Трава для дома

Административный центр Ногайского района Дагестана Терекли-Мектеб не насчитывает и пятнадцати тысяч жителей, до ближайших городов десятки километров, вокруг огромная и холодная степь, но в этом «медвежьем углу» — дома из итальянского кирпича с террасами, балконами, бассейнами, с саунами во дворах. В их интерьерах дуб, натуральный камень, позолота, лепнина, колонны, балясины, мебель в стиле барокко. Терекли-Мектеб весь сияет от неоновых вывесок рекламы японских ресторанчиков, супермаркетов, салонов красоты и цветочных салонов. По центральной улице активно движутся автомобили, отовсюду слышится музыка: гудят банкетные залы. Я приехал сюда, чтобы увидеть старинный камышовый промысел ногайцев — и думаю: не ошибся ли?

Стройка как проклятье

— На ногайцах есть шутливое проклятие. Чтобы мы всю жизнь строились! — смеется Алексей.

Он встречает меня на автовокзале и должен показать, как добывают камыш. Так, или по-ногайски — камыс, здесь называют тростник обыкновенный. Стебли этого растения ногайцы с давних пор используют в строительстве.

— Отец у нас оставляет дом младшему сыну, а старшим должен построить новые, дочери же живут в домах своих мужей. Так было всегда, и сейчас это есть, — продолжает Леша. — Раньше жили проще: стены из глины, крыши из камыша, но потом, что-то пошло не так и ногайцы устроили гонку архитектурных сооружений. Как говорится, Дагестан — это «край борцов и инвалидов». Ну, а для остальных есть Север и Москва. Все деньги оттуда. Уезжают семьями, зарабатывают, но там не остаются, строятся здесь, где похоронены предки. Те, кто остается, держат скот. Здесь мясо — валюта. Много мяса — много денег. Много денег — это дом, машина, дача. Точнее, не дом — хоромы.

— Хоромы видел, но для чего там камыш?

— Как для чего? Идет на черный потолок.

Так называют спрятанную под обшивкой часть потолка: стропила, набитые на них рейки, а между ними утеплитель — тростник. Когда начался строительный бум, ногайцы стали использовать для утепления крыш пенопласт, но поняли, что это не практично. Всему виной — мыши. Здесь их много, и они изъедают весь утеплитель, будь то минеральная вата или пенопласт. Оказалось, лучше использовать тростник, который все равно не пропустит лишнюю влагу.

— Камыш сотни лет может стоять — ничего с ним не будет. Он же в воде растёт, не гниёт совершенно. Знающие люди не переставали использовать его никогда. Камыш — это сухо, тепло, натурально, и он в случае пожара не так воспламеняется, как пенопласт, — объясняет Леша.

Свой полутораэтажный дом он поставил из самана — говорит, что так не нужен кондиционер. Скоро Леша собирается купить козлят, и для них понадобится отдельный баз — огороженный скотный двор. Нужен тростник — и Леше интересно впервые добыть его самому.

— Мне это нужно знать: я ведь только наполовину русский, мой дед был ногайцем, и он тоже бил камыш. Камыш бьют — такой вот язык. Дед про степь знал все. Мог сутками в ней находиться и в любую погоду вернуться домой сытым и здоровым. И дом он когда-то строил из самана и камыша. В память о детстве, деде и старом том доме я сложил у себя во дворе ногайскую печь — в таких пекли хлеб знойным летом.

В поисках зарослей

Ранним утром мы выезжаем в степь. Найти тростник оказывается нелегкой задачей: конец сезона, и растения почти все срезали. Старую «Ладу» уже час трясет по бесконечным дорогам среди курганов и старинных захоронений. Никаких указателей нет. Алексей определяет нужный поворот по едва заметным приметам: бугорку, кустику или старой кабине грузовика, служащей балаганом чабану. Машина идет так, что если не вовремя остановиться, то можно сесть на пузо в солончаке, из которого редко кто выбирается без посторонней помощи.

И вдруг — удача. Вдалеке мы видим тростник. Но нас ждет разочарование: растение на территории кладбища. Здесь его трогать никому не придет в голову.

— Смотри, в пределах кладбища трава по пояс, а вокруг, как бритвой, скошена: опустынивание идет из-за скота, — обращает внимание Леша. — Кстати, камыш и на похоронах ногайских применяется: мусульмане не хоронят в гробах, они заворачивают человека в саван, и если похороны проходят в сырую погоду, то под саван кладут циновку из камыша. Такая вот философия: камыш рядом с ногайцем может находиться до конца всей его земной жизни.

