— Мамам, которые выступают против прививок, надо одну ночь провести с ребенком, больным коклюшем, и увидеть, как он в приступе спазматического кашля синеет и задыхается так, что каждый его вздох кажется последним. И таких приступов за ночь бывает до двадцати. Трагедия в том, что ты знаешь: это заболевание — вакциноуправляемое, но врач бессилен против выбора матери, — негодует заведующая инфекционным отделением Республиканской детской клинической больницы им. Елизаветы Глинки в Грозном, заслуженный врач Чеченской Республики, победитель всероссийского конкурса «Детский врач 2020 года», педиатр с 30-летним стажем Луиза Шагидаева.
Поверьте врачу
Фото: Милана Тамаева
— Это самая острая проблема в чеченской педиатрии?
— Одна из острых. Но это больная тема для всей страны. Сейчас очень много дилетантов от медицины заявляют, что вакцина — это большое зло. Мамы больше верят им и выступают против прививок. Поэтому идет активный всплеск вакциноуправляемых заболеваний.
Например, коклю́ш — такое, казалось бы, красивое французское слово, но это страшная болезнь с осложнениями в виде инфаркта и инсульта головного мозга. Особенно страдают младенцы 3−6 месяцев жизни. И все равно мамаши не соглашаются на прививку. Родителям дали право выбора. Я категорически против такого права. Если его давать, то сначала надо просвещать людей, проводить вебинары. Пусть они поговорят с мамочками непривитых детей, у которых эти заболевания проходят в острой форме.
Одно дело — не доверять врачам. Другое — видеть эту страшную картину. И та мамочка, которая ее видела, чей ребенок перенес коклюш, уже не будет против прививок.
— Слово «страшная» касается только коклюша?
— Нет. Не дай Аллах встретиться кому-нибудь с таким грозным заболеванием, как пневмококковый менингит. Это воспаление мозговых оболочек. Приводит к глубокой инвалидизации, тугоухости.
Вообще, большое количество заболеваний вызвано именно пневмококком. Мамы жалуются на постоянные гнойные отиты у ребенка, поражения кожи, на частую пневмонию. Это все — пневмококк. Но прививку делать не хотят.
Сейчас коклюш поднял голову, но еще страшнее, если ребенок не получит прививку от дифтерии — и она начнет косить детское население.
Мы столкнулись с этим в 95-м. Нам тогда было не до прививок — война. Но вспышка дифтерии была не только в Чечне, но и по всей России.
Или, казалось бы, безобидная ветрянка. Без прививки заболевание осложняется серьезным гнойным поражением кожи и подкожно-жирового слоя. Приходится прибегать к хирургической помощи. Дети попадают в реанимацию, находятся между жизнью и смертью.
По данным ВОЗ, ротавирус продолжает вызывать значительную заболеваемость и смертность детей по всему миру. Между тем капельки в рот, и ребенок будет спасен от тяжелых последствий.
— Мамы владеют всей этой информацией?
— Конечно. Они знают, что есть Национальный календарь профилактических прививок России, в соответствии с которым определяются сроки и типы вакцинаций, проводимых бесплатно.
Основная из них — Пентаксим от пяти наиболее опасных детских заболеваний: коклюша, дифтерии, столбняка, полиомиелита и гемофильной инфекции. Если сделать еще и прививку от пневмококка, ребенок, вакцинированный в 3−6 месяцев, получает полную защиту. Моя долгожданная, горячо любимая внучка вакцинирована всеми прививками НКПП, а также коммерческой — от ветряной оспы. Чем мне еще доказать искренность своих рекомендаций? Но мамы упрямо не верят врачам.
Пандемия и война
Фото: Милана Тамаева
— Есть какие-то особенные проблемы в чеченской педиатрии по сравнению с другими регионами?
— Из-за двух войн у нас выросло поколение, которое недообследовано, недолечено, травмировано морально. Особенно девочки, пережившие стрессы, — будущие мамы. Дети этого поколения, естественно, не отличаются хорошим здоровьем. У них повышена аллергизация. Очень помолодели язвы, гастриты, сахарный диабет.
Появляется много генетических болезней. И это по всей стране. Но, например, такое крайне редкое заболевание, как муковисцидоз, стало встречаться именно у нас. Для Чечни это необъяснимо, так как одна из причин генетических заболеваний — родственные браки, а чеченскими адатами они запрещены. Мы обсуждаем эту проблему с врачами федерального центра.
— Вы работали во время военных событий и при пандемии. Когда было сложнее?
— Трудно сказать. Во время войны мы прошли через все. Каждый боялся за свою жизнь, и каждый хотел спасти другие жизни.
Чтобы помочь детям, мы овладевали даже теми специальностями, от которых были далеки. Мне пришлось научиться делать бронхоскопию.
Я родилась и выросла в Кизляре. После окончания Дагестанского мединститута в 91-м году начала работать во 2-й грозненской больнице в отделении анестезиологии и реанимации. Это совпало с периодом перестройки, переворотов и так называемой смуты.
Уже тогда были тяжелые случаи. Дети имели доступ к опасным объектам. В поисках цветных металлов лезли в трансформаторные будки. Теряли конечности от ударов током. Погибали. Затем начались минно-взрывные травмы, вспышки вирусных энцефалитов, дифтерии, столбняка, полиомиелита.
