономика спит сладким сном, и даже резинки в волосах аптечные, черные.

1 мая — заслуженный праздник: накануне вымыты с синькой все окна, занавески постираны и торт на столе. И мне не надо никуда идти — обязательные походы все отложены до девятого числа.

Конечно, если тебе уже 13, то лучше вообще обойтись без гольфов. Но босоножкой квартала не осилишь из-за мозолей, бледные зимние ноги отвыкли от нормальной обуви. А тонкие колготки — да где ж их взять? Потому — да здравствуют электрИк, очередной этап жизни.

1 апреля можно снять шапку.

1 мая — можно одеться как человек.

Все знают: кто ходит без шапки — заболеет менингитом и станет совсем дурачок, в каждом дворе есть такой по слухам.

А тот, кто не носит… мм… теплого — того тоже ждет дорога дальняя. В ней фигурируют слова «придатки» и «бесплодие», хотя это все ужасно неприличные темы. И мы поддеваем под школьные платья теплое. Это надо уметь: не злиться, когда мама привычно проверяет перед выходом в школу, утеплен ли ты; аккуратно поднимать руку у доски, плавно подниматься по лестнице — теплое очень коварно и все время норовит вынырнуть из-под подола. Это целое искусство, мы им прекрасно владеем.

Впрочем, чем мы вообще не владеем? Мы варим крахмальный клейстер и сами клеим обои! Мы печем сложный торт «Негр в пене»! Мы даже умеем штопать колготки волосами — шов получается прочный и не такой заметный, наше ноу-хау, а что?

Каждое воскресенье мы пришиваем к скучному школьному платью воротничок и манжеты. Они хрустят от крахмала, иголка их прокалывает с трудом, иначе эта красота не доживет до субботы и все увидят, что ты — грязнуха.

И это еще красивое слово. Моя не слишком говорящая по-русски бабушка знает слово «засранка»!

Мир девочки-подростка полон разных ужасов, и иногда они причудливо материальны: тут выглянет недопустимая лямка от белья, там коварно отпечатается на юбке резинка, про подмышники к платью вообще можно не упоминать.

Есть еще улица, которая полна неожиданностей. Поэтому в праздники мы гуляем всем взводом. Улицу Ленина закрывают для машин, и по обочине стоят нарядные буфетчицы: тархун, мороженое и весь ассортимент школьного буфета. Булочка за две копейки — маленькая, сразу отхватываешь половину. Язычок за 11 копеек или ореховый коржик за 22 — надо грызть обстоятельно, смахивая крошки с подбородка и нарядного платья.

Еще до вечера надо сохранить целым шарик, кому удалось — тот победитель: кругом шныряют пацаны с булавками, городские и сельские. Сельские — это настоящий бич, я вам скажу. По случаю праздника на них белые рубашки, но вот эта бритая голова и пуговка у горла застегнутая — они выдают все равно.

«Колхозаны» — так их презрительно именуют городские барышни. А еще — «гуроны». Это, конечно, из Фенимора Купера. Интеллигентные могикане все вымерли, а гуроны работали на французов и были дикими.

Через семь лет мой однокурсник-поэт обиженно скажет нам: «Я — колхозник, но не гурон!» А еще через пятнадцать он станет большим хакимом. Иногда я буду видеть его в новостях и понимать, что он — по-прежнему колхозник, но не гурон. И по-прежнему — поэт, который ни за что не стал бы снимать скальп с противника. Или щипать девушку за попу — по слухам, однажды на первое мая такое случилось с девочкой на улице Первомайская.

Она, глупая, оказалась в праздник на улице совсем одна, без подруг! Все знают, что этого делать нельзя — в праздники от деревенских нет никакого спасения.

Поэтому мы гуляем вдесятером по улице Ленина. От нашей школы № 18 и прямо. Мимо магазина «Спутник», мимо ресторана «Океан», мимо цирка — вон он, красивый, настоящий, круглый, стоит себе у воды, в прошлом году туда приезжал цирк ГДР и там один мужик бегал в костюме гориллы и пугал девочек. Бедные девочки. Их пугают все кому не лень.

В кино, например, тоже ходим большой компанией — чтобы не вышло как в прошлый раз.

Мы пошли на «Месть и закон» — я не люблю индийское кино, но меня кто спрашивал? Я буду подавать девицам носовые платки, потому что в индийском кино всегда кто-нибудь умирает на циновке. И прямо в середине фильма между мной и Розкой влезает гуронья голова с верхнего ряда. И мы весь фильм не можем пошевелиться, а Розка боится заплакать. Но удержаться невозможно, и она начинает шмыгать носом, и тут гуронья голова громко говорит ей: «Девушк, это кино, кино!»

Но 1 мая, натянув гольфы, мы идем гулять — потому что тепло, потому что весна.

Перебегаем через мост и на секунду задумываемся, в каком направлении нам гулять дальше: прямо к Дому Моды, налево, мимо кафе «Татабанья» (город в Венгрии, побратим Грозного, еда там ужасная) к кинотеатру «Юбилейный» или направо — к площади и Нефтяному институту.

