Галерея Беслана

Ужас, страх, тревога, нашедшие воплощение в виде рисунка, скульптуры, инсталляции, чего угодно — это та точка, за которой начинается надежда на будущее. Для отдельно взятого человека или общества — не важно. Главное — это работает, утверждают психологи. Даже в случае таких чудовищных трагедий, как теракт в бесланской школе 1−3 сентября 2004 года.

За прошедшие 13 лет боль не стала глуше. Она переросла в нечто другое, заставляющее всех как один идти — если нужна помощь, сочувствовать — если ничем нельзя помочь, двигаться дальше — если худшее все же случилось. И немалая роль в этой кристаллизации памяти о трагедии принадлежит искусству.

Искусство как терапия

Искусство влияет на коллективную и индивидуальную память двумя способами: через творчество, как арт-терапевтическая практика для отдельного человека или общности людей — пострадавших, очевидцев, непосредственно связанных с трагедией; и через профессиональное переосмысление, проговаривание художником в своих работах полученных обществом травм.

— Именно через творческие практики возможно пошаговое преодоление последствий деструктивных событий. Собираются в единое целое разрозненные осколки памяти человека о произошедшем, она постепенно переходит в произведение искусства, — говорит психолог, член Союза художников Северной Осетии Наталья Арчегова. — Каждая психологическая травма должна иметь свое завершение. Если его нет — человек остается уязвимым перед негативными переживаниями. Иногда естественным апофеозом травмы становится акт творчества с конкретным результатом.

Арт-терапия дает возможность безболезненного обращения к пережитому — боль остается, но притупляется, переходит в другую стадию, становясь всеобщей.

— Главное последствие для психики таких трагедий, как теракт в Беслане, — естественный страх потери безопасности, что вызывает чувство одиночества, вселенского горя, — разъясняет Наталья. — На этой стадии для человека главное — вернуться в сообщество, почувствовать сопричастность к кому-то и чему-то, разделить переживания. По сути, произведение искусства, созданное жертвой, обращено к внешнему миру, где каждый может увидеть и пощупать, услышать и подключиться к его переживанию. Посттравматическое искусство профессиональное — это в свою очередь предупреждение миру. Призыв помнить, чтобы не повторять. Как у Джона Донна: «…не спрашивай никогда по ком звонит колокол: он звонит по тебе».

Существует несколько стадий, которые проходит человек, получивший серьезную психологическую травму, и, шире, травмированное общество: неверие в произошедшее и отсутствие ощущения реальности, поиск виноватых, погружение в собственное горе, пустота и, наконец, построение новых отношений в новой системе координат.

— Художник работает как раз со стадией пустоты, закладывая основу для нового будущего, — подчеркивает психолог.

Трагедии несут в себе такую концентрации энергии, что ее переход в чувственную область искусства становится процессом естественным и необходимым.

— Вынося трагедию из жизни в искусство, автор позволяет трагическому получить интерпретацию, собрать других вокруг костра, образовать некое равенство среди людей и пространство для диалога, — разъясняет художница Анжелика Гомиашвили.

Бесланские события нашли отражение в целом ряде художественных произведений. Ниже — некоторые из них.

Трагедия Беслана в творчестве

«Минута тишины». Видео, 2013. Сабина Шихлинская (Азербайджан)

«Молчание не может дать ответы на вопросы, но может стать данью памяти», — говорилось в аннотации к этой работе. Сюжет видеоинсталляции прост: спиной к объективу сидит девочка — жизнерадостные косички, розовый беззаботный цвет одежды, руки сложены на коленях. Она смотрит в окно, занавешенное красными шторами. Тревожное спокойствие видеоряда сопровождается звуком, отдаленно напоминающим звон металла вперемешку с гулом разговоров. На исходе «минуты тишины» девочка вскакивает со своего места, опрокидывая стул и, так и не показав нам своего лица, убегает куда-то за пределы видимости. Все, что остается зрителю, — смотреть, как тает красный цвет штор, обнажая покосившиеся, почерневшие от огня прутья и раму школьного окна, заставленного мягкими игрушками.

