Дагестан переживает архитектурную «революцию»: на смену историческим зданиям и советским типовкам приходит уродливый самострой, а вместо сельских домов появляются коттеджи за двухметровыми заборами. Камиль Цунтаев, вошедший в этом году в сотню лучших архитекторов России, утвержадет, что с разрушением горских жилищ и старинных кварталов в Дагестане меняются и все его жители. Почему новая архитектура — первый шаг на пути к полному обновлению общества и можно ли еще повернуть все вспять?
— Все, абсолютно все приезжающие в Махачкалу, споря о многом другом, непременно сходятся в одном: этот город в плане архитектуры — едва ли не воплощение ада на земле. Согласен?
— Знаешь… вот я сижу посреди Махачкалы, на террасе на улице Леваневского. Светит солнце, я пью кофе, ем фокаччу. А недавно я был в Якутске, где люди выживают в условиях вечной мерзлоты. Там даже деревья не растут! Ну и где, спрашивается, ад? А что касается архитектуры… У Махачкалы, как и у любого городского образования, есть, конечно, свои проблемы. Мы все о них знаем. Другое дело, что практически никто не задумывается о причинах происходящего.
— Вот и давай задумаемся.
— Самая главная проблема — отсутствие стратегического видения. Махачкала развивается абсолютно стихийно. Мы же все видели, как в 90-е годы никто не контролировал городское строительство. Да и до сих пор никто особо не контролирует. Полная анархия! Что приводит к печальным последствиям — как визуальным и социальным, так и к психологическим. И все они наслаиваются одно на другое.
— Причина этого — бессильная городская власть?
— Давай я начну с истории, ладно? Дагестан всегда развивался децентрализованно. А потому опять же исторически ему никогда не были нужны никакие города. Регион представлял из себя систему вольных обществ, полисов, поселений, которые существуют до сих пор — Кумух, Хунзах, Леваши, Кубачи, Карабудахкент и так далее. И все они строились и строятся на горизонтальных, а не на вертикальных связях. Они кайфовали от своей непохожести и независимости! Так вот — проблема сегодняшней Махачкалы в том, что все эти полисы однажды двинулись внутрь нее. И, по сути, захватили город, в котором тут же исчезла вертикаль. Эти полисы можно и нужно развивать, однако куда лучше для города было бы, если бы они вернулись на свои исторические места. Но для этого нужна мудрая политика, преференции и развитие всей территории Дагестана, а не определенных точек.
— Нужно ли это возвращение жителям «внутримахачкалинских» полисов?
— Посмотри на Махачкалу в праздничные дни — хоть на Уразу-байрам, хоть на Новый год. Она опустошена, потому что все уезжают в свои села. Понимаешь, да? Махачкала используется как down-town, как некое место, где ты можешь дать образование детям, заработать бабки, решить дела. Но большинство горожан — думаю, что процентов семьдесят — все равно живет интересами своих родовых земель и общин — джамаатов. С одной стороны, ничего страшного в этом нет. В этом — сила Дагестана. Взять даже мое село. Его больше не существует, потому что в свое время нас всех переселили, но наш джамаат в Махачкале все равно есть! Я вижу это на соболезнованиях, на свадьбах, где собираются люди из разных концов города. Но, с другой стороны, это значит, общины считают Махачкалу чужой, местом, которое нужно просто использовать.
— И они ее используют. Иногда даже, кажется, увлекаясь до стадии изнасилования. Взять хотя бы все эти уродливые пристройки к домам, весь этот кошмарный самострой.
— Кстати, вот что интересно! Все эти пристройки и прочие уродства совершенно не присущи горскому быту. В горах поселения всегда формировались так, чтобы, наоборот, сохранить дорогу. Не дай бог кто-то нарушил это правило. Он тут же будет наказан! Так что это чисто городская фишка, возникшая в Махачкале в 90-е годы от полного беззакония, вседозволенности и — больших проблем с решением жилищного вопроса. Ну и, конечно, из-за полного отсутствия менеджмента, то есть людей, которые бы занимались проблемами города комплексно — как, например, конструкторское бюро «Стрелка» в Москве. Невозможно представить, чтобы сегодня в Махачкале за один стол сели бы и архитектор, и антрополог, и историк, и транспортники, и журналисты. Да еще поставили бы в своих исследованиях во главу угла не автомобили, а человека, поиск идентичности, развитие городской среды. За этим — будущее. Но заметь: уже сегодня пристраивать практически перестали.
— Как по мне, так одна из серьезнейших бед нынешней Махачкалы — отсутствие объединяющего городского пространства: приморского Родопского бульвара на всех не хватает, а парков с каждым годом становится все меньше и меньше.
