Под рукой у Евгении Михайловны всегда радиоприемник, настроенный на новости, и стакан целебного красногорского нарзана, который заботливо прямо из источника регулярно привозит ей внук. Нехарактерным для Черкесска говором она ведет рассказ о своей долгой жизни, и XX век встает перед нами во всех своих страшных и простых подробностях.
Голодное детство
— Родилась я в Базарном Карабулаке в Саратовской области. Отец всю жизнь проработал, совсем неграмотным был, расписаться не умел. Мать умерла от чахотки, когда мне был год. Через год отец на другой женился. Меня вырастила бабушка. Как взяла меня у матери на руки, так все детство я с нею.
Фото: Арсен Алабердов
В 1934 году мы жили в Сталинграде. Был страшный голод, люди прям на улице падали. У нас корова была, но молоко мы сдавали. Сдать нужно было «норму», а себе — что останется. И на каждую курицу тоже «норма» была, сколько должна снести яиц. Себе редко что оставалось. От Сталинграда недалеко горчицу выращивали. Вот от этой горчицы шелуху привозили, корове давали, и мы ели. Шелуха, мука какая-нибудь, редко отруби — и делали лепешки, ими мы и питались.
Мачеха моя была дворянка. У нее приданое хорошее было — иконы большие, деревянные, отделанные серебром. Она это серебро с икон снимала и в специальном магазине — торгсине — обменивала на муку. Так год прожили. На второй год с икон уже нечего было снять.
Откуда на мусульманском кладбище крест
— Сестра отца жила в Казани. Она нам написала письмо: «Приезжайте! Здесь гороха полно, гороховая мука, и хлеба немного можно найти». Мы поехали. Взяли с собой только два сундука с вещами, стол, четыре стула и поехали по Волге на пароходе до Казани. Сняли на окраине домик. Рядом школа, а вокруг поля. Я в 4 классе была. Все ученики копали землю, огороды сажали. Турнепс выращивали. Как морковка, только желтый.
А потом мы все заболели тифом. Нас мать в больницу не отдала, скрыла и сама лечила. Мы выздоровели. А бабушку забрали. Долго лечили и никак не выписывали. Отец рассердился и пошел забрал ее. Вызвали врача, он выписал лекарство и сказал, что поправится. Бабушка же сказала: «Я через три дня умру». И правда… Похоронили мы ее на татарском кладбище, что поближе было. Около забора могилка ее была и крест. Я сейчас радио слушаю, а там вопрос задают: «Откуда на мусульманском кладбище крест?» Может, это бабушкин как раз сохранился? Его тетки муж сделал, он плотник хороший был, и дерево добротное. Красивый получился. Мы на следующий год, когда Волга тронулась, обратно в Сталинград возвращались, заехали на кладбище попрощаться. До сих пор перед глазами этот крест стоит.
Все ушли на фронт
— В 5 классе я опять в Сталинграде училась. Отец работал мастером на кожевенном заводе. В это время кулачить начали. Село почти все выехало. И нам пришлось уезжать. Сначала жили в Сызрани, потом — в Ульяновске, в Хвалынске. Брата мачехи, он мельницу держал, раскулачили и сослали в Среднюю Азию, в Ташкент. Он прислал письмо, пригласил нас. Мы приехали, посмотрели, а там всего полно. Фрукты, овощи даром. Пойдешь дыни покупать, каждый дает пробовать. Пока пройдешь — наелся вдоволь.
Купили в Ташкенте дом с одной комнатой, пристроили вторую. Десятый класс окончила, как раз выпускной вечер у нас был прощальный, и война началась. Всех ребят сразу стали забирать. Каждый день мы мальчишек провожали — кого с вокзала, кого с военкомата. Все ушли на фронт. Из 17 мальчишек вернулись трое. Все там полегли. Война внезапно началась, они винтовку в руках не держали толком. В первом же бою и погибали.
Мы жили около медицинского института. После школы пошла туда поступать. Взяли нас без экзаменов — война. Но учили на совесть. Профессор был, анатомию преподавал, подбрасывал кость, а мы на лету должны были ее определить и назвать на латыни. Шесть часов в институте, потом шесть часов на военном заводе. Делали мины для фронта. А в сентябре всех студентов отправляли на хлопок и свеклу. В колхозе поля огромные, вода в арыках. Зимой в сараях скотину держали, а летом подмажут, подбелят, солому на пол кинут — и нас заселяют.
Карачаевская невестка
— Последний курс я училась во Фрунзе. Жила у одной бабушки. У нее сын на фронте погиб. Похоронку получила, а не верила, ждала. Увидела, что я работящая — все перестираю, перемою, и одно мне приговорила: «Вот Федя придет, вы поженитесь, и будем втроем жить». Так Федя и не вернулся. А тут этот карачаевец, Магомет Курджиев. В семье считали, что их корни в Грузии. С карачаевского фамилия переводится как «грузинский».
Магомет учился в Ленинграде, его со второго курса пединститута забрали на фронт. Служил разведчиком, попал в госпиталь. А в это время его семью выслали — так они связь потеряли. После войны вернулся в Карачаевск — дом пустой. Отец их еще до войны пропал. Он вместе с дядей устанавливал советскую власть в Карачае. С гор всех карачаевцев переселяли, отправляли учиться, колхозы создавали. А в 1937 году все коммунисты попали под «ежовщину», их арестовали, объявили «врагами народа» и расстреляли.