Работа заслуженного художника Азербайджана Сабины Шихлинской одновременно отсылает к невозможности слов и актуальности тишины, когда речь заходит о трагедиях такого масштаба. Но главным рефреном инсталляции становится ощущение бессилия человека, находящегося так близко, но не имеющего никакой возможности спасти, уберечь, предотвратить. Эта работа — о памяти и бессилии перед этой памятью, а бесконечно повторяющееся видео будто напоминает нам, что из этой воронки никогда уже не выбраться.

***

«Старые новости». Мультимедийная инсталляция, 2011. Анастасия Хорошилова (Россия)

В 2011 году на 54-й Венецианской биеннале свой проект «Старые новости» представила художница из России Анастасия Хорошилова. Мультимедийная инсталляция экспонировалась в виде девяти лайтбоксов с портретами матерей, потерявших своих детей во время теракта в Беслане, многие из героинь тоже были среди заложников. Дополняют проект архивные записи сообщений СМИ — они транслируются на мониторах.

В этой инсталляции Хорошилова работает с феноменом «короткой памяти». Человек, попадая в лабиринт из одиночных портретов усталых, измученных горем женщин и строк устаревших передовиц, становится свидетелем осязаемого забвения. То, что ужасало вчера, сегодня кажется чем-то далеким и обыденным. В конце концов, география памяти сужается до одной точки на карте, чтобы когда-то исчезнуть вовсе.

Версия художника неутешительна: весь накопленный ужас остается внутри отдельно взятого человека, пережившего трагедию, потому что коллективная память — вещь короткая.

***

«Осетия. Беслан. Открытое письмо». Фотопроект (компьютерный принт), 2014. Анастасия Хорошилова (Россия)

Проект «Осетия. Беслан. Открытое письмо» художницы Анастасии Хорошиловой — логическое продолжение ее предыдущей инсталляции «Старые новости». Взяв за основу почтовые открытки с видами Беслана разных лет — дореволюционные, советские, художник намеренно оставляет за скобками современный Беслан. Потому что после 2004 года город оказался вне «открыточного» формата, выпадая в поисковых системах документальной хроникой трагических событий. Поэтому проект «Осетия. Беслан. Открытое письмо» — это Беслан и пустота. Проект Хорошиловой — про обратную сторону коллективной памяти в отдельно взятом месте, про желание забыть, про время «до».

***

«Ark 153». Инсталляция, 2013. Диляра Аккай (Турция)

Инсталляция турецкой художницы выполнена в виде трехуровневой конструкции. У основания — пустые бутылки из-под воды, в каждую вложены письма, пожелания, стихи на трех языках — русском, турецком, английском. На постаменте — те же сосуды, но с другим содержанием — фотографиями жертв. В каждой бутылке — поминальная свеча. Над конструкцией парят крылья, отсылающие к «Городу Ангелов» — кладбищу, где нашли покой большинство погибших в теракте.

Инсталляция «Ark 153» — продолжение важного поминального ритуала: вода из этих бутылок была вылита на кладбище художником и матерями погибших детей. Вода — как символ омовения и очищения, преодоления темной, деструктивной энергии. Горе матерей трансформируется в надежду, в светлые письма, обращенные к прошлому, к настоящему, к будущему.

***

«Души Беслана», «Легкий как облако». Смешанная техника, 2011. Бруниво Буттарелли (Италия)

Две самостоятельные работы итальянского художника, по сути, одно цельное высказывание о трагедии. «Души Беслана» - это фрагменты металлической сетки, ограничивающие прозрачное, светлое основное полотно. Души детей, скованные роком, судьбой, чьим-то злым умыслом, все же разрывают эту жесткую структуру. Понимая, что момент освобождения приравнивается здесь к смерти, художник пытается смягчить ужас этого факта, трансформируя его в надежду на продолжение в любом из возможных проявлений. Важной трактовкой этой работы становится в том числе отсылка к коллективной памяти как еще одному способу жить для этих светлых душ Беслана.

