Алиса Ганиева — прозаик, литературный критик. Родилась и выросла в Москве, но пишет о своей исторической родине — Дагестане. Ее произведения успешно издаются в России и за рубежом. Первая повесть «Салам тебе, Далгат!» получила премию «Дебют», роман «Праздничная гора» стал финалистом премии «Ясная Поляна», роман «Жених и невеста» вошел в шорт-лист литературной премии «Русский Букер».
Между журчащими и стучащими прилавками протискивалась грузная женщина с мешком картошки на мясистых плечах и кому-то смеялась издали. Из-под съехавшей шифоновой косынки выбивались ее курчавые волосы. Продавщица творога помахала ей рукой, приветствуя, и снова нависла над своей покупательницей, жмущейся к прилавку и как будто смятой тряской и гвалтом базара. Вокруг громоздилась бесконечная стройка города, и наваленный на тротуары песок, и колдобины, и привычный приморский ветер, гоняющий по улицам степную пыль, запахи мусорных куч, вихляющие гудки автомобилей.
— Вот этот, этот творог бери. Смотри, какой сухой, как раз для чуду.
— Триста грамм тогда взвесь, — тихо приказала, поразмыслив, покупательница, не отлипая от прилавка.
— А что так мало? — крикнула продавщица. — Ё, килограмм бери, килограмм! Он свежий, сегодня с кутана привезла. С ним и курзе отличный будет, ты что! Если крапиву добавишь, вообще шикарный получится. Вот такой, отвечаю…
Продавщица поцеловала кислые подушечки пальцев, грубых, испачканных творогом.
— Да муж в село уехал, куда мне столько, — отмахнулась покупательница. — А сметана у тебя почём?
— Сметана недорого, бери. А творог я тебе полкило хотя бы взвешу, — жонглируя гирьками, не сдавалась продавщица. — Я же знаю, почему ты грустная. К мужа племяннице сваты снова не пришли, да? Да не бойся, не бойся, я никому не скажу, я просто твоего мужа родню знаю, у меня все творог берут. Вчера за молочной сывороткой одна ваша родственница пришла, стала жаловаться. Девочку, говорит, три раза уже смотреть собирались, и каждый раз от ворот поворот.
— Да чего там обсуждать, с ней все нормально, — пробурчала под нос покупательница. — Сметану тоже взвесь.
— Как все нормально? Ничего не нормально! Огород есть у них?
— Не знаю.
— Если есть огород, надо весь перекопать. У моей невестки тоже проблемы по женскому делу были. Три года после свадьбы не рожала. Потом стали пристройку к дому делать. Копают, находят этот, как его, колышек. Ну для коров, есть же? Чтобы привязывать. Один нашли, а под ним другой. А они к ясновидящей ходят, которая раз в год из Баку приезжает. Очень сильная ясновидящая, весь город к ней обращается. И та им говорит: «Выкидывайте к шайтану этот колышек, он заколдованный». Соседка, мол, заговор сделала, чтобы счастье в дом дорогу не нашло. Ну выкинули, мавлид тоже собрали, и раз — невестка ЭКО делает и двоих рожает. Клянусь!
Покупательница, уныло кивая, достала из матерчатого кошелька две потертые купюры.
— Ле, Ахмед! — заорала продавщица. — Пятьсот рублей разменяй!
С соседнего ряда, лавируя между грохочущими по проходу тележками, подскочил торговец овощами. Вытащил из-под свитера пачку перевязанных резинкой сторублевок. Отсчитал черными от земли пальцами и игриво хмыкнул:
— Че, торговля хорошо идет, Миясат?
— А ты что, за мной шпионишь, что ли? — захохотала продавщица творога, отдавая сдачу и отпуская покупательницу веселым кивком.
— Мне сын сказал, сейчас вспышки на Солнце какие-то, — почесался Ахмед. — Аллах специально их делает, чтобы плохие люди сразу от инсульта умерли, а хорошим наоборот в эти дни баракат идет.
— Вон Зарипат с того ряда — такая змея, а что-то от инсульта не упала пока, — окоротила его продавщица. — Зато люди кругом с ума сходят. Сегодня ко мне один мужчина подходит. Дайте, говорит, творог, чтобы пуговицы делать.
— Что за пуговицы хоть?
— Надо творог спрессовать, заморозить и пуговицы будут. Он их собирает, оказывается. Два мешка у него дома, разные пуговицы, — снова развеселилась продавщица.
— Астауперулла, совсем шизик, видимо, — шмыгнул носом Ахмед и побежал назад к своим овощам.