Фото: Арсен Алабердов
В военкомате Магомету сказали, что семью — мать, трех сестер и брата — выслали. «Куда?» — «В Среднюю Азию» — «Средняя Азия большая. Хоть город какой?» — «Не знаем. Езжай, ищи!» На улице случайно встретил чистильщика обуви, а у того оказался адрес сестры: они встречались до войны и теперь переписывались. Так и нашел своих, они в Джамбуле жили. Но он с семьей не остался, решил во Фрунзе перебираться. Устроился экспедитором на пенько-джутовую фабрику, стал квартиру искать. Пришел к той бабуле, где я жила. У меня как раз каникулы начались, я домой в Ташкент уезжала. Только в дверях его один раз встретила и уехала.
Вернулась, стали втроем жить. Молодые были, мне 22 всего. Кинотеатр рядом был, по субботам там музыка, танцы. Натанцуемся, домой вернемся, на ступеньках нацелуемся, наобнимаемся. Я захожу, потом — он. Хозяйка начала ко мне придираться. То не бери, это не трогай. «Ищи квартиру себе!» — сказала.
Стала я вещи собирать. Он сказал: «Я с тобой пойду! Давай вместе искать». Его в командировку посылали тогда. Он вещи перевез на новую квартиру и уехал. Я обживаться осталась. Домой письмо написала. Мачеха мне ответила: «Смотри сама, тебе с ним жить». Так и поженились.
Родня его меня приняла, любили, особенно сестры. Постоянно у нас были. Любили на кухне сидеть, я их там угощала. Матери сестра, тетка его, вот вредная была, снохам жизни не давала. У меня такого не было. Ко мне все хорошо относились. К другой тетке придем, она не знает, куда меня посадить. Я беременная, под ноги стульчик поставит, к соседям побежит, соленых помидоров мне принесет.
Я готовила хорошо. Журналы выписывала, рецепты оттуда брала. Свекровь и золовки научили готовить их блюда. Хычины люблю с картошкой и сыром. Они мне всегда удавались. Приняла я и обычаи мужа. Вот только с языком не сложилось — так я его и не выучила, всегда говорили по-русски.
Все для счастья
Фото из личного архива Евгении Курджиевой
— Магомета старшая сестра помогла в поликлинику устроиться. Стала детским врачом. Муж устроился заместителем в «Красную чайхану». Там грамотный нужен был — он все считал, а заведующая киргизка только расписывалась. Институт я заканчивала уже беременная. Сына родила, муж в роддом ко мне пришел: «Давай Борисом назовем. Борисы и у вас, и у нас есть». Я согласилась.
Купили участок земли, начали строиться. Вечером муж глины накопает, с арыка воды принесет, соломы. За ночь глина раскиснет, и мы с золовкой делаем саман. Так и наделали на целый дом. Детей роди, дом построй и дерево посади. Все сделала. Здесь и была счастлива.
Едем на Кавказ
— Когда карачаевцам разрешили назад возвращаться, муж, свекровь — все засобирались. Сразу поехали в Хурзук, родовое село мужа. Познакомились с родней. Муж меня предупредил: если старшие заходят — надо встать, здороваться двумя руками, уважение проявлять. Потом приехали в Карачаевск. Зашла в больницу, меня сразу брали на работу. Но я глянула в окно: высокие дома по пальцам можно пересчитать, город на излучине стоит, с одной стороны Кубань, с другой — Теберда, вокруг горы да лес. А что случись с детьми — куда бежать? Нет, я здесь не останусь. И переехали в Черкесск.
Муж работал завскладом в ресторане, потом — начальником треста столовых. А после ушел на стройку, руководить. Нам квартиру дали, большую, потолки высокие. Пришла в детскую больницу. Лето, все в отпуске. Врачи нужны. Меня и оставили. Аж на 25 лет.
Так и жили. Троих сыновей вырастили. К нам в Черкесск отец мой часто приезжал. Детей забирал к себе в Алма-Ату — погостить. Я в отпуск шла, ехала их забирать. Часто ездили в Кисловодск, красиво там.
Душа в душу
— Мы с мужем хорошо жили, дружно. Прожили, правда, всего 46 лет, умер рано. Бывало, и ссорились, у всех бывает. Нас никто не сводил, сами увиделись, полюбили, потому и не бросали друг друга. Советовались всегда. Муж меня не обижал, баловал. На все праздники обязательно подарочек приносил. На 8 марта, помню, они с ребятами купили мне туфли. Принесли, стала мерять — две туфли на одну ногу. Смеялись долго.
Фото из личного архива Евгении Курджиевой
Детей воспитывал в порядке. Друзья сыновей постоянно к нам приходили, меня за мать считали. До сих пор с праздниками поздравляют.
Сейчас радио слушаю обязательно — новости. Думаю, раньше как-то проще жилось, сейчас все сложно. Продукты были дешевые, землю давали даром обрабатывать. С соседями всегда дружно жили. Что приготовлю — скорей выношу во двор. Сосед овдовел — его тоже угощала. Соседских внуков всех соберу — и на «Зеленый остров» (парк в Черкесске. — Ред.). Накупаются в пруду и заглядывают в сумку — что я принесла. Накормлю, и все довольные. Самое главное — не обманывать никого, жить по совести, дружно.
