Лезгинка похожа на сам Кавказ. Все о ней слышали, многие мнят себя знатоками, а присмотришься — ускользает, оборачивается скопищем небылиц. То, что казалось старым как мир, было придумано недавно, а современные байки подчас основаны на правде.
Парадоксы начинаются с самого названия «лезгинка». Его придумали в первой половине XIX века русские, служившие на Кавказе. Так они окрестили множество местных танцев — с разными стилями и названиями. Просто их видели в Дагестане, а дагестанцев тогда всех без разбора называли лезгинами. Ирония судьбы в том, что настоящие лезгины — народ, живущий на юге республики, — предпочитали совсем другие танцы, больше похожие на азербайджанские пляски или русский хоровод. Лезгинку они называли «авар кавха» — «танец аварского старосты».
Знающие люди легко определяют, какому народу принадлежит лезгинка, — по четким, стремительным движениям чеченцев и плавной манере табасаранцев, распростертым рукам даргинок или поднятым к голове — у кумычек. Проще всего различить танцы южного и западного Дагестана. В первых больше свободы, во вторых главенствуют осанка и собранность. В горах движения резче, на равнине — плавней. Балетмейстер Федор Лопухов объяснял это тем, что шаг горца короче. На крошечном годекане развернуться негде, вот и приходится компенсировать недостаток места выразительностью жестов.
Многие представляют лезгинку преимущественно как парный танец. Мужчина в черкеске парит, подражая горному орлу, а девушка в длинном платье плавно ускользает, словно лебедушка. В действительности танцевали в основном раздельно — особенно во времена имама Шамиля, наказывавшего музыкантов и запрещавшего парные танцы. Зато мужская лезгинка в ту пору оттачивалась до совершенства, нередко становясь состязанием в силе и выносливости. До сих пор агулы и рутульцы вызывают друг друга на «танцевальный батл» под азартные хлопки друзей.
— В танцах изображали оружие, явления природы, работу и охоту, но только не орлов и лебедей, — опровергает известный миф сотрудница Дагестанского научного центра РАН Алла Умаханова, бывшая балерина Мариинского театра, посвятившая жизнь изучению хореографического искусства Кавказа. — Разве что у девушек Южного Дагестана был «лебединый танец», совсем не похожий на лезгинку.
Из животных танцующие дагестанцы подражали, как правило, ослам и козлам. От последних, по мнению некоторых исследователей, грузинская и кумыкская мужская лезгинка унаследовали танец на носках — след древних мистерий, когда плясуны делали вид, что у них есть копыта.
Танцы кавказских девушек далеко не везде были смирными. Путешественник, побывавший в конце XIX века в Осетии, вспоминает: «Женщины танцуют гораздо бравурнее мужчин. В их движениях, в особенности в движениях рук, больше смелости и энергии, и смотрит женщина (собственно, девушка, потому что женщина не танцует) во время танца отважней, как побеждающая, а не побеждаемая…» Платья горянок часто заканчивались чуть пониже колена и не скрывали ножки в шароварах. Дагестанки перебирали ими с ловкостью, которой позавидует иная профессиональная танцовщица. У многих народов уйти с круга раньше партнерши было неприлично, и порой девушки сознательно доводили парней до изнеможения.
В окрестностях Шатоя чеченки в белых рубашках с палками в руках плясали ночами, пугая людей в подражание демонице Алмасты. До сих пор в некоторых горных районах движения девушек далеки от плавных и кротких, а в лакском танце кьиссу женщина ведет мужчину.
Бывало, лезгинка превращалась в своеобразный мужской стриптиз. Помощник военного начальника Среднего Дагестана Павел-Платон Пржецлавский описывает шутливый танец местных кавалеристов, которые делали круг маршем, повторяя движения за первым в строю. Тот постепенно снимал сперва оружие, а затем и одежду до рубашки. Женщины отворачивались, но подглядывали украдкой, удивленно приговаривая: «Тоба! Тоба!» («Чур меня!»)
Полярный исследователь Фритьоф Нансен, гостивший в ауле Тарки, увидел в лезгинке привет с далекой родины: «Мужчина в кавказской форме, в шапке из овечьей шкуры, вращался некоторое время короткими ритмичными шагами, вытянув руки в обе стороны. Потом он приглашал из круга зрителей партнершу. Она семенила перед ним с серьезным видом, со слегка опущенной головой и кокетливой стыдливостью, мужчина следовал за ней, пританцовывая, а девушка „увиливала“ от него. Танец изображает домогательство мужчины. Движения целомудренны и без всякой дикости. Оба танцора, каждый по-своему, обаятельны: у него мужская сила, у нее — стыдливая женственность. Ноги двигались легко и живо, как барабанные палочки, в такт музыке, тело при этом оставалось спокойным. Сходство с норвежскими быстрыми танцами налицо. У мужчины та же энергичная гибкость, у девушки — грациозность и нежность. Только ритм и движения ног иные. Кроме того, в лезгинке мужчина не обнимает партнершу. На востоке близкий публичный контакт двух полов невозможен».