Покупательница творога меж тем продралась наружу, миновав пищащих цыплят и коровьи туши, джурабки и козлиные шкуры, травы и урбечи, гранаты и яблоки. «Приставучая какая эта Миясат, — шептала она под нос. — До всего ей дело есть».
На людной улице навстречу ей гудели ржавые маршрутки, следом бежали попрошайки с четками. А мимо скорым сосредоточенным шагом спешил куда-то ее сосед — молодой парень, недавно убитый в спецоперации. Причем убитый целых два раза. Сначала объявлен уничтоженным в Хасавюрте, а через неделю — в Буйнакске. И вот теперь он шагал мимо нее совершенно живой. Прошел и пропал в толпе навьюченных женщин. То ли ошибка, то ли наваждение.
Она вспомнила гирьки на весах продавщицы творога. Двадцать один грамм — столько якобы весит душа. Коллега на работе вчера утверждала, что какой-то умник-ученый взвесил тело своего знакомого до и сразу после смерти. Так и вычислил. Сколько же человек успело умереть с сотворения мира? Десять миллиардов, пятьдесят, сто? В день киямата будет столпотворение. И сколько еще ждать? Пророк говорил, между ним и концом света такое же расстояние, как между средним пальцем и указательным. Ей захотелось посмотреть на свои пальцы, но в них были крепко зажаты пакеты.
Из-под земли выйдет говорящее животное, а лица праведников станут белыми. С каждой горы будут бежать ушастые народы Яджудж и Маджудж и выпьют всю воду из рек и озер. А женщин станет больше, чем мужчин. Вот племянница мужа говорит, что мужчин совсем нет. Поэтому сваты и не ходят. И никакого колдовства.
Не то что бы женщина с творогом не верила в магию. Даже наоборот. Но в последний год ее сверлила обида на знакомую гадалку Ясмину. Ясмина гадала ей несколько лет подряд, и половина посулов сбывалась: и повышение мужа, и сплетни за спиной, и радость в семье, и переезд дочери. А кончилось грустно, даже позорно. Как-то ночью гадалку Ясмину застрелили вместе с мужем, в ее же квартире. Народ шептался, что бородатые, в отместку за дружбу с джиннами. Не гадала бы, осталась бы жива.
Но как, как гадалка могла не знать собственной судьбы? Почему не убереглась от убийц? Неужели карты не показали?
Улица вокруг продолжала кипеть. Воскресший парень совсем исчез за спинами прохожих. С домов и столбов громко кричали плакаты: «Лепка из пенополистирола», «Салон красоты VIP», «Мир холодильников»…
Светофор загорелся зеленым. Женщина встряхнула пакетом с творогом и пошла по стершейся зебре. Асфальт блестел стеклянной крошкой. Солнце еще горело в полную силу, и внутри у нее стало теплеть от какого-то неопределенного счастья, какое приходит незадолго до сумерек. «Приду домой, замешу тесто…» — подумала она, предвкушая готовку, но тут что-то загудело, закричало страшным, человеческим криком, ударило ей в бок, и все закончилось. Черный автомобиль взвизгнул шинами на повороте и пропал, а она осталась лежать. Совсем та же, только легче на двадцать один грамм.
— Оправдают хайвана, — сказал кто-то в набежавшей мгновенно толпе. — Он из кортежа.
— Охранник или сын? — спросил другой.
Голоса забурлили, заволновались. Послышался звук сирены. По рассыпанному творогу ступали ботинки зевак, и тот отчаянно лип к подошвам.
_________________________________________________________________________________
Чуду — тонкие лепешки с начинкой из творога, сыра, мяса или зелени.
Ё — обращение к женщине на аварском языке. Ле — обращение к мужчине.
Кутан — хутор, ферма с овцами вдали от села.
Курзе — вареники.
Мавлид — торжество в связи с каким-то важным семейным или общественным событием. Сопровождается молитвами, чтением Корана, угощением, раздачей милостыни.
Астауперулла — Прости, Господи (араб.)
Джурабки — цветные вязаные носки, на рынке в Махачкале продаются в качестве сувениров.
Урбеч — паста из растертых ядер абрикосовых косточек, семян льна, тмина, других растений. Кавказский аналог арахисовой пасты. Перед употреблением обычно разбавляется топленым маслом и медом.
Киямат — Судный день в исламской эсхатологии. Должен наступить после появления последнего пророка — Мухаммада.
Бородатые — представители радикального исламского течения, считающие гадалок и предсказателей отступниками от веры.
Хайван — осел, скотина.
Иллюстрации Евгении Андреевой