И почти всегда выбираем направо. Там в тени есть лавочки, чтобы спокойно съесть мороженое «Тихий Дон». Это нам можно. А вот чего категорически нельзя — принимать цветы от незнакомых юношей.

Так говорит розкина мама: «Никаких цветов от парней, которых вы не знаете. Вон у Лейлы мужа племянница была. Красивая девочка, не хуже вас! К ней парень подошел с букетом, подарил. А потом сразу ножом проткнул». Мы закатываем глаза. «Девочка не хуже нас?» Ха! И зачем он ее убил? Затем, строго говорит розкина мама, что проиграл в карты такое. Нам не очень верится, но с другой стороны — мальчишки играют в кости на щелбаны, кто знает, во что эти щелбаны вырастают?

Мы честно обещаем шарахаться от всех мужчин с цветами.

Хотя такие встречаются в нашем городе редко. На прошлый первомай один такой стоял с цветочками прямо в районе моего балкона. Полчаса стоял, а она не пришла. Ну и мы его полили водой, даже не спрашивайте. А потом привязали к нитке записочку, простите, мол, не хотели. А назад вытянули нитку с привязанным батончиком и смеялись как ненормальные полчаса. Но батончик выкинули. Нельзя конфеты, полученные от незнакомых людей, есть. Я вот плохо помню, почему — то ли там яд может быть, то ли наркотики. Наверное — яд. Про наркотики-то я знаю, что это из жизни людей в Америке.

К двум часам ноги уже не держат. Мы добегаем до парка имени Кирова, у входа пьем газировку (я — без сиропа!) и летим к пруду кататься на лодке. В лодке номер один девушки ругают спутника за то, что забрызгал зеленой стоячей водой их белые платья. Прямо как у Джерома К. Джерома! «Когда гребешь, случается иногда плеснуть веслом, а капля воды, оказывается, может совершенно сгубить дамский туалет. Пятно ничем нельзя вывести, и на платье навсегда остается след».

Лодка номер два с восемью «гуронами» атакует лодку номер три с бледными горожанками. Очередь к лодкам огромна, к аттракционам еще больше, а у клеток с животными вообще не протолкнуться.

Город, и без того немаленький, в праздничные дни разбухает и не справляется с отдыхающими.

Мы решаем идти домой к Каринке.

Во-первых, ее мама гадает на кофейной гуще.

Погадать стекается вся округа. Луизка-спекулянтка всегда ходит гадать «на товар». И вот если не погадает — то вещи не уходят. Последняя партия кофточек не продалась! Каринка говорит, что там вырезы на спине прямо до лопаток! Кто такое может надеть? Только Лусинэ-Лусинда с Бароновки. Это невероятная девушка. У нее на пальцах разноцветный лак, волосы ниже попы и — никто не верит, когда мы с Каринкой рассказываем об этом, — она носит топик! Ну, такая кофточка на тонких лямках (тут обычно надо говорить очень тихо, потому что под лямками ничего нет!!!)

Нам обычно гадают на всяческих женихов, но вот у меня в последний раз вообще был виден лемур, не поймешь, что он делает в моей кофейной чашке и к чему он там?

Но кофе — это не главное.

Главное — во-вторых!

Во-вторых — Тамарка дала посмотреть каталог «Отто» на целый день!

Тамарке каталог привезла сестра — она ездила в Берлин по туристической путевке «Спутника». И они там спросили экскурсовода, где им взять каталог посмотреть. И на следующее утро в каждом номере лежало по штуке! В каждом! Это удивительная история, ее рассказывают всем, кто входит в дом.

Каталог «Отто» — это килограмм чистого счастья. Его можно рассматривать бесконечно.

Ме-ди-та-тив-но.

Впадать в прострацию на каждой странице, жадно впитывать цвета, силуэты, идеи.

Мы не очень представляем, как можно заказывать одежду по почте, и мы знаем, что такого никогда у нас не будет, но разве это важно? АААА, какое платье. И постельное белье! Оно жатое, его не надо гладить. И крахмалить тоже не надо — выстирал, высушил, сложил на полку — и все!

Вечером я расскажу об этом маме. И получу в ответ: «Какая ты ленивая!»

В шесть мы выплываем во двор.

По Ленина уже летают машины, но в городе, уставшем праздновать, тихо, пусто и пахнет цветущим абрикосом.

Нам погадали — опять на женихов, на что еще гадать барышням-отличницам! У меня в чашке разлеглась лошадь, и даже совсем без принца, это всех веселит. В моей голове — картинка из каталога: синее (то есть электрИк!) платье с белыми кувшинками, я постараюсь нарисовать его маме, и мама, возможно, сошьет мне подобное.

На модных гольфах цвета электрИк обнаруживается крохотная дырочка.

Но это — пустяки.

Я заштопаю ее волосами.

Ведь главное, как говорила королева Марго, — что у меня на губах улыбка.