Этот запрет, как и всякие ограничения, будил изобретательность. Чеченцы рассказывают, что в старину парень, желавший понравиться девушке, приближался к ней в танце вплотную и перекидывал папаху из руки в руку за спиной избранницы. Но стоило случайно коснуться партнерши, и его убивали оскорбленные родственники девушки. Так юноша показывал, что готов рискнуть за красавицу жизнью. Существовал ли такой обычай в действительности, сложно судить, но чеченцы, аварцы и кумыки действительно порой обхватывали партнершу, не касаясь ее. А если девушка сама проводила рукой над головой парня, будто сбивая с него шапку, это считалось оскорблением и грозило тяжкими последствиями.
Впрочем, чтобы присмотреться к избраннице, необязательно было танцевать с ней самому.
— Парень зовет понравившуюся девушку только на завершающий танец, — рассказывает работница грозненской филармонии. — Друзья по очереди выводят ее в круг, а он наблюдает. Чем больше чеченку приглашают, тем лучше для нее: значит, она нравится. В лезгинке виден характер человека. Как ни сдерживайся, обязательно раскроешься и покажешь, насколько ты мягкая и скромная. Поэтому на девушке не женились, не увидев ее в танце. В молодости меня часто одергивали — я гордо вскидывала голову и двигалась так быстро, что мужчины угнаться не могли. Бывало, начинала скромно, но потом меня все равно уносило.
В лезгинке немало правил, подчас незаметных постороннему наблюдателю. У каждого народа они свои. Иногда порядок выхода пар контролируют распорядители. Во многих селах сохранился старинный обычай приглашать на круг с помощью предмета — палочки или цветка. В Бежте прекрасная горянка вручила мне конфетный фантик — и это был замечательный танец. Когда он завершился, я отдал смятую обертку другой девушке, продолжив своеобразную эстафету.
Нередко за танец положено платить. Иногда деньги дают распорядителю, но чаще, особенно в Южном Дагестане, девушка кружится с купюрами в руках. Танцующую невесту осыпают деньгами и могут прилепить тысячную прямо на лоб.
Если танцуют старики, молодежь почтительно стоит. Часто юноша галантно приглашает на танец старушку, а 30-летняя красавица кружится в лезгинке с шестилетним мальчишкой. А уж когда танцплощадку занимают дети, стащить их оттуда непросто.
Несмотря на отсутствие физического контакта, лезгинка бывает слаженной и страстной, словно танго. Девушка скромно смотрит на уровень газырей, и парень указывает ей, куда двигаться, положением рук. А иногда джигит даже в паре с партнершей больше работает на публику, превращая танец в буйную шутку или демонстрацию удали.
Такие вызывающе маскулинные танцы нравятся далеко не всем. Сознавая это, Рамзан Кадыров запретил чеченцам лезгинку в центре Грозного и в общественных местах за пределами республики. В то же время многие настроены благодушно:
— Раздражает лезгинка в Москве? Приезжайте сюда, станцуйте на махачкалинской площади калинку-малинку. Или гопак, — приглашает скульптор Сабир Гейбатов. — Когда-то ведь легализировали возмущавшую многих рок-культуру. Я тогда в Питере был, помню «Сайгон». Субкультура кавказской молодежи — тоже интересная стихия.
Можно сколько угодно спорить об уместности городской лезгинки за пределами Кавказа, но ее академическую версию любят во всем мире. Еще в пушкинские времена горский танец облекся в покровы романтизма и элегантно вступил в высший свет. Лезгинку танцуют персонажи «Руслана и Людмилы» Михаила Глинки и «Демона» Антона Рубинштейна (где она похожа на кавказский танец не больше, чем бобры из средневековых бестиариев на реальных бобров). После революции пришла эпоха танцевальных ансамблей. Их расцвет наступил в середине XX века — благодаря стараниям хореографов. Мало кто готов подолгу смотреть на простую сельскую пляску. Чтобы сделать ее зрелищной, специалисты убирали повторы, упорядочивали движения и даже заимствовали элементы из других танцев. Лезгинка расширяла свои границы — до сих пор в Азербайджане популярен танец гайтагы, перенятый в 1930 годы у кайтагцев.