— Это еще какая беда! В свое время я сменил три школы, поэтому у меня знакомые во многих районах города. И все они жалуются на одно и то же: чтобы где-то погулять, вот хоть с коляской, им нужно специально ехать на машинах в немногие оставшиеся парки. Тем же, у кого машин нет, приходится гулять по улицам. Возьмем огромный Сепараторный район. В нем вообще нет зеленой зоны. Есть лишь выходящие на трассу странные скверы с бешеными ветрами — некомфортные, неуютные и особо никому по этим причинам не нужные. Застраивается посредством самозахвата земли зеленая зона вокруг озера Ак-Гель…
— Беда. Особенно на фоне того, что в Москве обновленный Парк Горького перевернул сознание людей, показав им, что город может быть уютной и дружелюбной средой.
— Парк Горького поменял сознание всех россиян. Там одна детская площадка чего стоит! Но чтобы поменять сознание дагестанцев, нужно много времени. В Москве, Питере существуют те, кто вкладывает в улучшение городской среды собственные деньги, у нас же таких инвесторов пока попросту нет. Они зарабатывают бабки, не думая о будущем своих детей. А те, кто хоть немного думают, не обладают современным подходом. Поэтому не проводятся исследования, не проходят честные конкурсы и все в итоге достается «своим» людям, считающим, что для того, чтобы показать дух Дагестана на, скажем, центральной площади города, достаточно внедрить какой-то орнамент и поставить башенку.
— Махачкалинцы своими руками или своим молчанием изменили город, сделали его другим — практически до неузнаваемости. Но ведь это взаимный процесс. Ты замечаешь, что и город изменил своих жителей?
— Город впитал в себя огромную массу выходцев из сел. А потому здесь нарушились все связи, больше не осталось кварталов, где все друг друга знают, где соседи постоянно ходят друг к другу в гости. Практически весь центр сдается в аренду, а это значит, что рядом сосуществуют совершенно случайные люди, которым нет никакого дела даже до того, кто живет в соседней квартире. Это, в свою очередь, изменило вот что: менталитет горожанина трансформировался в менталитет горца. Не в плохом смысле, нет, а в смысле того, что веселая городская общность заменилась суровой общностью отдельно взятых внутригородских джамаатов, в которых все же особое отношение и к окружающей их среде, и к праздникам, и много к чему еще. У нас переполнены залы единоборств, в любом махачкалинском подвале или тягают железо, или молотят по груше. А в музыкальные училища практически нет набора, а ведь все было когда-то совсем иначе. Наполнение города полностью поменяло его приоритеты. Увы.
— Махачкала капитулировала. На очереди, подозреваю, Дербент. Старые кварталы — магалы там уже выглядят как резервация.
— В исследованиях академика архитектуры Геннадия Мовчана есть рассуждения, как формировались кварталы что в магалах, что в аулах и каково было отношение людей к этому пространству. Он писал, что советская пропаганда целенаправленно вызывала в дагестанцах стыд за жилье своих предков. Но разрушение традиционной архитектуры — первый шаг на пути разрушения народности, а то и целой национальности, потому что именно архитектура воспитывает человека. Более того, Мовчан утверждал, что горское жилье есть основа горской демократии. В ауле Тинди, к примеру, есть квартал жилых домов, в каждом из которых есть кунацкая, гостиная, спальня и кухня. Даже планировка у них одна и та же. Если сделать горизонтальное сечение этого квартала (или магала), получится, по сути, планировка современного многоквартирного жилого комплекса. А связывала все «квартиры» дорога — общественное пространство. Горские поселения проектировались для человека! Здесь был не давящий на психику масштаб, переплетение общественной и частной жизни. Все это — так называемый mixed used, о котором сегодня так много говорят голландские урбанисты, то есть система, при которой жилье и улица перекликаются друг с другом. Только в такой среде и можно воспитать правильное отношение к природе, к земле и к другим людям.
— Ты говоришь об идеальной картинке. А я о практике. Магалы могут сделать человека лучше, но, возвращаясь к Дербенту, сделай свой прогноз: рано или поздно они будут снесены и застроены?
— Мое предложение — сделать дербентские магалы туристическим центром. Местные жители готовы предоставить свое жилье под этнические хостелы, отели, кафе. Мне кажется, что любой иностранец, как и россиянин, может, поселившись здесь и пропитавшись восточным колоритом, совершать путешествия в разные уголки Дагестана — хоть в горы, хоть на море, хоть в Махачкалу.
— Предположим. Но это будут уже не жилые магалы. Их наводнят туристы, тогда как местные резво свалят оттуда в многоквартирные дома. Конец истории.
