Моросит дождь. Али, стоя на дороге, обозревает поля синей капусты. Бесконечные, поделенные на ровные прямоугольники, они лежат в низине, а за ней начинаются зеленые холмы, волнами убегающие к горному хребту. На кожаной куртке Али скапливается морось и стекает вниз крупными каплями. На дороге ждет белая «Приора».

На полях, сколько хватает обзора, ни живой души. Только маленький грузовик мокнет под ивами вместе с капустой. Дождь в Левашах идет уже больше недели, то редея, то затихая ненадолго, а то возобновляясь ливнем. За ивами — река. Шум ее воды доносится до Али. А не будь дождя, в такой сезон услышать ее ток было бы можно, только спустившись в низину, пройдя ее всю и практически приблизившись к самой реке. Из нее берут воду для полива капусты, и к концу лета река обычно мельчает, затихает, почти умерев.

Уже больше недели все сидят по домам, зная: дождь сделает за них работу. Али специально приехал сюда в обеденный перерыв посмотреть на поля. В этом году он женится. Свадьбу сыграют на деньги, полученные от урожая капусты, пока только разворачивающей листья на полях. Если дождь не прекратится, то с гектара можно будет снять тонну капусты, а не шестьсот килограммов, как это бывает обычно.

***

У входа в управление сельского хозяйства дикая груша, увешанная мелкими плодами, собирает тяжелеющие капли. Начальник сельхозотдела сидит за столом своего кабинета, открытая дверь которого уводит в темные пустые коридоры. В прошлом году в Левашах посадили пять тысяч семьсот двадцать гектаров капусты, а в этом собираются снять урожай уже с шести тысяч ста восьми гектаров. Скоро потянутся сюда частники с отчетом — кто сколько посадил, кто сколько собрал. А управление передаст эти сведения в министерство сельского хозяйства — для статистики. Все семьи в Левашах занимаются капустой, ни одна не обойдет этот кабинет. Если дождь не прекратится, — начальник сельхозотдела поглядывает в окно — то этот год может стать даже лучше, чем прошлый.

— Чересчур даже лучше, — говорит начальник, постучав колпачком ручки о стол.

Много будет капусты. Из Левашей она разъедется по дагестанским и российским рынкам. Сочная, сладкая, хрустящая на зубах — местный сорт; не то что импортная — безвкусная и только с виду красивая. Начальник сельхозотдела и сам посадил ее на трех собственных гектарах.

Когда начальник сельхозотдела родился, а седые волосы на его крупной голове говорят о том, что было это давно, в Левашах уже сажали капусту. Вместе с родителями он отправлял ее в землю, поливал, ждал, когда начнут расти кочаны, пропалывал их, снова поливал, а потом убирал, срубая ножом созревшую капусту.

— Адская работа, — говорит он, — адская.

В девять лет он срубил ножом свой первый кочан. А некоторые в Левашах вырастают такими большими, что их спиливают пилой. Начальник сельхозотдела хорошо помнит этот первый кочан: как он надавил на него сверху, отломал лишние листья, а потом срубил ножом под корень. И хотя этот этап работы он называет адским, а следующий — перекидывание кочанов по цепочке от поля к «Камазу» — очень тяжелым, и длятся эти этапы две-три недели, чередуя ад и тяжесть, так как в день можно убрать только двадцать соток, начальник сельхозотдела приобщил своих детей и внуков к капусте, едва те встали на ноги. Поэтому детям в Левашах не говорят, что младенцев находят в капусте. Ведь раньше, чем их начнет интересовать вопрос «Откуда берутся дети?», они узнают, что сколько ни снимай с капусты листов, в ней прячется только кочерыжка.

— Капуста для нас — это выживание, — хрипло поясняет начальник. — Все, что вы увидите в селе — дома роскошные, машины, достаток, — все из капусты. Поэтому нету у нас в селе таких детей, которые говорят «Я не хочу капустой заниматься». И я, когда маленький был, так не говорил.

И все же Леваши, пожалуй, то самое место, в котором дети — из капусты: не будет урожая — не будет денег, не будет денег — не будет свадьбы, не будет свадьбы — не будет детей. Не будет дорогих машин. Не будет домов. А дома в Левашах — высокие. И чем больше посевная площадь под капусту у семьи, тем больше ее дом. И так будет продолжаться: дома будут богатеть, золотые украшения, — показатель достатка — прикрытые старинными платками, копиться в сундуках. Но при условии: не часто будут повторяться такие годы, каким оказался позапрошлый.

