Театр одного художника

Однажды на худсовете дагестанский художник Эдуард Моисеевич Путерброт защищал свои картины. Он работал в жанре нефигуративной абстрактной живописи, а советскому худсовету такое искусство совсем не нравилось. Худсовет хотел знать, что именно изобразил художник, где тут орел, а где — осел и в чем вообще смысл и воспитательное значение картины. И, в конце концов, художник, чтобы успокоить цензуру, назвал картины «Фрагмент занавеса № 16». Так же называется выставка его театральных работ в Москве в доме-музее Ермоловой — филиале Бахрушинского музея. Куратор выставки Зарема Дадаева, директор Музея истории города Махачкалы, рассказывает, кем был для республики художник Путерброт и почему на эту выставку надо обязательно сходить.

30 художников для 30 спектаклей

— Трудно сказать, в скольких спектаклях поработал Эдуард Моисеевич Путерброт — его театральный архив огромен. Его сын Антон, который был самым преданным его зрителем, называет цифру 89. Точных данных нет: театры переезжали, горели, в них менялось руководство. Нам удалось точно насчитать 55 спектаклей, и 30 из них присутствуют на выставке в виде макетов, афиш и эскизов.

Когда мы готовили эту выставку, доставали папки с эскизами с антресолей в московской квартире Антона, то первое, что меня поразило, — Путерброт не повторяется ни в одной из своих постановок.

Обычно можно узнать «руку» автора, но только не в театральных работах дагестанского художника. Здесь аппликация, тут акварель, там использован карандашный набросок, а вот на этой странице подклеены образцы тканей для костюма (он должен быть объемным или пушистым). Это не один художник, это тридцать художников для тридцати спектаклей — и к каждой постановке изобретается новая форма. Узнать руку мастера можно только по крутизне исполнения. Он считал, что нельзя делать скучно, и каждый раз придумывал новый язык, новый шрифт. Считал, что просто обязан быть всякий раз другим — для зрителя и для себя.

А когда-то, в начале 70-х, художник Эдуард Путерброт начал работать в театре, потому что его нефигуративная абстрактная живопись была чем-то чрезвычайно непонятным и чуждым для времени явлением. И он очень откровенно пишет об этом в своих дневниках. Они пока не опубликованы, но я думаю, что для них тоже настанет время.

Работа в театре, с одной стороны, была для него важным и увлекательным экспериментом, в котором были задействованы не только краски и кисти, но и тексты, музыка, актерская игра. А с другой — произошло «расширение пространства борьбы» с косностью, с заплесневевшей традицией «лобового» оформления спектакля, со второстепенной ролью сценографии в постановке.

Его декорации не были тяжеловесными и дорогими, но они меняли смысл привычного текста и даже актерскую игру. В одной из его постановок актеры играли в клетке, бесконечно входили и выходили из нее. В другой — зритель наблюдал фотопроекции на сцену. В те времена такое вообще редко кто видел, даже технически это было не самое простое решение для начала 80-х. В третьей — он повесил на спины актеров «пояснительные» дощечки.

Внимание уделялось всему — от занавеса до задника сцены. В постановке «Что тот солдат, что этот» по пьесе Бертольда Брехта задник сцены представлял собой земной шар — взорванный, а потом склеенный, раненый.

На выставке есть эскизы к постановке «Ревизора» в Лакском театре. Сначала мы видим лицо персонажа в костюме, а потом — его изображение со спины. И у каждого героя есть карманы, из которых что-то торчит. У кого-то батон, у кого-то колбаса. И ты понимаешь, что так художник обозначает нутро персонажа, его настоящее лицо.

Конечно, это были «игры интеллектуала», самому художнику было интересно пробовать новое, и он очень не хотел, чтобы театр превратился в рутину. Не все разрешали играть на сцене, спектакли снимались и приходилось идти на компромисс. Он с горечью писал, что превратился в «выделывальщика» спектаклей. Не могу не сказать, что у него был «свой режиссер»: с Исламом Казиевым, режиссером Кумыкского театра, получился прекрасный творческий дуэт.

Трудно представить сегодня, но авторитет дагестанских театральных художников был так велик, что всероссийскую «Выставку художников театра, кино и телевидения» в 1990 году провели в Махачкале. Трудно, потому что сегодня в театрах республики мало смелого, новаторского, а обществом правят невежество и мракобесие. У нас могут «закрыть» спектакль по «требованию озабоченной общественности», могут пинками выгнать со сцены певца или актера.

Гений места

— Когда в 2019 году Благотворительный фонд Владимира Потанина и образовательный проект фестиваля «Золотая Маска» — «Институт театра» — запустили проект THEATRUM, мы, команда музея города Махачкалы, решили, что будем участвовать непременно. В этом проекте по замыслу организаторов должны были гармонично соединиться история, музей и театр. И мы сразу поняли, что это идеальный момент, чтобы рассказать всей стране об Эдуарде Путерброте — реформаторе дагестанской сценографии и одном из первых художников-авангардистов самой южной республики России.

Трагически погибшего в 1993 году художника у нас знали и любили не только за свободный дух творчества, но и за интерес ко всему, что происходит вокруг. Помимо работы в мастерской и в театре он был важной фигурой в местном Союзе художников, вел передачи по искусству на дагестанском телевидении (где-то в подвалах и архивах наверняка сохранились старинные бобины с этими ценными выступлениями), рисовал иллюстрации к детскому журналу «Соколенок» — он выходил на языках народов Дагестана.