Никогда не забуду глаза 7-летней Хадижи. Она умирала в сознании от спинально-бульбарной формы. Это звучит неправильно, но я благодарна Всевышнему, что она умерла не в мою смену.
Не забыть и другую смерть. Бабушка везла в больницу ребенка, поперхнувшегося орешками. На блокпосту у нее и водителя долго проверяли документы. Девочка за это время умерла.
Мне тогда первый раз пришлось сказать неправду. Мертвого ребенка отдали отцу через другие двери, а я вышла к бабушке и сказала, что с внучкой все нормально и ей можно ехать домой.
Во время войны мы знали, как лечить, но у нас не было аппаратуры, медикаментов, телефонов. Нас спасала взаимовыручка.
Во время пандемии у нас было все. Еще с 2016 года в нашей больнице четко налажена связь с Москвой и Санкт-Петербургом. В этом плане детская медицинская служба Чечни занимает лидирующее место на Северном Кавказе.
Фото: Милана Тамаева
При лечении COVID-19 мы следовали и следуем клиническим рекомендациям и протоколам, которые базируются на доказательной медицине Cochrane, опыте ВОЗ.
И все же в разгар пандемии было очень трудно. Иногда казалось, что война была лучше: мы знали болезни в лицо. А тут перед тобой был невидимый враг. И он был гораздо опаснее, пока все врачи не научились работать с ним.
Теперь и в нашей больнице есть четкие наработки. Профессионально налажена лабораторная служба, в режиме онлайн сотрудничаем с московскими врачами, работает специальный отдел по телекоммуникациям.
Ковид стих по всей России, но не ушел. Сейчас в основном активен омикрон, который больше поражает детей. И мы продолжаем работать.
Самые опасные мамы
— Дети обычно боятся врачей. Как надо вести себя с ребенком, чтобы он дал себя осмотреть?
— Надо опуститься до уровня глаз ребенка. Побеседовать с ним. Ни в коем случае не обманывать.
У врача время приема ограничено, но все же не надо сразу шпателем лезть в горло, прикладывать холодный фонендоскоп. Лучше обратить внимание на красивое платье у девочек. На рубашку у мальчиков. Подарить что-нибудь. Погладить по голове и как бы случайно прощупать лимфоузлы. Потрогать платье — ощупать животик. Поговорить — выявить, есть ли осиплость голоса. Если ребенок в истерике, оставить его. Поговорить с мамой.
Ну и самое главное — надо любить детей.
— Бывает так, что труднее говорить с родителями?
— Еще как! Ничего нет страшнее, чем «яжемать!» Мамы, которые «знают все», — самые опасные. Так и хочется спросить: «Зачем вы тогда пришли?», хотя вопрос, конечно, неэтичный и еще больше обозлит маму.
Страшнее «яжематери» — «яжебабушка». Это отдельный класс.
Например, детям с менингитами жизненно необходимо проводить люмбальную пункцию. Объясняем мамам, что, пока не исследуем спинномозговую жидкость, мы не сможем понять степень тяжести заболевания, определить методику и тактику лечения. Честным докторским словом и разными клятвами заверяем, что это неопасно.
Мамы разрешение не дают. Бабушки тем более.
— А папы? Они приходят на прием с детьми?
— В Чечне это редкость, но бывает. И «яжеотец» заведомо хуже «яжематери».
Когда мы не можем договориться с матерью, просим телефон ее мужа. Все-таки у нас иерархия сохраняется — мужчина со своим властным словом доминирует. Но, как правило, ничего не меняется. Или он тоже категорически против, или слово его не властное…
Детектив в белом халате
Фото: Милана Тамаева
— Вы сказали, самое главное — любить детей. Значит, педиатрия — ваш осознанный выбор?
— Осознанный — медицина. Для меня с детства существовали только две профессии — профессия врача и другие. В школе я все свободное время проводила у дверей медицинского кабинета. Медсестра Аминат казалась мне самым счастливым человеком: она жила в мире белых халатов, запахов лекарств, стука медицинских инструментов.
Стать педиатром мне посоветовал дядя-врач. Сказал, что в силу чеченского менталитета эта специальность для девушки самая подходящая.
Я не пожалела. С детьми намного интереснее работать. Ты чувствуешь себя каким-то детективом: попробуй докопаться, что, где и почему болит у ребенка, который зачастую не может даже разговаривать.
— Вы заслуженный врач республики. Спокойно относитесь к этому званию? Или это дополнительный груз ответственности?
— Во всяком случае, я с этим не спорю (смеется), но и не восторгаюсь. Я человек не тщеславный и не ищу регалий. Когда кто-то подходит к тебе на улице и говорит: «Луиза Вахидовна, помните, Вы спасли моего ребенка!» — вот это главное признание.
— За более чем 30-летнюю медицинскую практику наверняка случалось разное. Есть самый запомнившийся случай?
— Наверное, тот, когда я первый раз должна была делать бронхоскопию маленькой девочке по удалению инородного тела из бронхов.
С нею был дедушка. Я честно призналась ему, что знаю, как это делать, но опыта у меня нет, что его внучка будет первой, и я не даю гарантию. На что пожилой человек сказал: «Я тебе доверяю, ты сделаешь все правильно».
У меня все получилось. И тот психологический барьер — боязнь первого раза, который есть у каждого врача, у меня был сломлен. Очень благодарна ему за этот карт-бланш.