Многим семьям тогда пришлось спустить свой гниющий урожай в овраги. А урожай вышел хорошим. Только цену на него дали слабую. Сегодняшняя цена за килограмм капусты — шесть рублей. Начальник сельхозотдела специально заходит каждый день на местный рынок, чтобы узнать среднюю цену за кило. А вчера давали десять. Но вчера и покупателей на рынке было больше. Когда покупателя нет, цена падает. Как в позапрошлом году. Но в тот год не то что цена упала, а вообще никто не интересовался — существует на свете левашинская капуста или нет. А она была — гнила в хранилищах! Сочная, гладкая и тяжелая.

С каждым новым подгнившим листком на сердце начальника сельхозотдела становилось тяжелей. Оно и само уже весило с капусту, когда зимние дни начали подходить к концу, а покупатель так и не появился. У начальника сельхозотдела ломило в спине, ныло в ногах от одной только мысли, что час, в который придется принять решение — избавиться от капусты, неотвратим. И когда час все же настал и капуста, подпрыгивая на склонах, словно мяч, покатилась в овраги, а вместе с ней — весь великий сельский труд, начальник сельхозотдела чуть не заплакал. А вместе с ним чуть не заплакало все село. Сколько свадеб отложили на год из-за непроданной капусты! Сколько сватов не пришли в дом к невестам! Сколько дорогих платков от Louis Vuitton и Roberto Cavalli остались висеть в магазинах и не попали в чемоданы с приданым для невест.

— Даром пропал труд! Даром! — с горечью говорили сельчане, провожая взглядами скачущую в овраг капусту.

Многие, конечно, в те дни ранней весны от слез удержались, а вот местный агроном Гусейн был среди тех, кто заплакал. Горечь заполнила его рот, да такая, будто съел он кочерыжку невкусной импортной капусты, которой никогда и ни за что не сравниться с левашинской.

— Наша капуста — просто прелесть, — любит повторять агроном, целуя кончики пальцев. — Прелесть, какая сладкая она…

— Кислая, — поправляет его начальник сельхозотдела.

— Кисло-сладкая, — идет на компромисс агроном.

— А импортная только хранится долго, — добавляет начальник сельхозотдела.

— Вот и все ее преимущество, — подхватывает агроном. — И варится она плохо.

— И качество у нее не то.

— Не то.

Агроном присаживается за стол и разглядывает кактус, стоящий на тумбе рядом с начальником сельхозотдела.

— От погоды ничего не зависит, — многозначительно произносит агроном. — Капуста зависит от Бога. Сколько раз уже замечал: если сажаем в один год капусту и нам не везет, следующие годы везучими становятся. И реализуется полностью эта капуста, и дождь идет. Если в один год сильная засуха, то в другие Бог хорошие дожди дает. Но еще сколько раз замечал: если в один год дождь идет, то все равно капуста хуже реализуется, чем в тот год, когда засуха.

— Потому что когда засуха, капусты меньше, — замечает начальник сельхозотдела. — Из-за этого, наверное.

— Все равно странно получается — дождь Бог дает, а реализовать капусту как следует не дает. Зачем тогда дождь дает?

— Реализация — это уже непредсказуемая вещь.

— Мы же не знаем, что у Бога на уме.

— Человек полагает, а Бог располагает. Бог знает, что завезут импортное, и дает засуху. Бог знает, что будут санкции европейские, и дает дождь, чтобы больше капусты своей было.

— А реализовать все равно не всегда дает! Когда в России навалом капусты — голландской или польской, нам приходится спускать свой труд в овраг.

— Значит, так суждено. Может, Бог злой был на нас. Может, кто-то в селе какой-нибудь грех большой совершил в тот год, когда мы выкинули эту капусту… Но, скорее всего, нету у Бога таких замыслов — нас наказать, — заканчивает мысль начальник сельхозотдела.

***

Агроному везет: когда он выходит из управления, очередной приступ дождя прекращается, и тяжелыми каплями агронома одаривают только деревья. Особенно дикая груша — c нее он срывает пару мелких плодов.