Сначала мы придумали, что это будет иммерсивный спектакль о Путерброте. Все-таки именно он одним из первых отошел от классически скучного оформления спектаклей. И он все время импровизировал. Нам казалось, что иммерсивный формат, где зрители становятся участниками спектакля, подходит как нельзя лучше, ведь Путерброт всегда рассматривал зрителя как активного участника действия, а не просто сидящего в зале незнакомца.

С этим проектом Музей Махачкалы попал в десятку лучших, и нас пригласили на интенсив в село Вятское. Туда позвали лучших экспертов, режиссеров, драматургов, искусствоведов, кураторов и музейщиков. Два дня нам читали лекции — и по окончании мы должны были представить презентацию своего проекта, чтобы фонд мог выбрать победителя.

И за эти два дня я поняла, что иммерсивный спектакль об Эдуарде Путерброте — это скучно. Банально. Для «галочки» — и что я этого делать не хочу. И я позвонила одному из его друзей — художнику Юрию Августовичу. С ним и его женой художницей Жанной Колесниковой мы говорили об Эдике Путерброте несколько часов.

Я узнала, что каждый день Путерброт ходил по городу, в котором родился и вырос, и это был маршрут из восьми пунктов. Из Кумыкского театра, где он много лет проработал главным художником и не разрывал с ним связи, он шел в издательство на улице Пушкина — именно там печатались детские журналы с его удивительными картинками; затем — на улицу Маркова в Музей изобразительных искусств, на площадь Ленина, где располагались Министерство культуры и Краеведческий музей. Обедал у мамы (Путерброты жили в «правительственном» доме на площади), а оттуда шел в Русский театр, в котором работал главным художником до конца жизни. И уже потом ехал в свою мастерскую в Редукторный поселок.

Вокруг этого яркого и полного идей человека всегда происходило какое-то позитивное движение, он был окружен единомышленниками, для которых был другом и наставником. Обожал читать (библиотека в доме была огромной) и делиться тем, что узнал. Обладал мощной фантазией, которая ломала все устоявшиеся представления о театре и делала привычные и незаметные, но важные вещи — выпуклыми. Он был экспертом во всем, что касается искусства, у него всегда можно было попросить совета о том, что касается театра или музея, услышать мнение о новых книгах или постановках. Вокруг него и был театр, и наша первоначальная задумка выглядела бы просто бледной попыткой объяснить, кем был для Дагестана художник Эдуард Путерброт.

И мы буквально за одну ночь придумали абсолютно новый проект. О «гении места» — художнике Эдуарде Путерброте. В этом проекте фигурировали творческая лаборатория и резиденция для художников, выставка театрального занавеса, был разработан «маршрут Путерброта» — с аудиогидом и работами в стиле стрит-арт; предусмотрено изучение его культурного наследия — от крупных живописных полотен до «бандуресок», как он называл зарисовки, которые делал почти машинально во время бесконечных скучных заседаний различных худсоветов. И конечно, первая большая персональная выставка его театральных работ.

Я ужасно волновалась во время презентации. Помню, как сказала: «Нам в Дагестане сегодня нужна культурная инъекция, мы должны победить!»

И мы победили, и даже успели провести музейно-театральную «лабораторию» в Махачкале, тоже своеобразный интенсив для актеров, художников, музейщиков и людей театра. В прошлом году, к 80-летию со дня рождения художника, открыли выставку-посвящение в Музее Махачкалы: повесили фоновые занавесы из шести театров, в которых работал Путерброт. Так в экспозиционном круге музея художник Эдуард Путерброт символично обнял и объединил дагестанские театры (их в нашей республике одиннадцать).

Человек и ледокол

— К большому сожалению, мы не были знакомы лично. Для меня его имя впервые прозвучало на выставке-акции в защиту художников «Контрацепция», которую его друзья организовали после убийства художника. Атмосферу этой выставки я помню все эти годы — бесконечная печаль. Но и радость, потому что он был с ними все эти годы, и благодарность, потому что был не просто другом, а наставником.

Нельзя сказать, чтобы все его любили — он бесконечно бился с рамками и традициями с чиновниками от советской культуры, защищал своих друзей, которые писали в жанре абстракции. Но даже чиновники понимали масштаб художника Путерброта и не считаться с ним не могли. И хотя у него не было формального образования художника: по профессии он был математик, — его приняли в Союз художников республики — по тем временам вещь неслыханная.

И все же для меня Эдуард Путерброт — это ледокол, за которым и рядом с которым шла целая генерация художников, составляющих сегодня цвет дагестанского современного искусства. Если бы он не раздвигал узкие рамки соцреализма, не экспериментировал в своей мастерской и на театральной сцене, мы были бы отброшены лет на двадцать назад.

А у нас сейчас масса молодых художников, экспериментирующих с формой, с материалами, освоивших новое искусство и переосмысливающих уже известное.

Осенью художнику исполняется 81 год, и мы планируем показать персональную выставочную премьеру и в его родном городе, потому что этот город будет всегда ассоциироваться с его именем. «Я, Эдуард Путерброт, прежде всего художник этого места», — писал он в своих дневниках.

Конечно, нам в Дагестане все еще нужна культурная инъекция, и на смену соцреализму пришли религиозные ограничения, но мы по-прежнему очень крутые: в Дагестане много культурных событий и практически каждый день происходит открытие выставки, презентация книги или художественного проекта, премьера пьесы или перформанс, мы не успеваем ходить на них. И в этом большая заслуга Эдуарда Путерброта, который любил жизнь, людей, культуру, искусство и наш фантастический край — сложный, яркий, необыкновенный и красивый.