Продолжением высказывания художника на тему случившейся в 2004 году трагедии стала другая его работа — «Легкий как облако». Соединяя в одной плоскости два жестких, непластичных материала — железо и мрамор, художник добивается парадоксального ощущения легкости и невесомости. Мрамор кажется уже не камнем, а облаком, почти преодолевшим железную хватку ржавого, цепкого прошлого. Эта работа и о свойстве памяти выцветать, и о ее же свойстве трансформировать черное и мрачное в светлое и чистое.

***

«Класс». Инсталляция. Евгений Уманский (Россия)

Обычные школьные парты, какие есть в каждой школе. Тысячи парт «на одно лицо». Превращаясь в объект искусства, они становятся высказыванием — простым и точным — о том, как обыденное и рядовое в одночасье становится источником и символом трагедии. Художник работает с простой констатацией факта, манифестируя необходимость постоянного проговаривания, рефлексии как способа изжить последствия коллективной травмы.

***

«Осколки». Фотоинсталляция, 2016. Алиса Гокоева (Россия)

Глядя на фотографии из серии «Осколки», осязаемо чувствуешь, как вокруг разрушенного спортзала школы № 1 крошится реальность, распадается на отдельные, казалось бы ничего не значащие фрагменты. Графичные абстракции, игра света и тени, обрывки пейзажей, раненые стены, бутылки, десятки бутылок, сотни бутылок с водой — так Алиса Гокоева говорит о трагедии через оптику прошедших лет. Память — фрагментарная, с подсохшими швами на месте бывших разрывов — остается единственным документом трагедии. Разбитая на осколки реальность как символ разбитых когда-то, но все еще хрустящих под ногами жизней.

***

«Вопрос жизни». Фотопроект, 2017. Алиса Гокоева (Россия)

Проект-конструктор, складывающийся из нескольких частей. «Почему я должна жить?» — это 33 сочинения, написанные от руки и ставшие основой работы. Кроме них здесь фотопортреты прекрасных, юных девушек, которые выросли. Не просто преодолели временной интервал, а выросли, казалось бы, из непреодолимых обстоятельств. Представлены и фрагменты документальной хроники, привязанные к каждой героине, и лаконичное перечисление их ран и потерь в сентябре 2004 года.

У всех героинь проекта разные ответы на вопрос «почему я должна жить», но все они о том, что жизнь всегда сильнее и крепче, о надежде и жажде быть услышанными, понятыми, любимыми, защищенными — живыми. Этот проект — пример того, как деструктивная энергия трагедии переходит в спокойное созерцание, в осмысленное присвоение прошлому статуса изжитого.

***

«Школа № 1». Холст, масло, смешанная техника, 120×160, 2009. Тигран Саакян (Армения)

Взгляд художника из Армении на случившееся в Беслане мрачен и однозначен. Работа одновременно напоминает чертеж жутковатых построек и мифическое чудовище. Алые пятна, растекающаяся черными слезами краска, даже светлые части полотна замараны так, что напоминают то же месиво, которое они окружают. Художник не дает ответов, не предсказывает и не делает выводов — просто фиксирует факт. Ставит жирную черную кляксу, которую вряд ли уже когда-нибудь удастся стереть. Не случайно сам автор определяет работу как «символ вечной скорби» — вечность здесь, безусловно, читается приговором всему обществу, которое допустило, не уберегло, сделало возможным.

***

«Сказ-Очники». Спектакль, 2016. Карина Бесолти (Россия)

Девочка по имени Лина, Мальчик по прозвищу Мясо, сосед Вий, друг Рэкс, Мими и Холодильник — таковы на первый взгляд основные действующие лица этой истории. Пока постепенно свои права не заявляет главный голос спектакля — задокументированный рассказ заложницы Агунды Ватаевой. Героев на сцене прочно связывает смутная тревога, невозможность жить счастливо, потому что, как только гаснет свет и наступает затишье, вперед выходит пережитое, незаживающее, неизбывное. Спектакль и пьеса «Сказ-Очники» — попытка заглянуть в бездну, которую несет внутри себя любая жертва любой трагедии. Он — о силе и мужестве, но и о сломленности, невозможности забыть.