Нечасто земля Левашей промокает вот так — до основания. Засуха тут привычней. Тогда речка мелеет, отдав воду солнцу и полям, а из села тянется вереница «Камазов» — несколько сотен машин — за водой в соседнее село, расположенное в тридцати километрах отсюда. Те, у кого нет «Камаза», обращаются с просьбой к соседям — поделиться водой. Вот поэтому в тех семьях, где девушки на выданье, ценятся женихи, у которых уже есть свой «Камаз». В засуху жених с «Камазом» найдет способ раздобыть воду, а когда урожай будет собран, ему не придется нанимать машину для доставки капусты на рынки. Он заработает больше денег, чем тот, у кого «Камаза» нет, и золото в сундуках будет преумножаться, переходя по наследству сыновьям, не покидая род и становясь символом достатка, добытого из капусты.

Дойдя до асфальтированной части дороги, агроном Гусейн поворачивается на каблуках, очищая их от налипшей грязи. Показывается дворец культуры — здание, какое не постеснялось бы вырасти и на центральных улицах Махачкалы. Затем агроном проходит мечеть. Ее арки, каменные колонны и круглый металлический купол отражаются в обширных лужах. Небо так низко сидит над мечетью, что одевает минареты в тучи, как в серые шали. И кажется: запоет вдруг азанщик, и тучи, отскочив от усилителей звука, кубарем покатятся по небу прочь, как в овраг капуста.

Агроном сворачивает на дорожку, отгороженную от большого села стеной из речных камней. Он направляется в гости к старшему брату. Из кладки большими пучками торчит прижившаяся на камнях трава. Снова начинается дождь. По подсчетам агронома, хороший урожай лишь на тридцать процентов зависит от почвы и климата, а на семьдесят — от труда человека. Ему ли, агроному, не знать: если почву в Левашах хорошенько не удобрять, капуста на ней не вырастет. Так что, по наблюдениям агронома, Бог располагает только в части сбыта урожая. А засуху и паразитов человек научился побеждать сам — неимоверным трудом, от которого ломит в пояснице, отнимаются руки, а в глазах, даже когда их закрываешь для сна, зелеными мячиками мельтешит капуста.

Кое-где в кладку, мимо которой шествует теперь агроном, замурованы автомобильные покрышки, обеспечивающие дренаж. Гусейн останавливается возле большого курятника. За металлический сеткой куры и черный петух клюют арбузную корку. Дальше начинается теплица, а за ней, наконец, появляется дом. Из него навстречу агроному выходят старик со старухой. Старший брат Гусейна Джалил — тоже агроном, всю жизнь он занимался тем, что защищал капусту от паразитов.

— Русский народ любит капусту, — говорит старый Джалил, попивая чай. Рядом с ним за столом маленькая внучка. — А к нам ее привезли много лет назад, я уже не помню когда. Капуста привыкла к нашей земле, приспособилась и стала левашинской, появились местные сорта. Они долго хранятся.

Огородом дед начал заниматься поздно. Сначала отслужил в армии. Вернулся и сразу обратил внимание на соседку. Тогда он полагал так: продаст урожай и на полученные деньги отремонтирует дом, отложит денег и на свадьбу и сразу пошлет сватов к соседям. Очень приятно за работой в поле было ему мечтать о свадьбе и гадать, какой из старинных платков мать вынет из сундука и передаст в подарок его невесте. И чем быстрее сыграют свадьбу, тем быстрее платок вернется в дом — ляжет в тот же сундук в ожидании сватовства невесты для будущего сына Джалила и соседки. Платок не станет приданым будущей дочки, ведь тогда он навсегда уйдет в чужой сундук, в чужой дом. А наследство здесь передается только по мужской линии.

Так какой же платок достанет из сундука мать? Какое платье присмотрит на базаре для невесты? Какое кольцо? На все это нужны деньги, и их даст урожай. Впрочем, о чем бы ни мечтал Джалил, Бог распорядился по-своему: сбыть урожай в тот год не удалось, дом остался без ремонта, а к соседке посватался более удачный сельчанин. Соседка ответила согласием.

Только через несколько лет Джалил отремонтировал дом и женился на другой девушке. Превратившаяся за долгие годы работы на капустных полях в старуху, она сидит сейчас рядом с ним, подливая в его пустеющий стакан чай. Закидывая за спину то один конец платка, то другой. Долгие годы она работала с мужем, наравне с ним рубила капусту. Ей не на что жаловаться: ее мать работала тяжелей — ходила в соседнее село с мешком льна на спине к мельнице, там смалывала лен в урбеч и возвращалась с ним в село. Джалил не знает, было ли ему когда-нибудь жалко жену, но он хорошо помнит соседку. Но разве не говорят «все что ни делается, к лучшему»? Может, соседка была бы плохой женой. Может, рука у нее была бы тяжелой, и капуста, посаженая ею, не росла бы. А может, на свет просто должна была появиться девочка, сидящая сейчас рядом с дедом. На ее бабушке Джалил женился как раз в тот год, когда ему выгодно удалось продать капусту.

