Бусина желаний

Репетиция ансамбля «Къона» началась незаметно. Музыканты выкладывали на деревянный стол посреди мастерской куски вареной баранины, ставили бутыли с традиционным осетинским пивом, и вдруг то один, то другой начинал вытягивать долгую ноту. Пиво разливалось по кружкам, а ноты соединялись в аккорды, из которых постепенно рождалась мелодия. И вот современная девушка, только что ловко управлявшая автомобилем, взяла старинную арфу. Перебирая струны наманикюренными пальцами, она пела, что выйдет замуж за того, кто подарит ей бусину желаний. Одни осетины верят, что волшебная бусина падает с неба, другие — что ее можно найти во рту змеи. Но все согласны, что она приносит или большую радость, или большое горе. А главное, если ее увидит посторонний, волшебство тут же заканчивается, и хозяину грозит страшная беда. Кто знает, может, такие бусины до сих пор хранятся в запертых сундуках, и ночами, когда город спит, владельцы достают их, чтобы искупать в молоке и загадать желание.

Девушка смолкла, но уже остальные музыканты доставали свои инструменты — такие же, что когда-то звучали на пирах древних осетин и воспевались в нартском эпосе. Насмешливо сипела волынка, подыгрывая непристойной песенке, ее в деревнях исполняли под окнами молодоженов. Осетинские скрипки нежно выводили мелодии, уходящие корнями в необозримую глубь веков. Со временем прежние герои забывались, старый текст сменялся новым, но мотив оставался прежним — от эпохи сказочных преданий до нынешних ребят, для которых нет ничего современнее, чем древние традиции их народа.

Осетинская скрипка чувствует мир

— Каждый наш инструмент — это отдельная история, — увлеченно рассказывает Таму Берозти, один из создателей ансамбля. Он еще очень молод, но щеголяет густой окладистой бородой, как у горцев на картинах XIX века. — Однажды мне сказали, что в Дигорском ущелье живет восьмидесятитрехлетний старик, который играет на свирели уадындз. Мы немедленно отправились к нему. Музыкант нас принял, усадил кушать, но, когда мы сказали, зачем приехали, очень удивился. Старик был уверен, что в горах на этом инструменте играют все кому не лень. Он не знал, что другие музыканты, его ровесники, уже умерли. Этот дед научил нас правильно играть на осетинском уадындзе — совсем не так, как используют свои свирели адыги или башкиры, — и через три месяца тоже ушел. Сейчас на наших концертах звучит свирель, которую он нам подарил. Она металлическая, и это не ошибка. Даже в нартском эпосе присутствует золотой уадындз, подаренный людям покровителем охотников Афсати. К тому же еще во время русско-турецкой войны отдыхающие осетинские солдаты играли на дулах своих ружей. Другую такую свирель мы бы, конечно, нашли, но способ звукоизвлечения без старика был бы утрачен. Никогда осетины свои музыкальные инструменты не берегли. В XIX веке горцы ездили на заработки в Америку — даже сейчас некоторые старики помнят, что, когда они были маленькими, на совете старейшин деды играли в покер и говорили между собой по-английски. Из Штатов они привозили настоящие скрипки, а родные фандыры выбрасывали. Никто не думал, что они пропадут навсегда.

Арфа дыуадастанон-фандыр в нашем ансамбле — копия той, которую нашли в Причерноморье немецкие археологи. Мы только поставили современные колки. Головы животных по краям инструмента — это охотничьи тотемы. А цвет у нее уродливый потому, что мастер на свою пенсию не мог купить дорогой лак. Вот и покрыл дерево половой краской, чтобы не портилось.

Другой инструмент, кисын-фандыр, в переводе означает скрипку из конского хвоста. Он очень чувствительный. Однажды мы повезли его на концерт в Кисловодск в салоне машины, забыв хорошенько закутать. Казалось бы, расстояние небольшое, но он отказался играть.

Есть легенды и о разных мелодиях. Одна из них, к примеру, не меняется от самых северных селений до Южной Осетии. Другой подобной не сыщешь. Рассказывают, что у некоего князя были три дочери. Настал их черед выходить замуж. Сперва сватались к старшей, она не согласилась. Потом отвергла жениха и средняя. Младшей суженый приглянулся, но она тоже ответила отказом, чтобы не огорчать старших сестер. Тогда отец разозлился, запер их в башне и сказал: пока хоть одна из вас не скажет «да», вы на свободу не выйдете. Каждый день они пели хором эту грустную песню, и все, кто проходил мимо башни, подхватывали ее. Вскоре сестры, обнявшись, умерли, но мелодия навеки ушла в народ.

Обитель тихого патриотизма

Вдоль стен мастерской висят заготовки для новых инструментов — музыкантам придется изрядно потрудиться, прежде чем они зазвучат на концертах. Зато играть на фандырах, целиком сделанных собственными руками, гораздо приятнее. Возле самого потолка стоят рядом два портрета. На первом изображен народный герой Бега Кочиев, когда-то оборонявшийся в башне своего клана с тридцатью родственниками против полутора тысяч казаков. На втором — мастер Сослан, без которого «Къона» едва ли появилась бы на свет.

