Дагестанская правозащитная группа «Марем» стала широко известна после инцидента в Махачкале, когда женщин, укрывавшихся в кризисной квартире, и волонтеров группы силой доставили в отдел полиции. При этом одну из обратившихся к правозащитникам за помощью женщин, жительницу Чечни Халимат Тарамову, неизвестные люди увезли обратно домой. Мы поговорили с соосновательницей «Марем», журналисткой и правозащитницей Светланой Анохиной.
***
— Работает ли сейчас кризисная квартира?
— Квартира разгромлена, там вырезан зачем-то замок, оборван свет, оборваны камеры. Но «Марем» работает. Вчера мы вывезли еще одну девочку. Будем ли мы восстанавливать работу кризисной квартиры? Этой — нет. Туда нам всем страшно заходить. Из нее похитили человека, которому я лично обещала помощь и защиту.
— Как вообще появилась «Марем»? Кто вы?
— Меня все спрашивают: как называется ваша организация? «Марем». А она кто? Никто. А кто вам деньги дает? Никто не дает. Мы волонтеры. Это скорее мы даем деньги. Плюс те, кто переводил нам их на карту для помощи. Мы тратили очень многое из своего кармана, потому что у нас есть возможность поделиться тысячей и второй тысячей, до пяти тысяч иногда можно было, я могла себе это позволить. Марьям (Марьям Алиева, блогер, автор книг о насилии на Северном Кавказе. — Ред.) больше могла себе позволить, к примеру. Кто-то — 500 рублей.
Я не могу точно сказать, сколько работает группа. Если считать с момента, когда мы все собрались и стали помогать женщинам вместе, это лето прошлого года. Если брать ту деятельность, которую отдельно вела я, отдельно Марьям, отдельно другие девчонки, то она работает дольше. Название мы придумали в июле 2020 года.
— С чем чаще всего обращаются женщины?
— Физическое насилие. Либо физическое насилие плюс угрозы убийством. Физическое насилие у нас присутствует везде. Я не помню ни одного обращения, чтобы женщину не избивали. Это проблема не только Кавказа. Это общероссийская проблема. Специфика Кавказа в том, что родители здесь, как правило, говорят: «Терпи». Родители не принимают дочерей домой, если их избивает муж. А если избивает отец или брат, то защиты искать не у кого, родственники советуют терпеть.
— В «Марем» обращаются за помощью жительницы соседних республик. Говорит ли это о том, что там некому им помочь?
— Я бы не хотела говорить о других кризисных квартирах. Люди, помогающие женщинам, есть во всех республиках. Но в Чечне ситуация, на наш взгляд, намного сложнее. И поэтому обращениям оттуда мы уделяем больше внимания, времени и стараемся соблюсти все меры безопасности. Законы не работают везде, и мы с этим сталкивались не раз. Но первый раз на моей памяти в кризисную квартиру, пусть и не зарегистрированную как кризисную, ворвалась полиция. Хотя мы обозначили себя как пункт, как место, где находятся женщины, которым грозит смертельная опасность.
— Ты давно занимаешься освещением проблем женщин на Северном Кавказе как журналист, с некоторых пор как правозащитник. Неужели ничего не меняется?
— Нет, вообще не меняется. Должны быть правовые механизмы плюс понимание вопроса. Правовых механизмов, законов, государственной защиты нет. Есть преследование, которое совершается полицией и родственниками. Это всегда такая массированная атака. У мужчин больше ресурсов. Они проще договариваются. Те, кто рискуют подать заявление или бежать, они уже героини.
Фото: Владимир Севриновский
Светлана Анохина
Единственный положительный аспект, который мы обнаружили, — личные связи. У нас была убежденность, что проблемы, которые связаны с исламом и исламскими семьями, нам помогут разрешить мусульмане. Так и есть. Идрис Юсупов (дагестанский журналист. — Ред.) взял у нас уже два или три кейса, и он реально помог. Он был посредником между женщиной, которая робеет и видит в мужчине агрессора и не может пойти с ним поговорить. Она через нас передавала Идрису все свои вопросы, и он выступал фактически как ее представитель, опекун. Проблему удалось решить. Чем закончился другой кейс, я не отследила, но женщина написала мне, что ей уже даже не важно, решится все в ее пользу или нет, потому что с ней никто так участливо, так понимающе и вдумчиво не говорил. У женщин нет представителя, который бы пошел к имаму и требовал защиты их прав.
— Как так получается, что муж не становится для женщины защитой, а наоборот?
— Если у мужчины есть стопроцентная власть над женщиной, скажи, как не соблазниться и не использовать ее? Особенно, если все вокруг тебя подталкивают к тому, что ты хозяин, ты можешь и должен держать ее в кулаке, контролировать, избивать. Если ты считаешь, что это нужно, ты можешь это делать. Если тебе из каждого утюга орут, что да, муж может избивать жену, каким нужно быть сверхчеловеком, чтобы от этого удержаться?
Сейчас мы были в травмпункте, пытались получить освидетельствование побоев. Приехала полиция из того же Ленинского РОВД, куда нас доставляли. Понимаешь, мы ходим жаловаться на мужчин к мужчинам. Я очень нежно на самом-то деле отношусь к мужчинам. И Идрису благодарна просто бесконечно, потому что он редкий пример понимания, он не склонен консолидироваться с мужчинами по мужскому принципу. Он просто говорит: «Это не по исламу».
Но о какой защите речь, если полиция — сплошь мужчины, которые говорят: «Мало ли, что она не хочет жить в замужестве?» Как, если полицейский-дагестанец говорит, что такого не может быть, чтобы отец убил дочь? А у меня перед глазами мало того, что доклад «Правовой инициативы» (выполняет функции иностранного агента. — Ред.) об «убийствах чести» на Северном Кавказе, где убивали за сигарету в руках, или просто по подозрению, или из-за слухов, у меня перед глазами еще и живые люди. И мне это в лицо говорит полицейский и смотрит ясно и нежно.
Другой полицейский нам говорит: «А почему она бежала из дома?» Для меня это такой вопрос… Человек не должен бежать из дома. Он должен говорить: «Мама, папа, я ухожу из дома» или «Дорогой муж, я с тобой развожусь». Это должно быть нормальное спокойное явление. А у нас это всегда превращается в войну и в побег. Мужчина из семьи уходит. А женщина всегда бежит.
— Но есть ведь и мужчины, которые помогают вам? Ты упомянула Идриса, например.
— Да, всегда есть мужчины, которые подтягиваются. Но есть огромное количество мужчин, которые считают, что это не заступничество за человека, а посягательство на имущество другого мужчины. Я понимаю, что мужчинам в данном случае сложнее, потому что к ним пойдут разбираться. Если меня максимум могут отмудохать, то разбирательства двоих мужчин могут привести к очень серьезным последствиям. И именно поэтому женщины часто молчат. Чтобы не спровоцировать огромных разрушительных последствий, когда будут враждовать две семьи.
— Когда что-то начнет меняться?
— Никогда. Ну как это — сказать им, мужчинам, что женщины имеют право жить как им хочется? Это невыгодно понимать тем, кто принимает решения. Как с этим жить? Радостно. Порой сваливаясь в дикую депрессию и истерику, как у меня сегодня. И делать то, что можешь. Не больше того, что можешь. И я буду делать.