***

Белая «Приора» медленно проезжает мимо магазинных рядов. Это центральная улица села. Тут, в Левашах, сватовство обходится примерно в триста пятьдесят тысяч рублей.

В магазинах, которые сейчас отражаются в стеклах «Приоры», родственницы жениха покупают приданое для невесты. На вешалках аккуратно висят, доставая подолами до пола, платья российских дизайнеров — «дорогие и брендовые», ведь невестам не принято покупать дешевое. Если невесте не нравится купленное ей платье, она может прийти с ним в тот же магазин и обменять на другое. Но некоторые родственники сразу берут невесту с собой. Тут ей показывают вещь, а она говорит «да» или «нет».

В один из этих магазинов скоро наведается за платком мать Али — едва только уйдет по хорошей цене на рынке капуста, что зреет сейчас и пьет дождевую воду на земельном участке семьи. Проведя рукой по платкам, тяжело свисающим с вешалок, она выберет Louis Vuitton или Roberto Cavalli. Старинный платок из сундука доставать не будет. В последние годы обычаи в селе поменялись — слишком дорого стоят платки эпохи царя Николая. Их рыночная цена достигает четырехсот тысяч рублей. Их перестали относить в дом невесте. Все равно рано или поздно они достанутся ей. Каждый из этих магазинов хотя бы раз в неделю продает брендовый платок.

«Приора» сворачивает. Показывается семиэтажка — ее строят для тех, кто приезжает наниматься на работу в село. Для того чтобы сыграть свадьбу, нужен миллион рублей. Остановив машину, Али выходит на дорогу и второй раз за день смотрит с пригорка на синеющие в тумане головки капусты. Дождь пока не такой сильный, под ним еще можно стоять. Вот Али и стоит, заложив руки в карманы кожаной куртки. Первую капусту он срубил ножом, когда ему было семь лет. Отец рано начал брать его с собой на поля.

Али знает: городские презирают сельских парней, брезгуют физическим трудом. Ждут, пока им родители соберут денег на свадьбу. А в селе молодежь живет по-другому — понимая, что лишь на огороде можно заработать честным путем. Уже в первый год с него можно снять полмиллиона рублей.

— Иншалла (даст бог. — Ред.), будет хороший урожай, — говорит, стоя под крепчающим дождем, Али. — Иншалла, все деньги от урожая на свадьбу потратим, — добавляет он, глядя вниз на капусту.

Так, наверное, и правильно — сообщать свои пожелания капусте. Ведь если теория агронома Гусейна верна, то Бог в Левашах разговаривает с человеком через капусту, выбрав ее инструментом для наказания или вознаграждения. И в таком случае почему бы и человеку не поговорить через капусту с Богом?

Али с детства понял: тем, у кого больше земли, капуста позволяет по максимуму поднять свой статус. Построить дом выше, чем у соседа. А если сосед возведет себе четыре этажа, то в будущем году можно углубить свой дом подвалом и гордиться тем, что у тебя дом — теперь пятиэтажный. Если же сосед положит во дворе асфальт, то на следующий год можно покрыть свой двор плиткой. Если соседка понесет будущей невестке платок Roberto Cavalli за пятнадцать тысяч рублей, то можно своей невесте отнести платок за двадцать тысяч от Louis Vuitton. Да, что ни говори, а до больших высот можно повысить свой статус через капусту, но и капусте придется отплатить — тяжелым трудом. А когда с детства трудишься, то как тут не понять, что засуха, слабая цена и сгнившая капуста — прямой замысел Бога. Человек, спуская свой труд в овраг, становится лучше — потому что смиряется. А Богу смиренные нравятся. Так что уже на следующий год он может за смирение вознаградить. Например, дождем. Или свадьбой.

Посмотрев вверх на тяжелеющие тучи, Али возвращается к «Приоре». В следующем году он женится, иншалла. Нужно только хорошо продать капусту, и тогда дело останется за малым — надо будет найти невесту.