— Большинство участников нашей группы закончили Владикавказское училище искусств, — продолжает Таму свой рассказ. — Я — по вокалу, они — дирижерско-хоровое. На старших курсах я играл русский рок. Однажды приятель завел меня в старую мастерскую. Там сидел одинокий мужичок и вырезал ритуальную чашу. Звали его Сослан Моураов. Потом выяснилось, что он мастерил еще и народные осетинские инструменты. Штудировал книгу «Музыкальная культура осетин» композитора Феликса Алборова, стариков расспрашивал, классические инструменты изучал, чтобы правильно соотношения подобрать… Понравилось мне у него. Стал приходить после учебы, смотреть на его работу и слушать сказки, предания или просто рассуждения о жизни. Особенно поражало его глубокое знание языка. Он знал даже те слова, которых нет в словарях, писал на осетинском стихи и замечательно разбирался в поэзии. Мастер Сослан говорил: если не будешь крепко стоять на плечах предков, то никогда не станешь выше. Я рассказал о нем в училище, и ко мне стали присоединяться друзья. Постепенно мы тоже начали восстанавливать инструменты и задумали создать ансамбль старинных осетинских мелодий. Объявили маленький конкурс среди друзей, и победителем стало название «Къона». По-осетински это слово означает очаг, но звучит куда скромнее, чем его русский перевод. Мамы даже кличут «къонами» маленьких детей. Поначалу слушатели недоумевали, но мы росли, и со временем изменилось отношение не только к нам, но и к самому слову.

Вскоре на нас вышел эксперт по Кавказу Дима Лемешев: он искал в Осетии ансамбль аутентичной музыки. С его помощью мы дали наш первый концерт — в Москве. Потом по Youtube распространились видеозаписи. Сейчас нам их смотреть неприятно — мы играли плохо и не совсем аутентично, но с того времени нас стали узнавать, следить за нашим творчеством. Это подстегивало. Новый этап начался, когда Осетию посетил режиссер-документалист Винсент Мун, работавший с R.E.M. и Томом Джонсом. Ему здесь так понравилось, что он остался на четыре дня. Мы повезли Винсента в горы, с барашком, как полагается. Взяли на два больших языческих праздника — Таранджелоз и Мыкалгабырта.

Когда умер Нарт Батрадз, бог уронил три слезы, и на этих местах жрецы построили святилища. Раз в год туда съезжаются язычники со всей Осетии. Кто-то привозит оттуда камень и устраивает те же обряды у себя. В третье святилище, Реком, мы на праздник не попали, но Винсенту хватило, ему понравилось все: церемонии, местное пиво, арака. В свою очередь, он рассказывал о других народах и показывал свои работы о музыкантах разных стран. После общения с ним мы решили впредь ничего не делать на потребу слушателям. Раньше мастерили инструменты из дерева, сейчас перешли на ткани животного происхождения — козья и бычья кожа, конский волос, жилы, мочевой пузырь, кишки. Звук стал совсем другим.

У наших предков в горах не было консерваторий, но тем не менее они оставили богатейшую культуру. Их музыкальной школой был Ныхас — место общих собраний, где осетины принимали важные решения, пели и рассказывали предания. Молодые люди с детства слушали старших, а потом занимали их место. Так «Къона» продолжила дело нашего учителя Сослана Моураова, умершего в апреле прошлого года. Сейчас мы сами пытаемся учить тех, кто помладше. Благо, интерес к осетинской культуре не убывает.

Увлечение историей своего народа — явление массовое. У кого-то оно переходит в ура-патриотизм, у других — в нечто серьезное, полезное для общества. Большинство молодых ребят считают себя патриотами. При этом самые буйные крикуны зачастую плохо знают родной язык, а те, кто действительно изучает свою культуру, как правило, здравомыслящие люди, уважающие соседние народы. Таких много, но они не собираются в толпы, не орут на площадях и редко ввязываются в интернет-споры. Поэтому о них мало знают. Я тоже прошел через ура-патриотизм. Когда воспитываешься в русском городе Владикавказе и вдруг окунаешься в родную культуру, поначалу это шокирует. Можно впасть в крайности: в какой-то момент кажется, что все на свете имеет осетинские корни. Но ты продолжаешь учиться, и со временем это проходит.

Сейчас самобытность нашего народа под угрозой. Если не вмешается руководство республики, в ближайшем будущем мы превратимся в русских кавказцев. Обычно я против любого фанатизма, но в отношении языка он бы не помешал. «Къона», в свою очередь, пытается сберечь музыкальную культуру Осетии. Раньше мы мечтали перевоспитать всю республику, но потом осознали, что это невозможно. Теперь просто хотим передать эту нить кому-то другому.

Бусина где-то здесь

После концерта едем с музыкантами в бывшую мастерскую Сослана Моураова. Она находится в самом центре Владикавказа.

Там, где в одиночестве трудился старый мастер, теперь по вечерам общается молодежь. Ребята съезжаются сюда со всего города смотреть и обсуждать хорошие фильмы, находить новых друзей и сообща расписывать волшебную комнату. В ней по ночам светит огненная звезда: если встать прямо под ней, кажется, что протуберанцы оживают. В стене за старым пальто спрятан крохотный Санкт-Петербург с собственным тусклым солнышком. Девушки оставляют на стенах отпечатки смазанных светящейся краской губ, и, когда гаснет свет, лиц не видно, порхают только смеющиеся рты. А в самом центре комнаты сияет огромный разноцветный портал в другое измерение.

Для каждого времени — свое волшебство. Главное — чтобы их цепочка не прерывалась. И я бы совсем не удивился, обнаружив среди вороха дисков, книг и тюбиков с красками крохотный сундучок с бусиной, исполнившей последнее желание мастера Сослана.