Тростника нигде не видно, и Леша звонит своему знакомому — Исмаилу. Он присоединяется к нам, долго говорит с кем-то по телефону по-ногайски и, наконец, сообщает, что ехать придется под Карагас — одно из самых дальних сел района. В паре километров от него проходит целая сеть дренажных и оросительных каналов. Там нас и ждет тростник — вернее, остатки после тех, кто косил до нас. Да и их приходится поискать. Леша одалживает лошадь у чабана, стерегущего отару овец неподалеку. Проезжает вперед, на разведку, и находит растение нужной высоты — 2,5 метра.

Тростник в каждом доме

Раньше Леша где только не работал: снимал свадьбы, трудился на «Мосфильме», продавал духи, был грузчиком, а сейчас слесарь отопления и водоснабжения. Инструменты он взял наугад, но не промахнулся: серп, веревки и на всякий случай бензопила.

В руках у Исмаила — округлый серп. Он режет уверенными движениями.

— Видишь, камыша уже нет в центральной части района? — спрашивает он. — Каналы расчистили и стали восстанавливать водоснабжение, огораживают и засевают земли. Нам надо возвращаться с Северов и пользоваться своей землей.

Сухие стебли мы складываем на берегу, а потом грузим на автомобиль. Скосив все, двигаемся дальше. Чуть поодаль, на другой стороне канала, орудует целая бригада из четырех человек. В руках у них специально изготовленные серпы под названием орак. Кто-то приехал из Орта-Тюбе, а кто-то — из Карагаса и из Терекли. Мужчины приглашают пообедать, но от камеры отмахиваются.

Арсен, старший бригады, рассказывает: чтобы заполнить прицеп к трактору, вчетвером работают от полутора до двух дней. В прицеп помещается около 200 снопов. Скошенный тростник оставляют на краях канала, а на обратном пути собирают и грузят в прицеп.

— Погрузка идет недолго, справляемся где-то за час. Работаем зимой с утра и до вечера, сезон кончается, скоро будет жарко, и с метелок полетит пух, — объясняет бригадир.

Цена за сноп камыша колеблется от 70 до 80 рублей. Главное требование покупателей такое: стебли должны быть длинными, а сноп — толстым и сухим. Районные власти, по словам бригадира, ничего против их работы не имеют — даже благодарят.

— Мы и себе зарабатываем деньги, и канал чистим, а сейчас вроде как начинается что-то вроде аграрной реформы, скоро будет много полей, — говорит Арсен.

Камыша в степях уже осталось немного: многие каналы очистили. Бить его можно не только зимой — сухим, но и зеленым — летом. Раньше на такую работу для нужд совхозов отправляли целые трудовые коллективы, как на картошку.

— Зеленый камыш измельчали и добавляли как компонент к гранулированному корму. А моя бабушка, помню, делала из камыша формы для изготовления сыра, дед — дудочки, сыбызгы. В доме тоже нужен был камыш: им покрывали нары в главной части дома. Ещё при изготовлении кирпичей для обжига закупали стебли у населения. Так что кролики это не только ценный мех, — смеется Арсен.

Живая идентичность

Когда его бригада загрузит свой прицеп, он повезет тростник на «биржу». Так здесь называют площадку в селе, куда люди привозят свои товары. Туда же добытчики свозят срезанные стебли — продать самим или сдать перекупщикам. Сюда же стекаются покупатели.

Обычно тростник нужен им для строительства. Но кое-кто по-прежнему использует его для войлоковаляния — это старинное занятие ногайцев, которым они промышляли и в кочевые времена.

— Это похоже на то, как закатывают роллы в японской кухне, видел наверняка такие небольшие циновки? — объясняет Леша, пока мы едем дальше. — Так вот, расстилают на большой, из сплющенного камыша циновке шерсть, поливают ее водой, скатывают циновку и утрамбовывают. Так делается войлок.

Скоро мы останавливаемся у крытой тентом «Газели» у соседнего канала. Здесь работает только один человек — Фархад Агисов. Живет недалеко — в Карагасе, там у него своя торговая база с тростником. Раньше работал с отцом, но тому уже не позволяет здоровье.

Фархад первый, кого мы видим в сапогах. Остальные работают в ботинках или в кроссовках.

— Работаю в воде. Раньше так и работали, в старину, дожидались, когда канал схватится льдом, просто шли по нему и рубили лопатой камыш, — объясняет он и приглашает на обратном пути заехать к нему на базу. — Снимай спокойно, заодно и реклама будет. Мы сейчас все бежим вслед за Европой, а нам, чтобы не потерять идентичности, нужно хранить то, что имеем, и гордиться, а не стесняться. Ладно, ребят, пойду дальше. Мне еще много работать.

***

От утреннего пасмурного неба не осталось и следа. Ко второй половине дня вокруг стало необыкновенно тихо. Казалось, что в этой степи никогда ничего не происходит. Но мы уезжали домой, зная, что это не так: стоит только остановиться и все рассмотреть как следует.