Фото: Тамерлан Васильев
«Позвони мне завтра» — первая и неожиданная для самого автора экспозиция художника из Кабардино-Балкарии Ахмата Биканова. О том, как его акварели с «кавказским типом» попали из соцсетей на стены престижной галереи, художник рассказал нашим корреспондентам.
Прекрасное детство
— У меня было прекрасное детство в Нальчике. И работа мамы — одна из причин. Моя мама Лариса Биканова — гармонистка, заслуженная артистка Кабардино-Балкарии. Она работала в ансамбле «Балкария» 26 лет с его основания. Я часто бывал у нее на репетициях и благодарен судьбе за то, что у меня была возможность видеть закулисье: гримерные, раздевалки, костюмерные, склад декораций… Любил трогать ткани и головные уборы, наблюдать, как девушки привязывают косы к собственным волосам, а парни слегка подкрашивают глаза… Очень нравилась мама в образе — отличном от того, что я привык видеть дома, когда она ухаживала за нами с сестрой, отцом и его родными. Иногда она играла дома, особенно перед концертами, тактично закрывая дверь в комнату. Это было своего рода таинство.
Я всегда любил рисовать, и меня отдали в художественную школу. Но я толком не посещал занятия: мне не нравилось, что педагог мог нарисовать что-то за меня или исправить на моем листе мой же рисунок. Поэтому рисовал дома самостоятельно и, главное, свободно. В 15 лет уговорил семью, чтобы мне разрешили поехать поступать в архитектурный колледж в Москве. После него окончил московский архитектурный институт, параллельно работал в бюро, занимался дизайном интерьеров.
В середине марта прошлого года, когда начался карантин, я вернулся в Нальчик. Оканчивал МАРХИ дистанционно, много рисовал и делился этим в Instagram. Из-за диплома было достаточно стресса, и мне очень помогала акварель: она добавляла легкости. В конце лета со мной связалась галерея «Сцена/Szena» с предложением сделать выставку. Я очень спокойно согласился — хотя потом меня это пугало. Но мне было любопытно пройти через это.
Спокойствие, инжир, непостоянство
— Мне кажется, я очень просто отвечаю, когда меня спрашивают о смыслах работ. Это не хорошо и не плохо. Я рисую, потому что не могу иначе. Изображаю то, что меня окружает, пытаюсь работать с символичностью. Например, инжир для меня — это очень красивая история. Цветок, который должна опылить оса, и она пробирается внутрь соцветия, повреждая свои крылья, опыляет его — и остается внутри. Для меня это отражение жизни большинства матерей, которые в чем-то ломают себя, чтобы дать будущее своим детям.
На моих работах наш кавказский тип, которого многие почему-то стесняются. А мне он кажется безумно красивым: нос с изящной горбинкой, выразительный подбородок. Я не пишу кого-то конкретно — это собирательный образ близких людей. Мне нравится, что это черты совершенно разных людей, смесь мужского и женского.
Фото: Тамерлан Васильев
Ахмат Биканов
В портретах фокусируюсь на чувственных моментах. Любовь, ожидание, сомнение… Мне кажется, все заключено в них, без них мы просто не существуем. Это как телефонный звонок, когда человек на одном конце провода пытается «нащупать пульс» человека на другом.
Работы на выставке спонтанные. Кто-то воспринял их задумчивыми, грустными — что тоже правда. Но я больше хочу передавать спокойствие, хотя чаще ощущается тоска. Не то чтобы я депрессивный человек, нет. Мне просто сложно изобразить улыбку. Вот в Пушкинском музее есть собрание фаюмских портретов, там находится «Юноша с золотым венком» — у него такой красивый и наполненный покоем взгляд. Для меня этот портрет абсолютно прекрасный. Или Боттичелли: его слегка откинутые головы — тоже момент задумчивости, спокойствия и уязвимости. Еще безумно люблю Модильяни. В Пушкинский недавно привозили две его работы карандашом, и на одной видно, как повредилась бумага: в какой-то момент он резко надавил на карандаш. Стоишь и думаешь, что с ним тогда происходило… Не знаю почему, но мне это помогает.
Я родился на Северном Кавказе и очень люблю нашу природу. Выезжать в горы для меня терапия. Там я просто слушаю, наблюдаю. Мне кажется, это всем помогает: мы подпитываемся, отвечаем на свои вопросы. Это красота в чистом виде — она сильнее, мудрее и намного лучше нас. Поэтому если изображаю фон, у меня это линия горного пейзажа — очень легкая и ненавязчивая. Отдаю все силы и энергию на лицо, потом боюсь его «перебить» фоном и всегда решаю сделать его очень простым.
На некоторых работах есть ковры — кийизы. Я просто очень их люблю. У моей подруги есть настоящий старый балкарский кийиз — на него можно бесконечно смотреть, трогать и находить каждый раз что-то новое. Войлок выкрашен в красивые цвета, в нем есть изъяны, появившиеся со временем — даже это очень привлекает. Вообще, хотел бы когда-нибудь сделать эскизы, найти человека, который владеет этой техникой, и создать ковер. Или научиться делать это самому — я знаю, это сложно. Семья, конечно, начнет беспокоиться: хочу и рисунком заниматься, и войлоком. Мама точно не будет переживать, но папе нужна стабильность и определенность. А я очень непостоянный.
Не думать о лишнем
— Когда работаю, не думаю, что надо сделать что-то идеальное. Я просто плыву по течению. Один музыкант мне сказал, что при написании альбома должны быть сильные и менее заметные по сравнению с ними композиции — таким образом ощущается динамика. Пусть будут недостатки — это не страшно.
Вообще, работы должны быть тем, что воодушевит, вдохновит или откроет какие-то чувства в других людях. Как встреча с новым человеком, который в себе несет свой мир. Это ощущение нового очень вдохновляет. Работать можно поэтому, а ни в коем случае потому, что у тебя может быть выставка. О своей я точно не думал. Это произошло спонтанно, само по себе. Я даже сейчас не понял, как отношусь к этому от начала и до конца. Для меня это было и остается удивительным. И, если честно, немного смущает. Люди приходят и пристально смотрят на мои работы, потом выставляют фотографии, подписанные их собственными мыслями и выводами… Назвать это успехом не могу: звучит смешно и нескромно. Просто хочу продолжать этим заниматься и надеюсь, что не буду много думать о лишнем.
Еще до выставки у меня были заказы за границей. Люди сами со мной связывались — для кого-то писал работу специально, кому-то показывал то, с чем был готов расстаться. Расставаться сложно: понимаю, что не повторю определенный момент или не намешаю такой же цвет. Есть оттенок: когда в горах начинает вечереть, все не то зеленое, не то синее. И у меня всегда проблема намешать этот оттенок в нужной пропорции. Акварель — это момент здесь и сейчас, потом сложно исправить ошибки. Все всегда видно, но и это хорошо — естественно. Для меня каждая акварель закрепляется за каким-то моментом. И так интересно потом просто посмотреть на работу у кого-то дома и вспомнить, что именно происходило, когда я над ней работал.
Планы? Не хочется о чем-то таком говорить. Думаю получить степень магистра, связанную с fine art, за границей. Мне нужно научиться уже не технике работы с акварелью, как бы самоуверенно это ни звучало, а понять, как правильно работать с историей. Вообще, находиться в каком-то движении — это и есть то, что мне нужно. Смотреть, слушать и говорить, пусть иногда и через работы.