В 1958 году хореограф Танхо Израилов, 18 лет проработавший ассистентом у великого Игоря Моисеева, основал в Махачкале ансамбль «Лезгинка», застолбив популярное название за Дагестаном. По легенде, впоследствии грузины предлагали за «торговую марку» чемоданы денег, но отдать ее, конечно, никто не согласился. Сам Танхо был горским евреем, из-за чего антисемиты и поныне распространяют слухи, будто лезгинку придумали масоны для растления кавказцев.
Хореографы путешествовали по селам, собирая малоизученные танцы. Наиболее известен Джамалутдин Муслимов — «человек-птица», знаменитый чудак, который продал дом и приданое жены ради покупки танцевальных костюмов. Этот собиратель фольклора сам стал фольклорным персонажем. В горах до сих пор вспоминают, как он приезжал в глухие аулы и заставлял стариков танцевать, чтобы узнать почти утраченные движения. В посвященном ему фильме этот щуплый усатый дед, подвижный как мальчик, прыгает в масках и скачет на игрушечном коне.
Но даже лучший балетмейстер бессилен без достойных артистов. Их в «Лезгинку» до сих пор подбирают как гренадеров — помимо способностей, важны рост и фигура. Вредные привычки недопустимы: курильщик может потерять сознание прямо на сцене. Ведь труд профессионального танцора не легче, чем у шахтера в забое.
— Век артиста тяжел и короток. Двадцать, в лучшем случае двадцать пять лет, — сокрушается художественный руководитель ансамбля Зулумхан Хангереев. — Каждый день пять часов прыгаешь. На коленях накладки, но все равно суставы страдают. Отдышаться толком некогда. Две-три минуты на переодевание — и новый танец. Люди думают: танцуешь, кайфуешь, деньги получаешь, весь мир видел. Завидуют гастролям. Мы в Австралии дали за три месяца сто десять концертов. Спозаранку грузишься в автобус — и километров пятьсот до следующего города. Там перед выступлением, если успевали, сами еду готовили. А если нет, чай, разминка, подготовка — и на сцену. В 11 вечера селимся в мотеле, в 5 утра — снова в путь. Когда я закончил танцевать, у меня были проблемы и с ногами, и с позвоночником. Кто не предан профессии, не выдерживает и уходит. Остаются лишь влюбленные в искусство.
Перед ансамблем стояла сложная задача — выбрать ярчайшие элементы танцев народов Дагестана, но сохранить взаимосвязь между ними, чтобы лезгинка не превращалась в набор трюков. Самые успешные танцы казались изначально народными и уходили со сцены в народ. А вот эксперименты со злободневными сюжетами часто заканчивались провалом. И немудрено: трудно представить красивый танец, посвященный кукурузоводам или охране складов.
Любое новшество вызывало противоречивую реакцию. Одни критики ругали «Лезгинку» за склонность к цирковым эффектам, другие возражали, что цирковое искусство пронизывает всю культуру дагестанцев, обожающих ряженых и канатных плясунов. Газета «Ле Паризьен» восторженно писала о «прыжках и неправдоподобных вращениях, которые исполняются в ошеломляющих позициях». В то же время английский этнограф Роберт Ченсинер критиковал преувеличение и без того блестящих движений и форсирование темпа, нарушавшее традиционный ритм. Именитым ансамблям он предпочитал выступления детских коллективов.
Но строже всего родной танец оценивают сами дагестанцы. Дотошные махачкалинские зрители ревностно всматриваются в мельчайшие детали костюма и спорят до хрипоты, уместно ли танцевать в бурках из бархата, а не из традиционного войлока. Поэтому Зулумхан Хангереев признается, что тяжелее всего ему давать концерты на родине. Зато если там новый танец принимают, значит, он в любой стране пойдет на ура.
Игорь Моисеев говорил, что танец — автопортрет народа. Неудивительно, что многочисленные кавказские лезгинки повторили судьбу своих наций. После веков изолированной жизни в горах они спустились на равнину, зачастили в банкетные залы и смешались между собой. Одни освоились в городском ритме, другие получили блестящее образование и ушли в академизм, заплатив за это отрывом от корней. И все равно на сельских праздниках гремят свои, родные танцы, и вручаются фантики, и запрет на прикосновения лишь разжигает страсть. Ничего, что на смену зурне пришли синтезаторы, а то и «умца-умца» из багажника «Приоры». Не беда, что гуляния в аулах все больше похожи на дискотеку и даже почтенные старейшины не брезгуют «медляками». Оставим неизменное кунсткамерам. Все живое развивается, и сейчас, в XXI веке, лезгинка продолжает жить. Ведь пока нация сознает себя, она выражает это в движении.