— Кто-то свалит. Кто-то — нет. И те, кто останется, думаю, сумеют сохранить не только облик магалов, но и их дух. Люди, выросшие в этой среде, все же очень сильно отличаются от обычных горожан. Для них их улица — как общественный коридор со множеством дверей. И ты гуляешь по этому коридору, заходя куда хочешь, потому что каждая дверь — общая, и за каждой дверью — свои. «Салам аллейкум! Как дела?» И все: ты уже сидишь за чьим-то столом. Здесь у людей мало что есть в имущественном плане, зато они умеют быть настоящими и открытыми. А чем больше бабок — тем выше заборы…
— …и безумнее понты, да. И все же: думаешь, молодежь из магалов не мечтает жить за закрытыми дверями в собственных квартирах?
— Многие хотят. Но при этом сохранив за собой жилье в магалах, переоборудовав его под коммерцию. Однако есть и другие — те, кто к магалу привязан так сильно, что не мыслит себя вне его. Поэтому тут очень важно людям помочь: сделать аккуратный ремонт, провести современные коммуникации, сохранив исторический облик этих кварталов.
— О, сохранение исторического облика — эта тема тем! Что там Махачкала и Дербент, когда есть старинные горные села. Из каменных домиков, прилепленных один к другому, люди переезжают там в частные дома из шлакоблока, окруженные заборами. Я видел это в Кубачи, в Сильди. Выглядит новострой гнусно. Но, подозреваю, что проблема тут не только эстетического толка.
— Сейчас мое бюро как раз занимается разработкой этакого типового проекта для дагестанского села, где будут «блокированные» с трех сторон двух-трехэтажные дома, пространство для автомобилей и людей. Но самое главное, чтобы фасады строений формировали пространство улицы. Потому что сегодня как? Человек с коттеджным мышлением приходит в горы и пытается сделать там коттеджную же застройку со всеми этими заборами и большим расстояниями между домами. Людям нужно объяснять, что горный поселок исторически формируется совсем иначе! И еще, конечно, необходим регламент застройки, регулирующий используемые материалы, размер и вид домов, этажность, ширину улиц, расположение строений, чтобы Кубачи выглядели — как Кубачи, Чох — как Чох… Но проблема, да, тут не только во внешнем виде. Здесь угроза основам основ — многовековым соседским связям и, как следствие, самому горскому менталитету.
— Парадокс: горский менталитет, завоевав город, умирает в самих горах.
— Но парадокс объяснимый. Нас воспитал уже капиталистический мир, и мы стали мыслить, оперируя такими понятиями, как «имущество», «недвижимость» и так далее. Со всем этим мы приходим в горы. Ага, нам нужен участок! И место для машины! И огромный дом! И чтобы меня никто не видел! Вот он — слом сознания: если раньше в горах люди жили кварталами, сформированными джамаатами, то сейчас человек говорит, что джамаат ему не нужен, ему вообще ничего не нужно, кроме его коттеджа. Произойдет что-то с соседом — его это совершенно не колышет. Ему не помогут, не позовут к себе. Грустно, но факт — горцы перестали быть горцами. Новая архитектура аулов лишь иллюстрация к этому. А последствия… Марва Аль-Сабуони, сирийский архитектор, рассказывала в своей лекции, как французских проектировщиков в свое время пригласили для разработки генеральных планов старинных сирийских городов. Там была смесь кварталов, объединявшая людей разных конфессий, социальных групп и национальностей. Все жили как одна семья. Французы полностью поменяли эту историческую планировку по классическому западному образцу с четким районированием — для бедных, для богатых, для разных религиозных общин и так далее. И произошел разрыв многовековых соседских связей. Так вот, Марва считает, что, не будь этого, в Сирии не случилось бы войны. К чему архитектурная экспансия и безграмотность могут привести в Дагестане? Может быть, к какой-то революции. Может, к полному изменению общества. Но — совершенно точно — к крушению традиционных устоев и связей.
— Этот процесс можно остановить?
— Да, руками самих дагестанцев, если они станут видеть мир не через призму голливудских фильмов, а через свою историю, через будущее своих детей и своей республики. Мы должны понять, что хорошо именно для нас. Другое дело, что процент людей, понимающих свою культуру и архитектуру, исследующих ее, очень мал — может быть, процентов пять.
— Я знаю, что твой отец восстановил родовой дом в селе Ницовкра, Заур Цохолов долго возвращал к жизни старинный дом в Чохе. Есть надежда, что дагестанцы подхватят эту инициативу?
— Я считаю, что мы ответственны за свою землю. Рано или поздно с нас спросят: сохранили ли мы ее, сделали ли что-то на ней? Или забыли, словно бы ее не было? Но ведь эта земля — как наш семейный фотоальбом. Здесь жили наши предки. Значит, ее надо беречь и при первой возможности показывать ее нашим детям, рассказывать, как был организован быт в горах. Думаю, точно так же думает и Заур. Может, это послужит примером? Но мне очень обидно, что подобных мыслей нет у нашего правительства, которое даже совещание по проблеме развития гор проводит сидя в Махачкале, которая лишь малая часть Дагестана.